Иван Шуйский - Дмитрий Володихин

И враг бежал, оглаживая ребра и ключицы, переломанные простонародным псковским дубьем.

Очень характерная ремарка Пиотровского на следующий день после штурма: «Собоцкому порядком досталось во время приступа: избили его дубьем и каменьями, как собаку»411.

Если бы не яростная самоотверженная отвага горожан, не отстоял бы князь Иван Петрович Шуйский славного града Пскова...

Ко всему прочему, у королевских артиллеристов почти не осталось пороха. Король и крупные военачальники, состоявшие в его войске, подумывали о новом штурме, но оказалось, что огневую мощь королевских пушек нечем обеспечить.

Баторий, увидев стойкость гарнизона и его командиров, принимается за переговоры. Король угрожает уничтожить защитников Пскова, как только город будет взят его армией. В случае добровольной капитуляции он обещает великие милости воеводам. Из города ему отвечают: «Если Бог за нас, то никто против нас!»

Потерпев поражение на приступе и в переговорах, неприятель сменил тактику. Не имея должной артиллерийской поддержки, Баторий отказался от мысли организовать новый штурм. Шуйский переиграл его по всем статьям: выполняя приказ воеводы, псковичи быстро «закупорили» бреши в стенах. Уже 9 сентября Пиотровский сообщает: «Русские в проломах, сделанных нами, снова ставят срубы и туры и так хорошо исправляют их, что они будут крепче, нежели были прежде. Мы бы и стреляли в них, да принуждены беречь порох»412. Таким образом, и тот результат, который дала Баторию бомбардировка городских стен, был сведен к нулю. Здраво рассудив, что в подобных условиях очередная лобовая атака лишь увеличит и без того значительные потери, король решил попробовать «минную войну».

По свидетельствам польских источников, не позднее 12 сентября Баторий велел копать несколько подземных галерей.

Шуйский предусмотрел такую возможность. Он распорядился заранее проделать «слухи» — подземные коридоры, ведущие от стены крепости далеко в поле. Дежурящие там «слухачи» по шуму строительных работ услышали бы, что поляки роют подкоп в том или ином направлении. Однако в данном случае псковичам помогли не столько «слухи», сколько активная тактика Ивана Петровича. Он приказал совершить вылазку 12 сентября — при первом подозрении на подземные работы.

Пиотровский сообщает: «...стража схватила под городом нескольких русских, которые выехали на наших пахолков, собиравших в огородах капусту и уже одного вели в плен. У них больше десятка таких, также, как и дезертиров. Трудно прекратить это своеволие. Хотелось бы нам соблюсти совершенную тайну о подкопе, который мы ведем; но от этих языков трудно уберечься!»413 Подозрения Пиотровского о том, что русским все же удалось взять других осведомленных о подкопах «языков», небеспочвенны, но об этом — ниже.

У поляков были все основания опасаться, что их план раскрыт. Уже 17 сентября они перехватили тайное послание князя И.П. Шуйского Ивану IV. В письме воеводы они обнаружили самые неприятные для себя известия: «Уведомляют, что король ведет подкопы под стены и пишут подробно, как и в каких местах... Хорошо знают в Пскове о том, что делается у нас в лагере и, кажется, придется нам оставить этот подкоп, чтобы не унесли из него пороху»414.

Но король не разочаровался в затее с подкопами. Ему казалось, что Шуйского можно переиграть в «минной войне». Осаждающие роют три подземных галереи. Из них две — «не остерегаясь», так как обе скоро стали известны русским и те принялись подводить «контрмины», а третью — тайно. На последний подкоп надеялись больше всего. Он долгое время сохранялся в секрете, в то время как два остальных являлись маневром для отвода глаз.

Ночью с 23 на 24 сентября защитники Пскова взорвали один из этих «парадных» подкопов, устроенный венграми. 27 сентября — второй. А с третьим, на который было столько упований, вышла промашка чисто инженерного свойства. «Наши минеры, — пишет Пиотровский, — встретили скалу, которую напрасно стараются пробить, так что вся работа, как слышно, пропала. Мы повесили носы. Жолнеры, т.е. ротмистры, говорят, что их товарищи не хотят более служить: что по причине голода не могут оставаться тут до зимы... »415 Рейнгольд Гейденштейн описывает «минную войну» сходным образом, только у него псковичи взорвали один, а не два подкопа. По его словам, «... два подкопа, начатые с польских шанцев по направлению (городского) рва, не могли быть доведены до конца, ибо встретили твердую и толстую скалу»416.

С точки зрения русских, всё выглядело несколько иначе.

