Глобалия - Жан-Кристоф Руфин

Очень скоро Байкал понял, что ошибается. Кругом было полно взрослых, но вся эта чехарда, похоже, им нисколько не мешала.

Фрезер пробирался среди этих невообразимых лачуг и петлял по улочкам, следуя какому-то сложному маршруту. Вокруг кипела удивительная жизнь, одновременно неподвижная и бурная, переполняя воздух множеством не менее удивительных звуков: прачки мешали палками белье в огромных чанах, жарились в темном шипящем масле оладьи, где-то кололи дрова, и оттуда доносился глухой треск сухого дерева, который ни с чем невозможно спутать.

Путники прошли под аркой, которая в былые времена служила входом в богатое поместье. На бывшей главной аллее выстроились в два ряда открытые прилавки, где было разложено множество разных предметов. Байкал содрогнулся от отвращения при мысли, что эти люди не выбрасывают мусор, а выставляют его на всеобщее обозрение. Но потом он понял, что все эти старые, ржавые, мятые, сломанные вещи на самом деле вовсе не мусор, а товар, предназначенный для продажи.

Посреди всего этого убожества лишь одна лавка выглядела более или менее нарядно. В ней были выставлены длинные ящики, выкрашенные в яркие цвета. Только спустя какое-то время Байкал догадался, чем в ней торгуют. Пока Фрезер пробирался сквозь толпу, юноша успел оглянуться и с содроганием взглянуть на пустые гробы, которые, казалось, ждут не дождутся покупателя, зазывая его своими кричащими цветами. Ужаснее всего было то, что среди этих покойницких ящиков оказалось множество моделей маленького размера, предназначенных для детей и даже для младенцев.

Впрочем, у Байкала не было времени на то, чтобы вдаваться в мрачные размышления, навеянные этой картиной. Протискиваясь по невообразимо тесным улочкам, прохожие то и дело задевали друг друга. Байкал все время чувствовал прикосновения чьих-то одежд, волос, влажной кожи. У юноши голова шла кругом от смеси разных запахов. Лейтмотивом во всей этой какофонии был едкий запах пота, к которому примешивались яркие, диковатые ноты аромата, исходившего от женских причесок.

Толчея эта поражала не только своей многолюдностью: в ней часто попадались удивительные, на взгляд глобалийца, существа. Беременные женщины прогуливались в толпе как ни в чем не бывало, тогда как в Глобалии над ними был установлен строжайший контроль, предполагавший полную изоляцию и минимум физической активности. Ковыляли на костылях калеки, которых за их уродство прохожие то и дело награждали пинками и проклятиями. Да и старость представала здесь без всяких прикрас. Те, кто, несмотря ни на что, сумел-таки достичь преклонного возраста, в награду за свое упорство получали гнилые зубы, глаза с бельмами да морщинистую кожу. Но вместо того чтобы попытаться скрыть подобные напасти, эти люди, напротив, бесстыдно выставляли их на всеобщее обозрение. Мерзкие старухи кричали во всю глотку, широко раскрывая беззубые рты, а разбитые параличом древние старики восседали на плетеных стульях, держа на руках детишек и рассказывая им сказки.

— Мы уже почти пришли, не хватало еще, чтобы ты потерялся по дороге, — прокричал Фрезер, вынужденный вернуться за Байкалом, который все время отставал, удивленно озираясь по сторонам.

Они прошли через бывший бальный зал, внутри которого теперь теснились лачуги, но на полотке еще можно было различить остатки лепнины. Потом путники повернули направо и стали взбираться по крутой дощатой лестнице. На самом верху стоял вооруженный юноша, охранявший тяжелую дверь.

Фрезер что-то шепнул ему на ухо, и он пропустил их обоих.

Верхняя площадка лестницы оказалась самой высокой точкой квартала. Внизу простирался каскад залатанных крыш, виднелось беспорядочное скопление разномастных лачуг и бараков.

Но там, куда стражник пропустил Байкала с Фрезером, было на удивление пусто и чисто. По сравнению с бестолковой толчеей внизу, здесь легче дышалось и было намного спокойнее. Обширная терраса, хотя и находилась на самой вершине холма, больше всего напоминала жилой двор. По ее краям стояли одноэтажные домики. Стены их были отделаны довольно скромно, но штукатурка нигде не облупилась и белая краска не пожелтела. Такое в антизонах встречалось нечасто, а потому при взгляде на эти здания создавалось впечатление чистоты и порядка. На крышах несла дозор вооруженная стража.

