Фитиль для керосинки - Михаил Садовский

-- Что? -- удивился Венька, -- А... запиши...

-- Сколько?

-- Я не знаю...

-- Ну, я тебя запишу на упаковку, а там уж захочешь, больше возьмешь...-- и она по своему обыкновению чмокнула его. На этот раз в щеку. "Врет все.-- Спокойно подумал Венька.-- И что любит врет, и что уезжает... нет, что уезжает, наверное, не врет... и Эсфирь? Может, есть другая учительница истории, в другой школе. В поселке пять школ! Нет, из их школы -точно не уезжает Ангелина Васильевна... даже не похоже... конечно, не Эсфирь. Почему именно она? Почему все сразу должно стать так плохо. Фейгин...Эсфирь... Лизка..." Ему вдруг очень жалко стало, что Лизка уезжает. Почему жалко -- он не знал, но он так привык, что есть Лизка, которая над ним все время подшучивает, целует его, и у которой так здорово, как ни у кого на свете, раскачивается пальто, когда она идет. ГЛАВА ХIII. ПАСХА

Еврейская Пасха приходилась на конец марта, а уже в середине развезло так, что действительно: ни пройти, ни проехать. Галоши не спасали. Снежное месиво ровным слоем покрыло все -- расчищенные дорожки, лесную целину, улицы... На каникулы Венька запасся книгами и не выходил из дома. Отец вернулся без предупреждения -- его ждали позже. Мама ахнула, опустилась на стул и застыла. Венька повис у отца на шее и почувствовал, что сейчас заплачет, а ему совсем не хотелось, чтобы это видели... на вопрос отца, что

дома и что в поселке -- он ничего не мог ответить -- сидел все время дома. "Чудеса! -- сказал отец -- Ты -- и дома! И без происшествий. Чу-де-са!" У отца оказалось три дня, и они провели их вместе. Правда, один пропал, потому что они ходили к тетке. Там пришлось откровенно поскучать -- надо было присутствовать на глазах старших. Венька в окно видел, как Лизка выходила из дома и возвращалась сначала в зеленом пальто с воротником, а потом в незнакомом ярко красном. Она в нем показалась Веньке очень красивой, и ему стало приятно, что "его" Лизка такая красивая. Потом он стал думать, почему "его", и в результате долгого размышления и спора пришел к простой мысли -его знакомая. Могла же у него быть знакомая, которую звали Лиза! Генкин отец, как всегда, пошатываясь и мотая головой, вернулся домой. Поле обзора было небольшим. Малка с огромными сумками притащилась, отдуваясь. Громкий разговор начался за стеной на кухне, причем, казалось, что спорящие сейчас перейдут в рукопашную. Голоса переплетались, и путались еврейские слова с русскими. Потом вдруг все начинали дружно смеяться и снова принимались спорить с таким же азартом. Венька успел уже пообщаться с бабушкой. Она плохо говорила по-русски, и он с трудом ее понимал. Вообще ему казалось, что она немного не в себе -- "того", как говорили ребята. Наконец, он раскопал на тумбочке какую-то книгу без обложки со старым твердым знаком на конце слов и утонул в ней. В ней описывались города, расположенные на берегах Волги, и нравы народов, населяющих их. Вот это было любимое Венькино чтение... В один из дней они пошли на дневной сеанс в "зимний", куда одному Веньке ходить запрещалось, и смотрели трофейную картину "Гладиатор". Правда, фильм оказался очень коротким -- говорят, из него "повырезали" много всяких сцен. Веньке показалось, что самых главных, потому что часто не связывалось одно с другим. Но главный герой был хорош! Жалко только, что сильным и смелым он стал после удивительного укола, а потом снова превратился в хилого, как Шурка... Вечером они снова пошли к станции и встречали маму. Они возвращались вместе, и Венька думал, что так вот -- втроем, они идут первый раз в жизни. Может, когда он был совсем маленьким только было такое, но он ... не помнил...

А потом... выходя из дома, Венька заметил, что кто-то мгновенно спрятался за углом, за забором. Он резко изменил направление, по снежным лужам, утопая по щиколотку, прорвался к забору, перескочил его и вышел за спину притаившемуся. Это был Юрка-ремесленник. Венька сразу узнал его по фигуре. Он остановился и ждал: пока тот его не замечал -- а Венька стоял вполоборота и наблюдал, готовый к нападению. Глазами он стрелял по сторонам

-- нет ли подмоги в кустах, за углом, на соседнем участке, но вроде везде было пусто. Потом Юрка почувствовал чье-то присутствие и обернулся.

-- Что надо? -- Спросил Венька.

-- Поговорить надо. -- Отвечал Юрка набок. На языке ремеслухи это не предвещало ничего хорошего, и, как правило, кончалось потасовкой.

-- Говори! -- пока еще не агрессивно ответил Венька. Юрка явно был в затруднении и не знал, как начать разговор. -- Говори! -- повторил Венька, приблизился к Юрке и шагнул чуть вперед, как бы приглашая идти рядом. Они двинулись по улице, но идти было неловко -- ноги скользили, и слабо протоптанная тропинка была только на одного, чтобы разойтись со встречным, надо было одной ногой отступить в сторону в снежную кашу. Они снова остановились, теперь уже вплотную, касаясь животами, лицо в лицо.