Очевидно, помимо той вылазки, о которой рассказывает Пиотровский, псковичи совершили в десятых числах сентября еще одну или несколько других. Русские источники самым определенным образом говорят о взятии литовских «языков» во время вылазки «за Варлаамские ворота». Их допросили под пыткой. «От них же точно узнали, что литовские гетманы самонадеянно похвалились своему королю подкопами взять град Псков, и каждый из военачальников разных земель свой подкоп повел: подкоп королевский польский, подкоп литовский, скорый и хвастливый, подкоп угорский (венгерский. —Д.В.), подкоп немецкий; и всего в разных местах девять подкопов»417.

Откуда такое многообразие: целых 9 подкопов?

То ли «языки » преувеличили количество подкопов, желая ввести защитников города в заблуждение, то ли, что вероятнее, не имели четкого представления о том, сколько сооружается подземных галерей и где они проходят.

Возможен и третий вариант. Работая с подземными коридорами-«слухами», Шуйский выведал кое-что: отсюда его осведомленность о расположении вражеских подкопов, проявившаяся в письме к государю. Вероятно, именно после этого Баторий велел бросить некоторые подземные галереи, позволив рыть ходы лишь в трех местах.

Псковская летопись рассказывает о победе в «минной войне» весьма лаконично: 20 сентября во Псков перебежал бывший стрелец полоцкого гарнизона Игнаш, пошедший на службу к полякам после взятия города (1579). Он поведал Шуйскому о местах, где строятся подземные галереи для закладки пороховых мин. А уж после такой подсказки грех было сплоховать. 23 сентября, по словам летописи, «...наши слухи с литовскими сошлися »418. Прозвучал взрыв...

И «Повесть...», и летопись связывают появление Игната во Пскове с Божьим наказанием, обрушившимся на «градоемцев » Батория за святотатство. 20 сентября псковское духовенство совершало молебен с иконами и мощами у пролома при Покровской башне (городское священство молилось со святынями у городских стен по три раза в неделю). Отряд литовских пехотинцев, оказавшийся у пролома, закидал духовенство камнями, и один булыжник угодил в чудотворный образ св. Димитрия Солунского. В тот же день и перебежал к русским Игнат419.

Только «Повесть...» сообщает об уничтожении двух или трех подкопов, а не одного420, так что Пиотровский, очевидно, вернее передает историю «минной войны», чем Гейденштейн.

В русских источниках указано: были иные подкопы, не затронутые контрдействиями псковичей; они «сами обрушились». Бог весть, кто прав: то ли польские инженеры сделали опоры для свода в подземной галерее непрочными, и земля рухнула на рабочих, то ли и впрямь землекопы уткнулись в матерый камень... А может быть, после гибели товарищей в двух или трех подкопах, ратников Батория оставил задор; они просто не решились продолжать работу на иных направлениях из-за опасности подрыва. В любом случае «минная война» закончилась для поляков бесславно. Позднее они даже не пытались возобновить ее.

Между первым и вторым приступами князь И.П. Шуйский с добротной регулярностью отправляет ратников псковского гарнизона на вылазки. Прежде всего он добивается постоянного захвата свежих «языков».

Вылазки, предпринимаемые по приказу Шуйского, иной раз превращаются в большие сражения. Так, 11 октября на вылазку Шуйскими были отправлены основные силы гарнизона, и тогда поляки потеряли 30 пехотинцев.

А 26 октября, по словам Пиотровского, «...перед вечером русские сделали вылазку: несколько сотен их конницы и пехоты атаковали аванпосты Ландскоронского и Мниш- ка. Случайно в эту схватку попал воевода Брацлавский. Наши уже хотели отступать, но он, вставши между ними, восстановил порядок и ободрил русского воеводу, который выехал в атласе и бархате, ранил легко копьем; наши столпились около воеводы, стараясь взять его живым в плен: русские, заметив это, окружили наших в громадном числе. Наши видя, что трудно было уйти вместе с пленным, изрубили его саблями. В это время русские схватили Зейд- лица, товарища Мнишка и хотели с ним уйти к воротам; наши бросились его спасать, но русские видя, что удержать его не в силах, тоже изрубили. Все говорят, что это была самая сильная схватка и что никогда такой вылазки они до сих пор не делали. Из русских несколько легло на месте и не мало раненых. С нашей стороны убиты Зейдлиц и слуга воеводы Брацлавского и сколько-то раненых. Сам Брацлавский принес в лагерь две стрелы, которыми пригвоздили его чемарку к седельной луке. Не будь его, наши непременно понесли бы поражение»421.