И скоро день - Барбара Майклз

— Все в порядке. Теперь все будет хорошо. Не надо бояться — повторяла я ему.

Все как раз было совсем не в порядке. Он не мог даже посмотреть на меня. Только однажды он рискнул бросить на меня быстрый взгляд, а затем забился в дальний угол кровати и уселся там, обхватив руками колени и спрятав глаза. Когда я пододвинулась поближе и нежно дотронулась до него, он издал тонкий писк, как это делает затравленный кролик. Его состояние было ужасно.

Пока тянулась эта бесконечная ночь, я несколько раз поглядывала на часы. Мне казалось, что стрелки не двигаются. За окном была по-прежнему непроглядная темень, когда он наконец отважился открыть глаза. Я сидела рядом с ним, готовая в любой момент схватить его и держать изо всех сил, если приступ повторится, однако он не повторился. Его грудь приподнялась, мальчик вдохнул побольше воздуха и обратился ко мне.

— Синьора.

— Я здесь, милый.

Его рука медленно и как-то болезненно вяло поднялась. Я взяла его за руку, но ему было нужно другое. Его пальчики поспешили освободиться от моего пожатия и нерешительно потянулись в направлении моего лица. Они тщательно ощупали его, как это обычно делают слепые, но он-то мог видеть! Его взгляд был вполне осмысленным.

— Это ты, — облегченно произнес он. — Я очень устал, синьора, мне так хочется спать.

— Мне тоже. Давай залезай под одеяло. Ты можешь остаться здесь этой ночью.

Пит с усилием потер глаза.

— Нет, я не могу. Я должен быть у себя, в своей кровати. Кроме того, мне надо найти Джо.

Мое сердце сжалось. А вдруг Франческа права? Что, если он с такой же силой бил котенка, как только что меня...

— Хорошо, — согласилась я. — Будет лучше, если я отнесу тебя в твою комнату.

Я не смогла осуществить то, о чем говорила, Пит был слишком тяжел для меня, а лестница была слишком крутой, и ступенек на ней вдруг стало больше, чем мне это казалось раньше. Мы поднимались по этой чертовой лестнице, обхватив друг друга и поддерживая. Его дверь была закрыта, но не заперта. Котенка нигде не было видно.

Осмотрев всю комнату, Пит направился прямо к платяному шкафу и распахнул дверцы. Оттуда раздался приветственный кошачий крик, и я увидела Джо. Как настоящий философ, Джой решил воспользоваться временем своего заточения с наибольшей пользой для себя: он крепко спал, удобно устроившись внутри гардероба, нисколько не задумываясь о том, что творилось за пределами его временного пристанища. Пит без сил опустился на пол.

— Он в безопасности, — едва слышно пробормотал мальчик. — Слава Богу, с Джо все в порядке. Они не стали...

Пит заснул там, где сидел, даже не договорив последней фразы. Я с трудом приподняла его и уложила в постель. Проснувшийся Джо, недолго думая, с деловитым видом направился к своей коробке, которая заменяла ему ночную вазу. Я тем временем принялась разыскивать в шкафу чистую пижаму, чтобы переодеть Пита. Меняя ему одежду, я успела заметить, что его мускулы расслаблены, как это и положено у спящих детишек. Ресницы лежали спокойно. Мне пришлось приподнять его руку, чтобы надеть на него пижамную курточку. Глаза Пита немного приоткрылись, на губах появилась слабая улыбка.

— Я дошел до тебя. Я сделал это. К тебе...

Остаток ночи я провела на коврике возле кровати мальчика. Джо с удовольствием составил мне компанию, однако этот маленький разбойник, неплохо выспавшись в шкафу, разгуливал по мне и теребил пряди волос. Едва за окнами забрезжил рассвет, я поспешила подняться, так и не сомкнув глаз. Пит спал глубоким и спокойным сном, котенок заполз к нему в постель и пригрелся там, успокоившись только под утро. Выглянув в окно, я заметила, что кипарисы уже начали отбрасывать тени в сером мареве рассвета. "Это всего лишь серенькое начало... "

Но только не здесь. Не в этой комнате.

Я даже не надеялась, что мне удастся заснуть после всего пережитого этой ночью, но, как ни странно, я провалилась в сон, едва голова коснулась подушки. Судя по тому, где находились солнечные зайчики, когда я наконец проснулась, было уже очень поздно. В памяти моментально возникли ужасы прошедшей ночи. Я поспешила выбраться из постели, но сделала это так стремительно, что закружилась голова, и мне пришлось снова присесть.

Я подошла к двери, осторожно открыла ее и выглянула в коридор. В доме было так тихо, что звенело в ушах, однако где-то неподалеку должна была скрываться Эмилия, чтобы заметить первые признаки жизни, подаваемые мной после пробуждения. Она, кстати, и не замедлила появиться в поле моего зрения.

