Молитва по ассасину - Роберт Ферриньо

— Знаешь, я всегда рада тебе помочь.

Гроззет дополз до канавы и потерял сознание. Кровь ручейком стекала по булыжником, огибая сморщенный листик салата.

— Не знаю, посчитаешь ли ты эту смерть необычной, но в прошлый четверг в Балларде был найден мертвым охотник за беглыми преступниками с воткнутой в глаз палочкой для еды. Это похоже на стиль, которого придерживается твой фидаин?

— Нет… — Ракким поднял голову. — Он работал на тебя?

— Конечно нет. Ты же знаешь, что я не связываюсь с подобными типами.

— Кого они искали?

— Какую-то сбежавшую невесту. — Харриет достала из сумки спелый персик. — Не знаю, кто выступал в качестве оскорбленной стороны. Все делалось втайне, как обычно, но, я слышала, деньги были обещаны хорошие и заказчик не возражал, если товар окажется немного попорчен в процессе возвращения.

— А возвращение состоялось?

— Нет. — Харриет впилась зубами в персик. Из ее рта потек сок, и она стерла его с подбородка согнутым пальцем. — Но, как говорится, еще не все потеряно.

Ракким оглядел туфли. Тоже в крови, но и их можно отмыть. Он поднял глаза на Харриет.

— Где именно обнаружено тело?

24

После полуденного намаза

Он объехал жилой дом, где, по словам Харриет, было обнаружено тело охотника за преступниками. Машин, выглядящих неуместно для данного района, ему на глаза не попалось. Информации, полученной от матроны, Ракким вполне доверял, но, к сожалению, не доверял ей самой. Например, бывший фидаин понятия не имел, назначено ли за его голову вознаграждение, а вот Харриет знала наверняка. Возможно, она бы пришла с цветами на его похороны, даже поплакала, причем совершенно искренне, но бизнес есть бизнес. Ракким припарковал машину за зданием, рядом с переполненными мусорными баками. Вокруг объедков и пропитанных жиром коробок из-под пиццы роились мухи. Порыв холодного ветра на секунду разогнал их, но они тут же вернулись на место. Судя по всему, собирался дождь.

В Балларде, старом обнищавшем районе, жили в основном рабочие — католики и падшие мусульмане. Мечети выглядели мрачными и неухоженными, с потрескавшимися пыльными стенами. Призыв к намазу звучал в записи, причем достаточно скверного качества — голос муэдзина выходил слабым и искаженным. По улице брели в основном усталые модерны и просто пофигисты с поднятыми для защиты от промозглого ветра воротниками.

По эстакаде, проложенной над районом, к центру города со свистом промчался сверкающий вагонами монорельсовый поезд. Система монорельсовых путей считалась гордостью столицы. Многомиллиардный проект, инициированный президентом Кинсли во время его первого срока, задумывался как демонстрация всему миру способности исламского государства воплотить в жизнь грандиозные технические проекты. Спустя двадцать лет, несмотря на постоянную перегруженность, надземная дорога оставалась чистой, тихой, безопасной, дешевой и надежной. Никаких надписей в вагонах. Особенно после того, как нескольких любителей подобной графики казнили в течение первого года эксплуатации. Все знали — надземка работает с колоссальными убытками, но реальные суммы, выделяемые городом на ее содержание, являлись государственной тайной. Грязные автобусы еле ползали, дороги приходили в негодность, одна монорельсовая система по-прежнему соответствовала высоким стандартам мечтаний президента. На Раккима подобные усилия не производили должного впечатления. Ему довелось бывать в некоторых странах Южной Америки, где правили диктаторы. Бесплатные городские кинотеатры там напоминали роскошные дворцы с мягчайшими кожаными креслами и звуком, достойным концертного зала консерватории, а мимо них прямо по улицам бежали реки нечистот.

Тело охотника обнаружили в триста второй квартире. Ракким поднялся по лестнице, мягко перепрыгивая через ступени и стараясь держаться ближе к стене, чтобы производить меньше шума. Он взбежал на четвертый этаж, через сквозной коридор выбрался к противоположной лестничной площадке и прислушался. В квартирах работали телевизоры. Отовсюду неслись звуки рекламы, закадровый смех и голоса дикторов, передающих новости. Непрерывные выпуски новостей.

