Охота на сурков - Ульрих Бехер

Как едко ни высмеивал Джакса пораженную скрытыми недугами черно-желтую казарму, по она была его домом, домом, от которого разило конской мочой, потом фейерверкеров и духом токайского, в котором не смолкал визг цыганских скрипок и дурацкая фатоватая гнусавость, домом, которому он, понимая, что будет разжалован, выказывал всю свою любовь и ненависть, который язвил истинно профессиональной издевкой и к которому испытывал что-то вроде сентиментальной нежности.

…Юная баронесса Эльзабе фон Ханшпор-Фермин родилась в прибалтийской провинции царской России — Лифляндии, в родовом поместье Тифлизана. Ее дед со стороны матери, генерал Владимир Федорович Фермин, был царским наместником в Закавказье и жил в Тифлисе, где и женился на местной девушке. Грузинки славятся красотой; бабка Эльзабе и в преклонном возрасте была писаной красавицей, но со странностями. Когда генерал, уже будучи на пенсии, скончался глубоким стариком, она весьма искусно скрыла и смерть его, и погребение, переехала в Юрьев и поселилась в доме, принадлежавшем семейству Ферминых. Ни единой душе не объявила она о своем вдовстве и, набив периной генеральский мундир супруга, изготовила чучело. На кончик перины, торчащий из воротника, она насадила форменную фуражку покойного и поместила куклу в высокое кресло, стоящее боком у окна.

Встречая у дома знакомых, интересовавшихся здоровьем генерала, она говорила, указывая на окно:

— Да, вон он сидит, Владимир Федорович, бедняжка, страдает от подагры. Ни погулять выйти, ни гостей принять.

Таким образом, бабка Эльзабе долгие годы получала полную генеральскую пенсию, которая, будь известно о смерти генерала, сократилась бы наполовину.

Отец Эльзабе был главным лесничим. Тихий человек, редко даже принимавший участие в охоте. Детство Эльзабе: катание с отцом в санях, запряженных лошадьми, по необъятному Чудскому озеру, когда, бывало, вдогонку за ними мчалась стая голодных волков, а перед ними трескался лед — и все-таки они счастливо уходили от погони; домашние балы, на которые съезжались из соседних имений сотни родственников; в каморке рядом с залом сапожник ночь напролет чинил бальные туфельки, их тонкие подошвы протирались от бесчисленных галопов, вальсов, мазурок. Эльзабе томилась девической тоской, вздыхая при луне. О зеленовато-холодная шекспировская луна севера! Каждый вечер Эльзабе скакала по лесам вокруг Тифлизаны, облитая зеленоватым сиянием, за что эстонские крестьяне нарекли ее Лунной барышней. Эльзабе семь раз тайно обручалась, пользовалась славой покорительницы сердец и одновременно синего чулка, поглощающего немецких и русских классиков, раздавала прибалтийским мелкопоместным дворянчикам ни к чему не обязывающие согласия на брак, мечтая в то же время или о браке с лунно-серебристым рыцарем святого Грааля, или с прославленным актером, с поэтом или музыкантом из «большого» мира.

Но вместо того, оглянуться не успела, как стала жертвой истинного рыцаря удачи, курляндского барона Генрика Карловича Кура — в Юрьевском университете прозванного «легкомысленной Ку́рой»; едва достигши восемнадцати лет, Эльзабе стала баронессой Кур. Супруг ее, хоть и во всеоружии агрономического диплома, был начисто бесполезен в Тифлизане. Жизнь там очень скоро ему прискучила, и он уговорил Эльзабе совершить серию свадебных путешествий. Легкомысленная, ненасытно-веселящаяся парочка, без передышки танцуя на летнем бале-маскараде в Сопоте, сгубила ребенка, которого Эльзабе носила под сердцем: выкидыш. Зимой Эльзабе постиг второй, а затем и третий удар.

Главный лесничий попал на Чудском озере в полынью и утонул с конем и санями. Мать Эльзабе, тяжело переживавшая несчастье, скончалась от инфлуэнцы. Барон Кур, став хозяином Тифлизаны, за короткий срок прокутил и проиграл во время мнимых деловых поездок в Санкт-Петербург, Варшаву, Берлин родовое поместье жены, а неопытная молодая женщина до последней минуты не имела ни малейшего представления о его проделках. Внезапно в дом точно саранча налетели судебные исполнители, описали у молодых супругов положительно все, вплоть до ночной рубашки. В единственной оставленной им керосиновой лампе высох фитиль.

— Пойду-ка я, Лунная барышня, раздобуду керосин, да, керосин, — сказал барон. Вышел с бидоном в белую северную ночь, и никто никогда его больше не видел…

Семейный совет настаивал, чтобы покинутая возбудила ходатайство о разводе — но тут до них дошла весть, что Генрик фон Кур уже получил развод на свой манер.

Его нашли с простреленной грудью в будуаре дамы рижского полусвета.