— Вы уже проснулись, синьора? Вы, наверное, хотите позавтракать?

— Да, пожалуйста. А где... где все?

— В церкви, синьора.

Выражение ее лица и тон свидетельствовали о том, что я тоже должна быть в это время в церкви. Мне, честно говоря, было абсолютно наплевать, что она осуждает меня за отсутствие религиозного рвения.

— А Пит, граф, тоже в церкви? — решительно осведомилась я у этой особы.

— Да, синьора. Разумеется.

Я захлопнула дверь перед носом Эмилии и совершенно обессиленная рухнула в стоящее поблизости кресло. Разумеется, граф в церкви. Разумеется.

Это значит, что с ним все в порядке. Он ведет себя, как обычно. Никто не заметил в его поведении ничего ненормального и настораживающего.

Так я и сидела, уставившись на свои босые ноги, не в силах даже приподняться, до тех пор, пока не вернулась Эмилия с подносом. Кофе помог мне взять себя в руки и привести мысли в порядок. А может, мне просто приснился этот кошмар? Мои ноющие мышцы начисто отметали подобное предположение, потом я посмотрела на свои руки и заметила синяки, которые оставили на них цепкие пальцы Пита. А за ухом у меня саднила свежая царапина. Это уже никак нельзя было принять за сон. Тем не менее, я не могла взять в толк, каким образом ребенку удалось перенести сильнейший приступ, а утром встать совершенно здоровым и вести себя так, словно ничего не случилось и он всю ночь спокойно проспал в своей кроватке? Если Франческа рассказала мне все, что ей известно, то у Пита было всего два приступа. А что, если о других она просто не имеет ни малейшего понятия? Они вполне могли случаться у него, когда он был в полном одиночестве, когда его запирали в комнате ради спокойствия взрослых или их удобства...

Вот только от кого он убегал? «Я дошел до тебя», — так он сказал. Мальчик ведь прекрасно осознавал, что делал. Он спрятал котенка в платяной шкаф, чтобы беззащитное создание не пострадало, и с трудом преодолел крутую лестницу ночью, ища у меня защиты.

В этот миг мои воспоминания были прерваны потоком слез, щеки сразу же стали мокрыми, и соленые капли стали падать в кофе. Я принялась тщательно вытирать лицо, вздрагивая, когда пальцы прикасались к синякам, которые я получила ночью.

Я понимала, что обязана рассказать обо всем Франческе. Тем не менее, я и не собиралась этого делать. Мне будет очень стыдно впоследствии — ведь нет ничего хуже, чем преступная небрежность. Я, однако, не могла предать ребенка. Предательство — это слово застряло в моем мозгу. Он пришел именно ко мне, один Господь ведает, каких усилий ему это стоило. А как поступит Франческа, если ей станет известно о случившемся? В очередной раз посадит его под замок? Увеличит дозу лекарства, которое скармливает ему вместе с пищей? Что-то я не заметила никакого благотворного эффекта от применения этих методов лечения.

По странному стечению обстоятельств именно в эту ночь его дверь не заперли на ключ. Такое порой случается в нашей жизни. Просто кто-то забыл, вот и все. Боже, я не знала, как отблагодарить Небо за то, что Пит подумал именно обо мне в тот момент, когда сознание мальчика еще могло контролировать его действия. Какое счастье, что он добрался до меня, а не до... А ведь я живу здесь совсем недавно, скоро мне предстоит покинуть этот дом...

Когда я наконец взяла себя в руки, кофе было невозможно пить: он стал не только холодным, но и соленым от слез. Я пыталась убедить себя, что положение дел ничуть не изменилось. Пит чувствовал себя не хуже, чем до моего появления, возможно, ему даже лучше. Повторение приступа было вполне предсказуемо. Лишь проявлением восторженного эгоизма было мое самоуверенное предположение, что именно благодаря моей заботе как своего рода терапии его нервная система начинает приходить в норму. Приходится с горечью признать, что подобные вещи происходят только в сказках и романах, но в реальной жизни — никогда. Мне непременно следует поговорить с Себастьяно, серьезно поговорить, а не обмениваться комплиментами. Пожалуй, это единственное, что я могу сделать. Конечно, оставшиеся дни я посвящу только Питу, чтобы хоть немного скрасить его существование.

А уж после этого мне все равно придется уехать, несмотря ни на что.

Боже мой, чем еще я могу помочь мальчику? Я бы с удовольствием взяла его с собой в Америку, но ведь я не имею на это права. Я не могу. Здесь я совершенно бессильна. Бессилие угнетало. Меня терзали угрызения совести, в душе царила какая-то жуткая пустота.