Любви тернистый путь - Синтия Райт

— Она всегда была чуть-чуть шальной, — завершила Присцилла свое повествование пораженной и внимательно слушающей Энн. — Я никогда не понимала Миген по-настоящему, хотя мы всю жизнь были лучшими подругами. Я считала, что она уделяла своим забавам недопустимо много времени. Она носила бриджи, подобно мальчишке, и целыми днями скакала верхом. Должна признать, что сейчас мои слова, наверное, похожи на вымысел…

— О нет, я верю вам. Хотя должна признать, что Миген производит впечатление не совсем нормальной, коль скоро сама , отказалась от положения в бостонском обществе и пошла в служанки.

— Не могу с вами не согласиться! В тот день, когда Миген показала мне письмо поверенного, сообщившего, что ей следует поехать к своей тете, я сказала подруге, что в Бостоне у нее появится больше шансов найти удачную партию. Нужно только одно — начать вести себя как истинная леди! Правда, Миген всегда была упряма, даже при жизни своих родителей.

Я считала, что первоначально всю эту историю она задумала как шутку… Теперь держу пари, Миген изменила свое отношение к этому.

Легкая улыбка скривила губы Энн.

— Не сомневайтесь. Меня не удивит, если она откажется от придуманного ею фарса и уедет к своей тете.

— О, вы не знаете Миген. Она никогда не сдается и, возможно, удивит всех нас, придумав, как все повернуть в свою пользу. Мой брат говорит, что она, как котенок, который, падая, всегда приземляется на лапы.

Энн откусывала от пирожного, тщательно продумывая следующий вопрос.

— По-моему, Присцилла, это не правда. Я размышляла о том, — выражаясь, конечно, фигурально! — не считаете ли вы, будто Миген испытывает некий интерес к Лайону? Вы понимаете, о чем я?

— Признаюсь, я испытывала беспокойство в этом отношении, — легкомысленно ответила Присцилла. — Но теперь такие мысли меня оставили. Ведь Лайон знает, что Миген всего лишь горничная. Во-вторых, Миген никогда не проявляла сколько-нибудь серьезного интереса к мужчинам. Она даже не знает, с чего нужно начинать флирт. Нет, я не думаю, что это вообще ее заботит. И потом у меня впечатление, что мою подругу очаровал ваш кучер и трудностей он, по-видимому, не встречает. Странно, конечно, предполагать, что Миген Сэйерс, аристократка, владелица одной из крупнейших плантаций Виргинии, флиртует со слугой. Не сомневаюсь, что с этим буйным субъектом ей, может быть, и интереснее.

— Уверена, вы правы. Но в вашем рассказе прозвучала фамилия Сэйерс. Мне кажется, что я была знакома с ее родителями, по-моему, во Франции.

— Это, несомненно, так. Они там бывали Часто. — Присцилла обеспокоенно подалась вперед. — Вы обещаете, что никому о нашем разговоре не скажете ни словечка? Бедняжка Миген живет в постоянном страхе, что все может открыться и ее отошлют к старой тетке в Бостон. Я дала ей слово.

— И я, дорогая Присцилла, даю слово. Ничто не может вынудить меня раскрыть кому бы то ни было правду о прошлом Миген!

— Ты попадешь в затруднительное положение, если не сойдешь вниз до съезда гостей, — предупредила Миген. — Разве нельзя остановиться на какой-нибудь одной? Неужели тебе нужно перебрать все мушки?

Присцилла состроила милую гримаску. Ее изогнутые брови были подчернены жженым гвоздичным деревом, и создавалось впечатление, будто девушке понравилось ее отражение в зеркале. Что касается Миген, то ей лично казалось абсурдным красть брови, румянить губы и щеки. Но она знала, что любой ее совет Присцилла теперь пропускает мимо ушей.

— Я просто не могу сделать выбор между мушкой, изображающей страсть, — сказала она, укрепляя черную звездообразную накладку у левого глаза, — и мушкой, символизирующей кокетку. — Вторая сердцевидная накладка была прикреплена над верхней губой.

Слова «страсть» и «кокетка» Присцилла произнесла по-французски, что заставило Миген вздрогнуть и застыть при виде обеих мушек и утрированного грима.

— О, дорогая, оставь так, эффект будет просто неописуем! — Она с трудом выдавила из себя комплимент.

Присцилла сверкнула своей ярчайшей улыбкой, закрыла шкатулку с мушками и встала.

— Мне следует поспешить. Энн подчеркнула, сколь важна пунктуальность.

Миген разгладила складки на муаровом платье хозяйки, привела в порядок спускающиеся на плечи ее припудренные локоны и снова вымучила улыбку.

— Ну что же. Благодарю тебя, Миген, — произнесла Присцилла снисходительным тоном и выбежала из комнаты как раз в тот момент, когда внизу прогромыхал голос дворецкого Уикхэма:

— Сенатор Уильям Маклей!

Миген стала приводить в порядок будуар. Складывая валявшиеся повсюду нижнее белье, косметические средства, она пыталась не обращать внимания на доносящиеся снизу веселые голоса и взрывы смеха. На Миген снова накатилось ощущение тяжелого одиночества, перед ее мысленным взором встали образы Лайона и Присциллы — танцующих, улыбающихся, касающихся друг друга…

Горькие слезы наполнили фиалковые глаза Миген, заблестев на густых ресницах. Она открыла ящичек, чтобы достать носовой платок, и заметила там забытый хозяйкой веер.

Все знали, что Присцилла носит в волосах гребни с нарисованными на них миниатюрными портретами Вашингтона, а на ее веере изображено его поместье «Гора Верной». К вееру была прикреплена небольшая золотая цепочка, с помощью которой его можно было укреплять на корсаже.

Миген не сомневалась, что все эти «штучки» вполне отвечали вкусу Присциллы, но она также знала, что об отсутствии веера услышать в последующие дни придется прежде всего именно ей. Со вздохом Миген взяла веер и направилась к черной лестнице, и через несколько минут она уже притаилась в темноте холла перед ярко освещенной гостиной.

Уильям, Энн и Присцилла стояли у двери, здороваясь с гостями, о прибытии которых оповещал Уикхэм, а Смит и другие служанки принимали у визитеров верхнее платье.

Миген вспомнила, что она донельзя растрепанна. Все остальные слуги, находившиеся среди гостей, являли собой образцы накрахмаленных совершенств. Все слуги носили бингхэмовские ливреи, а прически девушек-служанок были тщательно припудрены. Ее же фартук был измазан румянами и жженым гвоздичным деревом, чепец на голове был как-то перекошен.

«О черт побери!» — вздохнув, подумала Миген и поправила чепец и локоны. Она пригладила свои юбки и вышла в ярчайше освещенную гостиную, к украшению которой особые усилия приложила Энн.

Раздвижные двери с зеркалами многократно отражали модные стулья, обитые гобеленами, закупленными в одном из самых знаменитых лондонских магазинов. Кресла палисандрового дерева были изготовлены в форме лир и отделаны фестонами из темно-красного и желтого шелка. В таких же тонах были выдержаны занавеси, а обои были, несомненно, из Франции.