Ужас в музее - Говард Лавкрафт

Говорили, что это вернулся капитан Лоутон, правда, моложе лет на сорок. Волосы существа были блестящего черного цвета, а перекошенное от невыразимого ужаса лицо — неестественно гладким, без морщин. Каким-то странным образом оно действительно напомнило Мамаше Комптон капитана, каким он был в 1889 году. Ступни его были аккуратно отрезаны по лодыжки, а культи залечены до гладкости почти невозможной — если, конечно, это и впрямь был тот человек, который всего неделю тому назад ходил на своих двоих. Существо бормотало совершенно невразумительные вещи и все повторяло имя «Джордж Лоутон, Джордж Э. Лоутон», как бы пытаясь убедить самого себя, что это он и есть. Его речи, считала Мамаша Комптон, напоминали галлюцинации, что обуревали беднягу Хитона в 1891 году, хотя имелись и незначительные расхождения.

— Голубой свет! Голубой свет! — лепетало существо. — Всегда там, внизу, до того, как появилась жизнь… Древнее динозавров… Всегда одни и те же… Только слабее… Никогда не умирают… Думают, думают, думают… Все тот же народ, полулюди, полупризраки… Мертвые двигаются и работают… О, эти твари, эти единороги… Дома из золота и города из золота… Древние, древние, древние, старше времени… Спустились со звезд… Великий Тулу… Азатот… Ньярлатхотеп… он ждет, ждет…

На рассвете существо испустило дух.

Конечно, состоялось расследование, и индейцев из резервации допросили с пристрастием. Но они, казалось, ничего не знали, и сказать им было нечего. Никто ничего не знал, кроме Серого Орла, вождя племени вичита, чей более чем столетний возраст ставил его выше обычных страхов. Только он позволил себе дать несколько ворчливых советов:

— Ты оставить их в покое, белый человек. Нет добра от этого народа. Они там внизу и здесь внизу, они очень старые. Йиг, большой отец змей, он там. Йиг — это Йиг. Тирава, большой отец людей, он там. Тирава — это Тирава. Нет умирать. Нет стареть. Такой как воздух. Только жить и ждать. Раньше они выходить сюда, чтобы воевать. Строить земляной вигвам. Я от них, ты от них. Потом большая вода приходить. Все менять. Никто не выходить наверх, никто не впускать вниз. Входить — нет выходить. Ты оставить их в покое, ты не знать плохое колдовство. Красный человек знать, его нельзя поймать. Белый человек вмешаться, он не приходить назад. Быть далеко от маленький гора. Нет хорошо. Серый Орел сказал все.

Если бы Джо Нортон и Рэнс Уилок последовали совету старого вождя, они бы и сейчас были с нами, но они поступили иначе. Начитавшись ученых книг и став материалистами, они не боялись ничего ни на земле, ни в небесах; они думали, что какие-то злодеи индейцы устроили тайное логово внутри холма. Они и раньше посещали курган, а теперь отправились туда отомстить за старого капитана Лоутона, похваставшись, что сделают это, даже если им придется срыть холм до основания. Клайд Комптон наблюдал за ними в бинокль и видел, как они обходили кругом зловещий курган. Они явно намеревались тщательно осмотреть территорию. Больше их никто не видел.

Курган опять стал внушать панический страх, и лишь события мировой войны отодвинули эту тему на задний план. С1916 по 1919 год туда никто не ходил, и так бы, наверное, и продолжалось впредь, если бы не безрассудство нескольких юнцов, вернувшихся со службы во Франции. С1919 по 1920 год в округе вспыхнула настоящая эпидемия походов на курган, охватившая преждевременно возмужавших молодых ветеранов, — эпидемия, которая распространялась по мере того, как все они возвращались живыми и невредимыми. К 1920 году — так коротка людская память — курган превратился чуть ли не в предмет насмешек, и тривиальная история об убийстве индианки возобладала над жуткой легендой о призраках. Наконец два отчаянных и напрочь лишенных воображения брата Клей решили сходить и откопать погребенную женщину, а вместе с ней и золото, из-за которого ее убил старый индеец.

Они отправились сентябрьским днем — в то время, когда индейские барабаны начинают свой ежегодный непрерывный гул над плоскими, покрытыми красной пылью равнинами. Никто не следил за ними, и родители их не беспокоились, даже когда прошло несколько часов. Потом была тревога, тщетные поиски, и вновь люди вынуждены были отступить перед этой тайной.

Но один из братьев все же вернулся. Это был Эд, старший. Его соломенные волосы и борода стали снежно-белыми на два дюйма от корней, а на лбу был странный шрам, похожий на выжженный иероглиф. Три месяца спустя после исчезновения он ночью тайком пробрался в свой дом. На нем не было ничего, кроме одеяла с необычным узором, которое он немедленно бросил в огонь, как только оделся в нормальное платье. Родителям он сказал, что их с Уокером схватили какие-то странные индейцы — не вичита и не каддо — и держали в плену где-то на западе. Уокер умер под пытками, а ему удалось каким-то чудом спастись. Все было ужасно, и он не в силах сейчас об этом говорить. Он должен отдохнуть — и вообще, незачем поднимать шум, искать и наказывать этих индейцев. Они не из тех, кого можно схватить и наказать, и, что очень важно как для Бингера, так и для всего мира, этих индейцев нельзя тревожить в их тайном логове. На самом деле они вообще не индейцы — он потом объяснит. А пока необходимо отдохнуть. Лучше не тревожить поселок известием о его возвращении — он пойдет наверх и поспит. Перед тем как подняться по шаткой лестнице в свою комнату, он взял с собой пачку бумаги и карандаш, а из ящика отцовского стола достал пистолет.

Три часа спустя прогремел выстрел. Эд Клейн пустил себе пулю в висок, оставив на расшатанном столе возле кровати лист бумаги, исписанный крупным почерком. Как выяснилось позже по огрызку карандаша и печке, наполненной золой, сначала он написал гораздо больше; но затем решил не говорить всего и отделался туманными намеками. Уцелевший кусок текста оказался всего лишь безумным предостережением, нацарапанным небрежным почерком со странным наклоном влево, — бред явно больного ума. Манера выражения была тем более странной, что Эд слыл человеком флегматичным и рассудительным.

Ради бога никогда не ходите к этой горе она часть какого-то мира настолько ужасного и древнего что об этом и говорить нельзя мы с Уокером пошли и нас взяли в эту штуку просто исчезает временами и снова появляется и весь мир снаружи бессилен по сравнению с тем что могут сделать они — они живут вечно молодыми как они хотят и нельзя сказать что они люди или призраки — и что они делают об этом говорить нельзя и там есть только один вход — нельзя сказать какой они величины — после того что мы видели я не хочу жить Франция ничто рядом с этим — и следите чтобы люди держались подальше о боже! все бы так и поступали если бы увидели бедного Уокера каким он стал в конце.