-- У вас пасха скоро. -- Выдавил Юрка и опустил глаза. -- Еврейская. -- Уточнил он. Венька молчал. Юрка тоже долго молчал, потом поднял на Веньку глаза и тихо сказал: уходить надо!...

-- Куда? -- после паузы недоуменно спросил Венька.

-- Громить будут! -- совсем шепотом произнес Юрка и оглянулся.

-- Чего? -- не понял Венька.

-- Я слышал. Они договаривались. На еврейскую пасху. Где, не знаю. Но сильно будут.-- Он поднял руку и показал на свое лицо. Оно было в кровоподтеках.

-- Что? -- не понял Венька.

-- Я сказал, что не пойду с ними. -- Они помолчали. -- Я после того, -- он кивнул головой куда-то назад и поморщился от боли, -- больше не дерусь... тебе уходить надо. Они мстить будут...

-- Что ж мне, бежать что ли!? -- запальчиво возразил Венька.

-- Бежать. -- Тихо подтвердил Юрка. Помолчал и добавил -- Против ветра только дураки ссут.-- Он повернулся и пошел, не оглядываясь, и не в сторону станции, а совсем к лесу, откуда наплывала на поселок промозглая вечерняя мгла. На следующий день вечером Венька подслушал разговор родителей, которые решили, что он углубился в книгу. Из их разговора он узнал, что Мельник приходил к Блюме и сказал, что его предупредил знакомый опер, чтобы на субботу смывались, потому что будет погром. Отец доказывал, что это очередная провокация, что теперь не царское время, и они не зря воевали. Венька не понял, при чем тут тридцать седьмой, царское время, война (у отца на все было одно --"война"), а мама возражала, что он наивный и упрямый дурак. Конечно, говорили они по-еврейски, и "нар" не так грубо звучит, но смысла это не меняло. Они долго спорили и не могли ничего решить -- ведь на воскресенье договорено было у тетки справлять его день рождения. Позвали Григоренко и Василия Ивановича с женой...

-- Пока еще можно, мы спим, а когда хватимся --будет поздно. -- Тихо сказала мама и заплакала.

-- В этой земле лежит мой погибший сын! -- Торжественно заорал отец по-русски.

-- И мой тоже! -- тихо и так сказала мама, что отец присел к ней на корточках, обнял и стал утешать.

-- Будет. -- Твердо сказал Венька. -- Оба родителя уставились на него, будто впервые увидели его в комнате.

-- Что? -- произнесли они в один голос.

-- Юрка сказал. -- Продолжил Венька вместо ответа. -- Ремеслуха готовится...

-- У тебя замечательные друзья,-- начал отец, имея в виду ремеслуху, но мама прервала его:

-- Подожди! -- и к сыну: -- Что он сказал?

-- Он сказал, что они готовятся громить, а он отказался с ними идти, и они его измолотили. -- Веньку подхватила горячая волна, обычно заливавшая лицо и шею, и понесла. -- А Лизка уезжает... и Эсфирь, наша учительница истории, и Фейгин...

-- Все бегут... я понимаю, что вы меня не послушаете...

-- Подожди, подожди, откуда такая осведомленность? -- снова пафосно заговорил отец...

-- Это не осведомленность -- это, это... -- он не знал, как сказать...

-- Это жизнь. -- Сказала мама и снова повторила -- а ты наивный, -- и махнула рукой, -- "дурак" при сыне она говорить не стала.

-- Подожди, -- не унимался отец, -- мы тут говорили, и ты все понял?

-- Боже! -- по-русски взмолилась мать, -- Ты так часто бываешь дома, что все забываешь

-- Папа. У меня бармицве в воскресенье...

-- Вот и надо ее справить, не взирая ни на что! Мы там на фронте!

-- Хватит! -- Неожиданно визгливо заорала мама. -- Вы там на фронте! Мы тут в тылу! Хватит! Не хочешь! Я сама! Сама! Понимаешь!

-- Ты же партийная! -- бросил отец последний довод! И Советская власть не допустит!.. -- злобно сквозь стиснутые зубы процедил отец.

-- Все! -- отрезала мать. -- Завтра утром он едет со мной на работу. Сложи себе вещи -- вон в тот чемоданчик. Там мои уже лежат -- так что немного!.. ГЛАВА ХIY. ВЗРОСЛЫЙ

"Пойдем, -- сказал Шурка и решительно шагнул к лестнице на второй этаж. Ходить туда было строго запрещено Шуркиной матерью -- там были "хозяйские апартаменты". -- Пойдем, -- повторил он и, не дожидаясь, стал подниматься по ступенькам. Венька нерешительно стоял внизу. Конечно, дома никого не было, а если делать только то, что тебе разрешают, слово жизнь будет иметь очень узкий смысл, но...-- Скорей! -- скомандовал Шурка и повернул торчащий в дверях ключ.