'НЕЙРОС'. Часть вторая 'Крайм' - Павел Сергеевич Иевлев

— Соберу ещё по кланам, что у кого завалялось, но на этом всё. Раз ты знаешь, что такое кросс-локус, то должен знать, что проводников больше нет.

— Тогда это тупик, Костлявая. Если нет местной фармацевтики и каналы импорта перекрыты, то запасов по некоторым позициям не хватит и на месяц.

— Я послушала, что люди говорят, все тебя хвалят. «Отличный лечила, хоть и пиздюк», извини.

— Ничего. Но без лекарств от меня толку не будет.

— Поэтому я разогнала там всех, кто с царапинами и просто от нефиг делать припёрся. Остались в основном дети. Делай что нужно, но помни, что лекарств мало.

Если бы таких детей привели ко мне в поликлинику, я пришёл бы в ужас. Если бы не читал записок предшественника, то пришёл бы в отчаяние. Я и сейчас с содроганием смотрю на экран электронного диагноста. Но уже знаю, что большая часть новообразований — доброкачественная, что дожившие хотя бы до десяти, скорее всего, выживут и дальше, а то, что у них перекошенные фигуры, странные лица и экссудат, сочащийся из глаз — выглядит пугающе, но на жизненные показатели не влияет. Эти тёмные выделения пачкают их лица, дети вытирают их рукавами, размазывая по щекам, но улыбаются и смотрят на меня с ожиданием. Ожиданием чуда, которого у меня нет.

— Что скажешь? — Костлявая ждёт меня на улице.

Оказывается, уже начало темнеть.

— Я не знаю, чем им помочь. Снять воспаление, облегчить боль, нормализовать пищеварение — да, но это паллиатив. Они глубоко искалечены, их организмы еле тянут.

— Я не то чтобы надеялась, но… Ладно. Чудес действительно не бывает. Кланы вымирают, мелкий прем.

— Город вымирает тоже, Костлявая. Сама знаешь: центр сжимается, окраина растёт.

— И что с этим делать?

— Понятия не имею. Чтобы что-то делать, надо понимать, что происходит. А я чем больше узнаю, тем меньше понимаю.

— Та же фигня, мелкий прем.

— Скажи, Костлявая, что там? — я махнул рукой в сторону, противоположную городу.

— Да ни хрена.

— И так было всегда? Город и пустыня вокруг? Города не возникают посреди ничего.

— Может быть, когда-то и было иначе, ты прав. Один парнишка у нас решил узнать, что там, за горизонтом. Зарядил мот и поехал. Ехал, пока батарея не показала половину заряда. Он лёгкий был, уехал далеко, но просчитался, назад не дотянул. Бросил мот, пошёл пешком, чуть не помер, его случайно нашли. Так он говорил, что видел что-то большое и тёмное впереди. Типа здание, а может, и несколько, не разглядел, до него далеко оставалось. Может быть, когда-то городов было много. Может быть, пустыня была не всегда. Откуда мне знать? Да и какая разница? Я-то живу здесь и сейчас.

— Если знать, что было раньше, то можно понять, что будет потом. Называется «экстраполяция».

— Иди к чёрту, мелкий прем! — засмеялась Костлявая. — Хватит корчить из себя умника. Будем жить, пока живётся, значит.

— А потом?

— А потом помрём.

***

Выехали в город неожиданным составом. Костлявая, которая весь день меня материла, не хотела давать машину, но потом сама же и села за руль, заявив, что для её нервов достаточно того, как я вожу мот. Само собой — Лоля, до глубины души расстроенная вынужденной трезвостью. Тохия, которая навязалась чисто от скуки, сказав: «Ну, кто-то же должен прикрыть тебе спину, прем?» И, внезапно, Лирания — не то за компанию со мной, не то за компанию с Тохой.

— Лезть в город из-за мутных галлюцинаций упоротой наркоманки? — бухтит за рулём Костлявая. — Чёрт, мелкий прем, я уже почти поверила, что ты умён не по годам, а у тебя, оказывается, в жопе детство играет.

— Я не могу не попробовать, — отвечаю я спокойно, — там мой… брат.

— Ты понимаешь, что тебя ищут?

— Лоля увидела ваш старый кросс-локус. Может быть, ей удастся повторить. Это шанс.

— Это шанс убиться об низовой крайм, или об муниципалов, или об Северных, или чёрт знает ещё, об кого.

— Мы не будем светиться, — упрямо повторяю я. — Туда и обратно.

— Мы уже светимся везде, где надо, — ругается клановая. — Все, кому интересно, в курсе, что ты с кланом. И когда мы приезжаем в центр, каждый, кому это важно, проверит, а нет ли с нами некоего мелкого, но очень говнистого према.

— Я не заставлял тебя ехать. Дала бы машину, метнулся бы сам. Это мои дела, не твои и не клана.

— Я боюсь даже представить, как ты водишь машину.

— Лучше, чем мот, поверь.

— Ещё лучше? — ржёт Костлявая. — Ну, тогда точно трындец.

На месте нашего бывшего дома маленький пустырь. Никто ничего не стал строить, и даже скверик никакой не разбили. Вряд ли в городе вообще что-то строят теперь — зачем? Население сокращается, свободных помещений полно.

— Давай, выпускай свою дрессированную пеглю, — шипит расстроенно премша. — Пусть ищет, на что она там натаскана. Думаю, ничего, кроме штырева, такая отыскать не может…

— Костлявая, прекрати, — осаживаю я её. — Лоля, не слушай эти глупости. Я в тебя верю. Найди дверь, пожалуйста.

Нервная унылая девушка выбирается из машины и неуверенно оглядывается.

— Тут тонко, прем, — вздыхает она. — Я боюсь.

— Лоля, пожалуйста. Это очень важно!

— Иду-иду…

Она идёт осторожно, как по тонкому льду. Иногда останавливается, внимательно вглядывается в замусоренную землю под ногами, опасливо трогает её носком обуви, прежде чем наступить.

— На всю башку больная девка, — комментирует мрачно Костлявая. — Все мозги проштыряла.

— Заткнись.

— Молчу. Но если надеешься на вот это сырьё для утилизатора, то ты не намного умнее неё.

Лоля идёт всё медленнее, ступает всё осторожнее, потом опускается на четвереньки и продолжает двигаться так. Застывает в задумчивости. Мы стоим, опершись о машину.

— И долго она там будет раком торчать? — нервничает премша. — Я так и жду, что вот-вот кто-нибудь заявится по наши жопы.

Я иду к Лоле, очень надеясь, что её «тонко» не распространяется на меня, и мир не провалится под моими ногами. Подхожу, сажусь рядом прямо на землю.

— Что случилось, Лоля?

— Здесь самое тонкое место. Я сейчас обделаюсь от ужаса, — говорит она совершенно спокойным