Магия убийства - Лариса Соболева

— С дерьмом не связывайся, а коль связался — остановись вовремя. Остановись до того, как дерьмо тебя замажет.

Настала пора остановиться, то есть свалить якобы на отдых, а там видно будет. Конечно, можно кинуть на лапу тому, другому (люди любят деньги), и продолжать жить здесь. Но где гарантия, что не пристрелят даже при наличии охраны? К сожалению, практика показывает обратное: стреляют, и стреляют метко. От греха подальше — это разумный путь. Утрясется все — Мирон Демьянович вернется, ведь за границей его никто не ждет, эмигрант всегда чужой, а на пенсионный режим переходить рановато, хочется полноценной жизни. Но если прокуратура копнет глубоко — Мирон будет далеко. Только не ехать же на фактически принудительный отдых одному, в компании веселей, но Илона, судя по всему, тоже надумала проучить его. Она не брала трубку, не открыла дверь, когда он стучал (даже звонка нет в этом сарае), Мирон Демьянович решил наступить на гордость и перехватить ее на улице.

И вот из подъезда выпорхнула его последняя песня, он, естественно, пошел навстречу. Песня остановилась, напустив на себя неприступность. Избегая лишних слов, которые зачастую ведут к усугублению конфликта, Мирон Демьянович начал с покаяния:

— Илонка, я не прав. Хватит дуться, черт возьми! Ну, разве стоят в сердцах брошенные слова разрыва наших отношений?

— Стоят, — упрямо заявила она. — Мы ссорились, но ты не попрекал меня, а попрекают, когда начинают самоутверждаться. Так утверждаются в стае хищники или те же собаки. Да, два года большой срок, но если бы я вышла за тебя замуж, ты самоутверждался бы раньше и более активно, потому что я у тебя ходила в приживалках. Тебе надо чувствовать себя всемогущим хозяином, которому дома подчиняются, как в банке, — безоговорочно, не задавая вопросов. А я имею право интересоваться, почему именно тебе подают идиотские знаки и что ты натворил. Я не хочу попасть под обстрел, понял? Но ты показал себя. Начинают с попреков, потом пойдет рукоприкладство, а затем садизм. Я знаю это по маме и отцу.

— Что за чушь! — Ему осталось только развести руками. — У меня и в мыслях ничего подобного нет. Илона, мать — твой комплекс, это пройдет. У меня есть предложение: давай съездим дней на десять в Монако, там выясним отношения.

— Не хочу.

Отказ прозвучал уже не так категорично, этого следовало ожидать: Монако — заманчивая идея даже для такой бессребреницы, как Илона. Надо только продолжить уговаривать ее, что и сделал Мирон Демьянович:

— Билеты и номер в отеле я заказал. Летим в понедельник, если ты согласна. Илона, у меня проблемы, я не могу ждать. Откажешься — полечу один.

— Ну, раз ты просишь…

— Да я умоляю, — вторично развел руками Мирон Демьянович, показывая, какой он беспомощный перед ней. При том улыбался, потому что не предполагал так быстро уломать Илону. Видимо, безденежной свободы она уже напилась.

— Хорошо, я подумаю, — сказала она, горделиво приподняв подбородок. — Признайся, от кого ты сбегаешь?

— Дома поговорим, а сейчас, извини, я поехал. Тебя подвезти?

— Сама доберусь.

— Собери документы, увидимся вечером. — На прощанье он погладил по щеке Илону, поцеловал ее и залез в автомобиль.

Неотложных дел действительно было по горло, Мирон Демьянович собрался перевести деньги в иностранный банк, подчистить хвосты, назначить управляющего — все за один день.

Ему не повезло. У кабинета сидел здоровяк и девчушка, секретарша что-то бросила им, парень поднялся:

— Здравствуйте. Я Валдис Гитис, оперуполномоченный, а это следователь Ника Григорьевна…

— Но у меня уже был следователь.

Своим тоном Мирон Демьянович дал понять, что не намерен толочь воду в ступе, но молодой человек не собирался отступать:

— Мы в курсе. Где можем поговорить?

— Это так срочно? — не сдавался и банкир.

— Срочнее не бывает. И в ваших интересах.

— В моих интересах сейчас рабочее время, а вы его отнимаете, — открывая дверь перед молодыми людьми, сказал Мирон Демьянович и обратился к секретарше: — Для всех я занят.

Он прошел к своему креслу, небрежно кинул кейс на стол, жестом пригласил гостей присесть и, не задавая вопросов, выжидающе уставился на Валдиса, который без предисловий начал:

— Нас интересует уж и все, что с ним связано.

— Я рассказывал вашему следователю.

— А теперь расскажите нам.