Через закрытые двери наружу просачивались запахи — дурманящая смесь жареного лука и мятного чая. В четыреста девятой жарили курицу. Где-то фальшиво пел ребенок. Ракким представил, как усталый мужчина возвращается с работы домой в прилипшей к телу одежде, как размышляет, удастся ли ему когда-нибудь поселиться в собственном доме. Вот он проходит именно по этому коридору, останавливается у двери, принюхиваясь к аромату кухни и слушая неумелое пение. Мужчина выпрямляется, одергивает одежду, открывает дверь, и ребенок бросается ему в объятия. Подходит жена, спрашивает, как прошел день, а он говорит неправду, будто день прошел просто чудесно. Целует жену, чувствуя запах пота и едва заметный аромат духов, маленький флакон которых он подарил ей на день рождения. Аромат еще сохранился с прошлой ночи… Ракким встряхнул головой. Ребенок пел совсем другую песню. Сколько же он здесь простоял? Бывший фидаин медленно спустился на третий этаж, внимательно осматривая пролеты сверху и снизу и ругая себя пусть за минутную, но тем не менее совершенно неуместную слабость.

На третьем этаже царствовал совсем другой запах. Кто-то тушил капусту. Кисловатый дух ее распространялся с невероятной силой, совершенно заглушая все остальные ароматы, и Ракким даже не взялся определить, готовит ли кто-то из соседей что-нибудь более съедобное. Триста вторая находилась почти в самом конце коридора, сразу же за заколоченным шкафом для швабр. Проходя мимо трехсотой квартиры, он услышал за дверью слабый скрип. Ракким внимательно пригляделся к глазку и заметил, как сместилась тень в его стеклянном зрачке. Возле триста второй он мгновенно ощутил новый запах. Аромат тушеной капусты не шел с ним ни в какое сравнение. Дверь была заперта, но одна из петель оказалась практически выдрана из косяка. Вероятно, Ракким поступил так же, как и последний посетитель квартиры. Он нажал на створку, и засов, едва входивший в зацепление с ушком, мгновенно поддался. Бывший фидаин шагнул в прихожую. Кто-то оставил окна открытыми. Помогло, но не сильно.

Сара здесь явно побывала. На полу валялись ее разбросанные вещи. Он мгновенно узнал платье цвета подсолнуха — она как-то приходила в нем на свидание. Такое весеннее одеяние, хотя до наступления весны оставался еще месяц. Платье служило для нее своеобразным подтверждением уверенности в собственных силах. Ракким с нескрываемым удовлетворением оглядел разгромленную комнату — перевернутую мебель, ящики, взломанные ударами ног, опрокинутый холодильник. Приятно видеть руины, свидетельствующие о яростных поисках. Значит, ее саму не нашли. Понимая бесполезность обыска, он тем не менее внимательно обследовал квартиру. Разумеется, Сара не оставила ничего важного. Ни единого предмета, способного подсказать, куда она направилась отсюда. Еще один урок Рыжебородого.

Аккуратно прикрыв за собой дверь, он двинулся к лестнице. В трехсотой снова раздался скрип. Ракким постучал. Никто не ответил. Бывший фидаин постучал еще раз.

— Откройте, или я вышибу дверь.

— А вы кто? Злой серый волк? — раздался приглушенный голос.

Ракким рассмеялся:

— Просто откройте.

Дверь приоткрылась. Пожилой мужчина в полосатой пижаме смотрел на него в щель поверх дверной цепочки. Его щеки покрывала трехдневная седая щетина.

— Я ни в чем не виноват.

— Я — друг вашей соседки.

— Как вам повезло.

— Она должна была проходить мимо вашей двери, чтобы попасть на лестницу. Уверен, вы наблюдали за ней каждый раз, когда она уходила и когда приходила. Думаю, вы все видели.

— Сэр, мне не нужны неприятности.

— Меня зовут Ракким.

— Хенесси.

— Вы позволите мне войти, мистер Хенесси? Я не причиню вам вреда.

— Сколько раз я слышал это. — Мужчина вытер нос рукавом полосатой пижамы. — Ладно, можете войти. Все равно ведь сделаете все, что хотите. — Цепочка слабо звякнула. — Другие ублюдки не удосужились представиться, значит, вас вполне можно считать вежливым.

Ракким закрыл за собой дверь. Ковер у входа, где старик неусыпно дежурил в течение последних двадцати лет, протерся до дыр. Напротив дивана валялся раскуроченный телевизионный экран, без сомнения, содранный с противоположной стены.

— Знаете, если не нравится программа, телевизор можно просто выключить.

— Постараюсь запомнить. — Подойдя к окну, Хенесси уселся за небольшой столик, где стояла чашка холодного кофе со свернувшимся молоком, тарелка с остатками тоста и банка бойзенового джема.[10]

— Я уже сказал, что ничего не знаю.

Всю раковину его правого уха украшали многочисленные продольные царапины. Ранки выглядели свежими, с едва подсохшей коростой. Левое ухо кто-то обработал лишь до середины. Вероятно, наскучило занятие.