Двадцатилетпяя Эльзабе потеряла все: нерожденного ребенка, родителей, мужа, деньги и имение. Итог ее жизни: нуль плюс скандал. Но, обладая сильным характером, она быстро забыла все огорчения, ее естественный, независимый от разума и опыта юный оптимизм нисколько не пострадал. Оказавшись без всяких средств к существованию, она переехала в Берлин и начала работать секретаршей в Международном агентстве театров и варьете Маринелли. Тут, в конторе импресарио, она и встретила Джаксу, который незадолго до этого покинул цирк Шумана и перешел к его злейшему конкуренту Бушу (о причине она узнала позднее). Через две недели знаменитый на всю Европу «наездник-эксцентрик» сделал предложение Эльзабе. Она его тотчас приняла: наконец-то Эльзабе получила то, о чем мечтала, хоть и не лунно-серебристого рыцаря святого Грааля.

…А что Ксана родилась в Мюнхене, в октябре 1910 года, во время народных гуляний, как раз когда Эльзабе будто бы каталась с русских гор, — это легенда. В действительности Эльзабе со своим соотечественником, смахивающим на карлика художником родом из Прибалтики, усердным коллекционером афиш Тулуз-Лотрека, бывала часто на мюнхенском «Октябрьском лугу», пока Джакса выступал в цирке Кроне, на сей раз с липи-цанцем Джаксой Третьим. Но только через неделю, после того как кончились гулянья, родилась Ксана.

Два десятилетия спустя, когда я уже был включен в семейный альбом Джаксы, Эльзабе с величайшим прямодушием поведала мне — «ведь ты же сочиняешь новеллы» — о своем первом браке и в заключение сказала:

— Вот он, знаешь, однажды и сказал мне: пойду-ка я, Лунная барышня, раздобуду керосин, да, керосин… и вышел с бидоном в светлую ночь… Ты знаешь север? Знаешь, какое там лето? Какие там белые ночи?.. А я осталась в начисто обобранном доме и ждала его, одна-одинешенька, а он все не возвращался, этот Кур, да так никогда и не вернулся. Вот это, знаешь, новелла в истинно прибалтийском духе.

… А что Джакса в 1908 году рассорился с Альбертом Шуманом (Берлинский цирк Шумана был в те времена самым большим в Европе) и перешел к его злейшему конкуренту Бушу, вышло не случайно. «Посвятить лошадь в тайны высшей школы» — для этого надобно от шести месяцев до полутора лет. Если новоприобретенная красавица — тех, кто имел успех, Шуман нежил, словно содержанок, — не обнаруживала способностей, он приговаривал ее к смертной казни: задешево сбывал торговцу кониной; с этим Джакса не желал мириться. Своих лошадей-парт-неров (все липицанцы белой масти) Джаксу Первого, Второго и Третьего он купил на придворном императорско-королевском конном заводе под Триестом; Джаксу Четвертого, Пятого, Шестого и Седьмого — после «кончины» Австро-Венгерской монархии — в Штирии. Всех их, достигших «преклонных лет», вплоть до Джаксы Седьмого, прозванного Джаксой Последним, он отсылал на «заслуженный отдых» — на Хвар.

…Когда разразилась первая мировая война, грубаские сочли, что пробил час отмщения. Кентавроклоун, ходили слухи, будет призван в конную артиллерию рядовым и послан с маршевым батальоном на восточный фронт. Вот ведь истинно австрийская ситуация: на Баллхаусплац уже объявили Сербии войну, а венские газеты еще дискутировали, можно ли такого большого артиста, как Джакса, выдать на произвол мстительных военных бюрократов? Одним из почитателей его искусства был генерал Хён, начальник только что созданного нмиераторско-ко-ролеЕского военного управления печати при ставке; а поскольку артист с «офицерским прошлым» был наделен многими способностями и обладал бойким пером, генерал без дальних слов вытребовал и зачислил Джаксу военным корреспондентом, смертельно оскорбив тем самым всех грубаских. Либеральная газета «Нойе фрайе прессе» заручилась его сотрудничеством. Два года разъезжал Джакса верхом, зимой в громадной меховой шапке, по передовым восточного театра военных действий.

Однажды он передавал в редакцию весь «Колокол» Шиллера, занимая телеграф, чтобы его газета могла сообщить о падении Лемберга (Львова) на час раньше специальных выпусков конкурирующих газет. Но вот что с неудовольствием отмечали «наверху»: он не утаивал в своих сообщениях достоинств врага, писал, что русские мужики-солдаты предпочтут подставить грудь пуле противника, но не вытопчут, ища укрытия, хлеба, писал, что австрийцы, точно одержимые, вешают без разбора сербов-штатских, подозревая в каждом шпиона. К тому же Джакса довольно скоро перестал скрывать от читателей свои пессимистические взгляды на исход войны. А на третий военный год разразился крупный скандал.