Этот мордастый парень с открытым взглядом, напористый и волевой, что видно невооруженным глазом, наверняка бескомпромиссный, потому что молод и ему нечего терять, напомнил Мирону Демьяновичу себя в юности. Умиления от этого сравнения Валдис у него не вызвал, сожаление — да. Мирон Демьянович сожалел, что уже не молод, а жизнь проходит скоротечно, сожалел, что не может себе позволить быть таким же открытым, как этот парень, к тому же ему есть что терять. Последний пункт вызвал особенное сожаление, ведь когда есть, что терять, — терять не хочется, это и называется несвобода. А когда-то все было по-другому, правда, тогда свобода пахла ливерной колбасой и яичницей на маргарине. Но он рассказал подробно о живом шнурке в постели и так далее.

— Неумная шутка, и только, — закончил Мирон Демьянович с беззаботной усмешкой.

— Вы действительно не придаете значения появлению ужа в вашей постели? — спросил Валдис.

— Нет, конечно, я поначалу взбесился. А потом… ведь ничего страшного не случилось.

— Это пока, — не разделил оптимизм банкира Валдис. Он, как и Степанян, нагонял страху на Мирона Демьяновича, хотя не рассчитывал, что этот тип распахнет перед ним замаранную душу. — Кривун тоже получил ужа.

— Ну и что? — перебил Мирон Демьянович, натянув улыбку. — Я сначала тоже задрожал от страха, но меня не за что убивать.

— А Кривуна было за что?

Вопрос задала Ника Григорьевна. Деточка, а туда же! Ах, ну да, ну да, она же следователь. Хлипка прокуратура, раз туда берут подобных девчонок. Мирон Демьянович смотрел на нее по-отечески нежно, впрочем, только смотрел. Внутри эта мартышка его раздражала, парень еще куда ни шло, но отчитываться перед пигалицей унизительно.

— Он убит, — сказал Мирон Демьянович о Кривуне. — Значит, было за что.

— Давайте пока отставим Кривуна, — предложил Валдис, видя неконтактность банкира. — Меня интересует, как уж попал в ваш дом. Разрешите дом осмотреть?

— Вы хотите сделать обыск? — поднял тот брови.

— Нет. Я хочу понять, как шутник проник в ваш дом. Можете не разрешать, в этом случае вы отодвинете поимку опасного преступника, опасного и для вас.

То есть Мирон Демьянович понял, что он помешает следствию.

— Ну, раз так… — сдался он. — Только сейчас я занят.

— Назовите время.

— Вечером. Сегодня. Часов в восемь.

Молодые люди попрощались с банкиром, а в машине Ника, ожидавшая от встречи с Энсом большего, поинтересовалась:

— Почему ты не стал крутить его? Не знаешь, как это делать?

— Не в том дело. Он не пошел бы на диалог. По каким-то причинам Мирон Демьянович пересмотрел свои позиции в отношении ужика, теперь он ему не кажется страшилкой. А по словам Степаняна, он сам об этом заговорил. Что же произошло?

— Не знаю, — покручивая руль, вздохнула Ника.

— Я тоже, — улыбнулся Валдис.

23

Оказалось не так-то просто попасть даже во двор, Валдис разговаривал с женщиной по переговорному устройству, она согласилась выйти. Через минуту у ограды появилась девушка лет двадцати пяти, простенькая, со смиренным лицом и тихим голосом. Ника и Валдис показали удостоверения, она извинилась:

— Простите, мне не разрешают пускать чужих людей в дом.

— А ты кто? — спросил ее Валдис.

— Няней здесь работаю.

— Значит, хозяина нет дома. А кто Валерия? Вам сообщили, что она…

— Да, мы знаем. Лера — жена Антона Борисовича…

— Жена? — поразился Валдис.

Невольно он пробежался взглядом по двору с аккуратными дорожками, цветниками и маленькими лужайками с зеленой травой. Задержался на изыске архитектуры — домике с причудливыми башенками из стекла, довольно компактном, но кричащем: здесь обосновались успешные люди. Возник сам собой вопрос: чего же не хватало Лере, что потянуло ее на сторону, а потом под трамвай? Неужели стало невыносимо трудно жить, когда есть все? Неужели необходимо дополнение из приключений и вытекающих из них последствий? В подобных случаях, видя бросающийся в глаза достаток, на ум приходят слова «с жиру бесятся». Видимо, об этом же подумала и Ника, потому осведомилась у няни:

— Скажите, как она жила с мужем?

— Хорошо. Дружно. Антон Борисович — замечательный человек.

— А Лера?

— Она тоже была хорошей до недавнего времени.

— А что случилось недавно? — спросила Ника. — Не бойтесь, говорите, мы не расскажем вашему хозяину.