Женщины французского капитана - Жаклин Санд

Трюшон появился ближе к вечеру; он разыскал Сезара у офицерских палаток, где виконт старательно чистил саблю. За журналистом шагал высоченный малый с добрым крестьянским лицом и ручищами-граблями; мундир детине был чуть маловат, и рукава коротки, а пуговицы еле сходились с петлями. На фуражке солдата красовался номер двадцатого легкого.

Виконт отложил саблю и вопросительно воззрился на журналиста.

– Южный караул, – коротко объяснил тот. – Отойдем. Здесь слишком много народу.

Они отошли подальше от палаток, встали под раскидистым дубом, чьи листья уже начали перекидываться из зелени в бронзу, подчиняясь требованиям осени. Сезар глядел на детину, тот с любопытством – на него. Но стоял перед офицером как по струнке – вышколенный.

– Как зовут?

– Филипп Гальенн, лейтенант. Так точно.

– Он стоял в том самом южном карауле в ту ночь. И видел капитана.

– Рассказывай, – велел Сезар. – Подробно. И да… вольно, конечно.

Детина встал свободнее, снял фуражку и почесал затылок.

– Так я что… Стоял, службу нес. Вечер светлый был, мимо трупы возили, закапывали их за деревней. Даже ночью работали. Проезжали – офицер пароль говорил. Потом один мимо меня так прошел, пароль сказал да и в ложбинке скрылся. Там, сударь, такое место интересное – овражек за деревней, а в овражке как бы и ручеек.

– Узнал того офицера?

– Нет, – покачал головой Гальенн, – все-таки вечер, темнело уже, а он не из нашего полка был. Своих-то я всех знаю.

– Так, – сказал Сезар и переглянулся с Трюшоном. – Капитана де Кормье, выходит, тоже знаешь?

– Как не знать. Только тогда он лейтенантом был. Знаю.

– Точно не он?

– Матушкой клянусь.

– Хоть это мы выяснили, – пробормотал виконт. – Дальше что?

– Ну, стою, а тут капитан де Эмон идет. Хороший капитан! Я все завидовал, что не с его людьми служу; у него да у лейтенанта де Кормье все хорошо поставлено, а у нас… – Гальенн махнул рукой-лопатой. – Капитан сказал пароль и в тот же овражек ушел.

– Тебе ничего подозрительным не показалось?

– Я, господин лейтенант, за офицерами не слежу. Я стоял да о бабах думал. И еще про ужин. Жрать хотелось.

Виконт невольно улыбнулся.

– Давай, давай, – подбодрил солдата Трюшон, – про разговор расскажи.

– А! – Гальенн снова заскреб пятерней в затылке. – Так это, стою, труповозчики уехали, нет никого. Птички, дуры, щебечут на деревьях, и не спится им… Вдруг слышу, ругается кто-то неподалеку, да так грозно! Орут друг на друга. Я и подумал, что эти в овражке. Все не слыхал, конечно. Да и не помню многого.

– О чем они говорили?

– Один – мне кажется, капитан де Эмон то был – все повторял, что «поверить в это не может». И что он такого не ждал. И что теперь как поступать, не знает. А второй его будто стыдил и уговаривал, только что уговаривал, я так и не понял. Еще сказал: «Ссориться с тобою не хочу, а получается, и не впервой». И еще, как образованные, говорят: «Все дело в том, что ты не хочешь принять эту любовь такой, как она есть», – вот как выразился, – Гальенн явно гордился, что запомнил столь сложную фразу. – И потом еще: «Мы должны это сделать, если хотим выжить. Пойдем со мной». Но капитан де Эмон сказал, что никогда, зло так сказал и громко, и потом я смотрю – он из овражка выбирается. Мимо меня пробежал, пароль буркнул, не посмотрел. Ну и ладно, не мое это дело.

– А второй когда мимо тебя прошел, ты его не узнал?

– А он мимо не проходил.

Виконт удивился:

– Это как же?

– Так и было. Наверное, с той стороны овражка выбрался и в деревню с другой стороны зашел – очень просто.

– Больше ничего из их разговора не помнишь?

– Далеко они стояли, – развел руками Гальенн. – И я не то чтоб особо слушал. Про баб, говорю же, думал.

– Перед трибуналом повторишь, если как свидетеля вызову?

– Отчего бы и нет, повторю.

– Лейтенанта де Бриссона из двадцать седьмого линейного знаешь? Его Задирой Пьером зовут.

– Нет, сударь. Не знаю.

– Хорошо, – сказал виконт. – Свободен. Иди.

Гальенн козырнул, развернулся браво, через левое плечо, и пошагал прочь.

– О какой любви говорил этот второй офицер? – вопросил Трюшон, глядя солдату вслед.

– Об Инесс де Кормье, о какой же еще, – виконт потер лоб, чувствуя отчего-то усталость, – странно, головоломка почти сложилась, а чувство тяжелое. – Видимо, уже тогда де Эмон собирался идти к полковнику и требовать чего-то касательно Инесс, а де Бриссону это не нравилось категорически. К тому слова про ссору, вполне возможно, что Задира Пьер уговаривал капитана не торопиться и… как там? – принять любовь такой, какая она есть. То бишь не добиваться жены своего подчиненного и их общего друга. Капитан же, рассчитывавший на поддержку приятеля, обозлился. Ночью Задира пришел мириться, де Эмон уже остыл и встретил его приветливо, но своих планов утром пойти к полковнику не изменил, и они повздорили окончательно. Де Бриссон был пьян и пристрелил друга, а после, испугавшись, обставил все как самоубийство. Он не знал, что Кристель его видела.

– Звучит убедительно, – произнес журналист, – но кажется, вы чего-то не договариваете.

– Меня все тревожит этот сообщник Задиры Пьера, – сознался виконт. – Может, в том и было дело, почему де Бриссон не желал, чтобы капитан шел к де Дюкетту? Вдруг они втроем какие-то сомнительные дела проворачивали, и это могло вскрыться? Чем не причина для убийства.

– Имеете предположение, кто он?

– Ни малейшего. Сержант Дролон, симпатяга, исключается. Он позавчера в трактире сидел и Флорана зарезать никак не мог… Но в целом, картина мне ясна. Черт!

– Что вы чертыхаетесь постоянно? Как нищий на паперти, которому мало подают. В Париже вы сдерживались.

– Больно мерзко, – буркнул виконт. – Не люблю, когда друг убивает друга. Не люблю, когда люди погибают за какую-то мелочь, за случайно оброненное слово… Но меня сюда звали не для того, чтобы я философией занимался. Убийство я раскрыл, осталось поймать убийцу, а он неизвестно где и незнамо что замышляет… И да, Трюшон, верните мне записку. Может, все-таки удастся выцарапать у капитана де Брезе бумаги, написанные Задирой Пьером, – будет лишнее доказательство.

Журналист вытащил листок и протянул виконту; тот еще раз посмотрел на строки, запоминая почерк, и спрятал.

– Вы правы, мерзко, – сказал Трюшон, – а только это жизнь, друг мой Сезар, жизнь, и ничего больше…

Виконт лишь качнул головой.

– Но и ничего меньше.

К полковнику он пошел сразу же. Де Дюкетт сидел в палатке и писал, но при виде мрачного лица Сезара прервал свое занятие.

– Что? Нашли?

– Если вы имеете в виду лейтенанта де Бриссона, то нет. Но теперь его стоит поискать немного тщательнее. Я уверен, это он.