Ужас в музее - Говард Лавкрафт

ASTURIAS, TOCANTE AL MUNDO SOTERRÁNEO

DE XINAIÁN, A D. MDXLV

En el nombre de la santísima Trinidad, Padre, Hijo, у Espíritu-Santo, tres personas distintas у un solo. Dios verdadero, у de la santísima Virgen muestra Seсora, YO, PÁNFILO DE ZAMACONA, HIJO DE PEDRO GUZMAN Y ZAMACONA, HIDALGO, Y DE LA DOŇA YNÉS ALVARADO Y NUŇES, DE LUARCA EN ASTURIAS, juro para que todo que deco está verdadero como sacramento…»

Я остановился и задумался над необычайной важностью того, что мне пришлось прочесть. «История, написанная Панфило де Самакона-и-Нуньес, дворянином из Луарки, что в Астурии, повествующая о подземном мире Ксинайан, найденном в лето Господне 1545 года…» Здесь было слишком много информации, чтобы постичь все разом. Подземный мир — опять эта навязчивая тема индейских легенд и рассказов тех, кто вернулся с кургана. И дата — 1545 год: что это может означать? Мои глаза пробежали вниз по раскрытой части свитка и почти сразу же натолкнулись на имя Francisco Vásquez de Coronado. Автор этой рукописи несомненно был одним из людей Коронадо,[47] но что он делал в этой далекой земле через три года после того, как весь отряд вернулся назад? Однако из дальнейшего стало ясно, что текст, открытый моему взору, был всего лишь кратким отчетом о походе Коронадо на север и не имел существенных расхождений с уже известными историческими сведениями.

Лишь угасающий свет помешал мне развернуть рукопись до конца, а в своем нетерпении я почти позабыл о наступлении ночи и об опасности этого места. Но об этом помнили другие — я услышал громкие крики людей, собравшихся на окраине поселка. Дав им знак, я засунул рукопись обратно в таинственный цилиндр, с трудом оторвал от него амулет и уложил все это вместе с мелким инструментом в саквояж. Кирку и лопату я решил оставить до следующего дня. Взяв саквояж, я с трудом спустился по крутому склону и через четверть часа уже был в поселке, рассказывая об увиденном и демонстрируя свою странную находку. Когда стало темно, я оглянулся на холм и с содроганием увидел, что на вершине его зажегся голубоватый факел ночного призрака — индианки.

Мне не терпелось заняться рукописью; однако, зная, что для хорошего перевода нужны время и покой, я с неохотой отложил это на более поздний час. Пообещав жителям наутро подробный рассказ об увиденном, я отправился с Клайдом Комптоном домой и немедленно поднялся в свою комнату, чтобы погрузиться в перевод. Моему хозяину и его матери хотелось услышать о моих приключениях, но я решил, что лучше подождать до тех пор, пока я не прочту весь текст и смогу изложить суть дела точно и безошибочно.

Открыв саквояж при свете единственной электрической лампочки, я вынул цилиндр и тут же снова почувствовал, что он притягивает индейский амулет к своей резной поверхности. Рисунки зловеще мерцали на неизвестном блестящем металле, и я не мог без содрогания разглядывать злобно смотревшие на меня в упор неестественные, дьявольские изображения, выполненные с исключительным мастерством. Сейчас я жалею, что не сфотографировал эти рисунки — хотя, может быть, это и к лучшему. Но чему я действительно рад, так это тому, что я не смог тогда точно опознать существо с головой осьминога, изображение которого преобладало в большинстве изысканных орнаментов и которое в рукописи именовалось «Тулу». Недавно я сличил это изображение и рассказ о нем в рукописи с некоторыми новонайденными преданиями о чудовищном и загадочном Ктулху, спустившемся со звезд, когда наша юная Земля была сформирована лишь наполовину; знай я тогда об этой связи, я бы не стал оставаться с этой штуковиной в одной комнате. Другой мотив рисунков, полуантропоморфный змей, был легко узнаваем как прототип легендарных Йига, Кетцалькоатля и Кукулькана. Перед тем как открыть цилиндр, я проверил его магнитные свойства в сочетании с другими металлами, но обнаружил, что на них сила притяжения не действует. Странный магнетизм этого ужасного осколка неведомого мира проявлялся только в присутствии ему подобного.

Наконец я достал рукопись и углубился в перевод. Одновременно я делал по-английски краткую запись содержания, а время от времени натыкаясь на какое-нибудь особенно непонятное или устаревшее слово или выражение, сожалел, что не захватил с собой испанский словарь. Странно было почувствовать себя отброшенным на четыре века назад — в год, к которому относятся первые сведения о моих собственных предках, домоседах-помещиках из Сомерсета и Девона. Во времена правления Генриха Восьмого они и не думали, что их потомок родится в Новом Свете в Виргинии; и вот оказывается, что в ту давнюю пору загадка кургана будоражила умы людей так же, как и сегодня. Это чувство отброшенности назад в прошлое было оттого острее, что я инстинктивно понимал: загадка, которая объединяла меня со стародавним испанцем, пришла из таких далеких бездн времени, из такой внеземной вечности, что несчастные четыре сотни лет тут ничего не значат. Достаточно было одного взгляда на цилиндр, чтобы почувствовать, что между всеми людьми на этой земле и его тайной лежит непроходимая пропасть времен. Эта загадка одинаково ставила в тупик Панфило де Самакона и меня; и в той же мере она могла бы озадачить Аристотеля или Хеопса.

III

О своей юности, прошедшей в Луарке — маленьком тихом портовом городке на берегу Бискайского залива. — Самакона писал мало. Младший сын в семье, он уехал в Новую Испанию[48] в 1532 году, будучи всего 20 лет от роду. Одаренный богатым и пылким воображением, он, как зачарованный, внимал слухам о богатых городах и неизвестных мирах на севере. Особенно его поразил рассказ францисканского монаха Маркоса де Низы,[49] который в 1539 году вернулся из похода с восторженными известиями о сказочной стране Сиволе с ее огромными обнесенными стенами городами и каменными, стоящими друг над другом в виде ступеней домами. Услыхав, что Коронадо собирает экспедицию на поиск этого и прочих находящихся в стране бизонов чудес, юный Самакона примкнул к отряду из 300 человек, который отправился на север в 1540 году.

Истории известен рассказ об этой экспедиции: Сивола оказалась всего лишь убогой деревушкой племени зуни; де Низа был отправлен назад в наказание за свой обман; Коронадо увидел Великий каньон, а в Чикуйе, на реке Пекос, услышал от индейца по имени Эль Турко о богатой и таинственной земле Кивира, что находится далеко на северо-востоке. Земля эта была якобы богата золотом, серебром и бизонами, и по ней протекала река шириной в две мили. Самакона кратко поведал о зимней стоянке в Тигуэксе, на берегу Пекоса, и о выступлении на север в апреле, когда местный проводник, оказавшийся лжецом, сбил их с пути посреди страны луговых собачек,[50] соленых озер и кочевых племен охотников за бизонами.