Вновь прибывших встретил прислужник, видимо выполнявший обязанности дворецкого, и препроводил в залу с низким потолком. Вдоль стен были расставлены удобные стулья, но решетки на окнах и выкрашенные известью стены придавали этой приемной сходство с тюремной камерой.

Байкал заметил, что с тех пор, как они очутились в крепости на вершине холма, Фрезер слегка дрожал. Он угодливо улыбался всем встречным стражникам и незамедлительно выполнял их распоряжения. Что-то давящее, тяжелое чувствовалось в здешней атмосфере. Гомон, едва доносившийся из шумного квартала, лишь подчеркивал царившую вокруг тишину. Глядя на двор в узкое окошко, Байкал отметил про себя, что стражники казались намного сильнее и здоровее остальных местных жителей. Облачены они были в терморегулируемые костюмы, конечно давно вышедшие из моды и далеко не самые удобные. Но, глядя на то, как высокомерно держались часовые, с какой гордостью носили свои необычные одежды, становилось ясно, что глобалийская мода их нисколько не интересует. Им было вполне достаточно и того, что никто другой в этих краях не мог похвастаться подобным одеянием.

Пока Байкал вот так размышлял обо всем увиденном, дверь вдруг распахнулась и вошел высокий, худощавый чернокожий стражник. На нем был фиолетовый комбинезон в мелкий цветочек.

— Так это вы, — спросил он утробным голосом, — хотели видеть Тертуллиана?

Глава 4

МАФИОЗИ, ПОЯСНИЛ ФРЕЗЕР, составляли особую касту, которая повсюду вербовала новых членов, руководствуясь никому не известными принципами. Но Байкалу с самого начала казалось, что между этими людьми было какое-то трудноуловимое сходство. Раз уж дело оказалось не в родстве, оставалось предположить, что они нарочно подстраиваются друг под друга. Загадка разъяснилась, как только Байкал увидел Тертуллиана. Стало очевидно, что мафиози безуспешно стремились походить на своего главаря, но эти тщетные усилия лишь сделали их похожими между собой.

Главарь мафии принял посетителей в зале с высоким потолком, на самом верху небольшой башни, которая возвышалась в центре двора на манер донжона. На первый взгляд это было величественное здание. Однако стоило присмотреться повнимательнее, и становилось ясно, что оно построено не намного лучше, чем разбросанные внизу лачуги. Стены были сложены из плохо подогнанных гипсовых глыб, а кровлей служили листы железа, кое-как закрепленные на стропилах и дрожавшие при малейшем дуновении ветра. Ковры, которые издалека могли показаться едва ли не роскошными, на самом деле представляли собой кое-как отрезанные ножом куски дешевого паласа с имитацией восточного орнамента, потертые и в грязных пятнах.

Тертуллиан восседал в кожаном кресле. Вид у него был удрученный, что вполне можно было понять, глядя на окружавшие его убогие сокровища, тем более что сам он являл собой полную противоположность этой фальшивой роскоши. Неброские цвета и строгий покрой костюма только подчеркивали его изысканную элегантность. Одет Тертуллиан был так, как и не снилось самым утонченным глобалийским модникам. Его терморегулируемый костюм включал в себя все новейшие усовершенствования, которые позволяли постоянно измерять температуру и влажность воздуха и каждую секунду адаптировали ткань к малейшим изменениям погоды. На поясе у мафиози висел бирюзовый мобильный телефон самой последней модели, поступивший в продажу только в начале года. Его рекламу можно было увидеть на всех экранах Глобалии. На ногах у Тертуллиана были туфли марки «Беффруа», самой модной в этом сезоне, и речь явно шла об эксклюзивной паре.

Судя по этой внешней оболочке, Байкал мог бы вообразить, что перед ним рафинированный глобалиец. Но едва переступив порог кабинета, юноша не засомневался ни на секунду: человек, который сидел перед ним на возвышении, застеленном уродливым ковром, был выходцем из совсем другого мира. Еще никогда раньше Байкал не встречал столь алчного взгляда. Конечно, многим глобалийцам зачастую не хватало денег, они могли тщетно мечтать о множестве разных вещей, которые навязывала им реклама, воображать себе другую, более роскошную жизнь, прекрасно сознавая, что она им недоступна. Но все они обитали в мире, где уже не осталось места для слишком сильных потрясений, а желания худо-бедно удовлетворялись за счет тысячи разных суррогатов, предназначенных для массового потребления. Оттого и глаза у глобалийцев были мутноватые, невыразительные, подернутые пеленой. Это придавало глобалийским толпам такой вид, словно они находятся под воздействием коллективного гипноза.