Две дамы и король - Ольга Играева

— Сергей, успокойся. Я все исправлю. Это реально. Того, первого, надо убрать — я это собственноручно сделаю. Моя промашка — мне и исправлять.

После этого все записи, все рассказы э-э-э… — Козлов замялся, не зная, как обозначить Булыгина, — нашего подопечного теряют всякий смысл и ценность. Трупы, — он понизил голос так, что слово «трупы» Губин даже не услышал, а прочитал по губам, — показаний не дают. Даже если он отошлет все-таки пленку в прокуратуру — ерунда, наветы, бездоказательно, тень на плетень… Я займусь этим сегодня же. Не думаю, что э-э-э… наш подопечный спрятал его так, что я найти не смогу.

— Да, ты уж, Коля, постарайся, найди, — с нажимом сказал Губин, угрожающе глядя Козлову в глаза — в руках вилка с повисшим на ней куском осетрины. — Ты очень усложнил мне жизнь своим проколом. Очень, понимаешь ли. Так что найди. Даю тебе пять дней — больше у меня времени нет. Докладывать будешь каждый день. И вот еще что. Сегодня же на четвереньках исползай мой кабинет и приемную — нет ли где «жучков» и закладок. И все машины, которыми я пользуюсь. От услуг шоферов с сегодняшнего дня я отказываюсь — кроме Володи. Возить меня будут он и Олег. Мне надо, чтобы все было чисто.

Губин отправил осетрину в рот, поднял бокал с вином, пригубил и как бы беззаботно огляделся, откинувшись на спинку стула.

— Толково. Очень толково. Я все сделаю, — отозвался Козлов. — Мои ребята всю Москву перевернут, а суку эту найдут. А потом можно будет и главную ошибку исправить. Никому не буду передоверять — сам все проверну, Сергей. Больше глупостей не будет. Не беспокойся, он никто, он слишком много на себя берет, а на самом деле он никто, зарвавшаяся вошь… За ним никого нет, он блефует, я проверял. Ничтожество, возомнившее себя крутым. Комсомолец наш пламенный, вечнозеленый!

Последнее слово Козлов выплюнул сквозь зубы с презрением.

Козлов видел, что, хотя Губин сохраняет на лице подозрительное и сумрачное выражение, его слова действуют на него успокаивающе. Он знал своего нынешнего хозяина со студенческих лет, изучал его специально еще в те годы — вдруг пригодится. Вот и пригодилось. Козлов по лицу читал мысли Губина — сейчас он видел, Губину очень хотелось поверить, что ничего непоправимого не произошло, что все еще можно уладить и что не так страшен Булыгин, как он сам себя малюет. Хотелось услышать подтверждение от него, от Козлова — и Козлов спешил сказать то, что от него ждали. Ничего страшного не произошло, маленький сбой, незначительная накладка, простая глупость, она не может повредить Губину. Ведь не может быть, чтобы все было зря — все эти годы борьбы за собственный бизнес, все прорывы и успехи, все неудачи и проколы, все уже реализованные идеи и новые, еще не воплощенные, а в итоге — собственное дело, которое только-только начинает разворачиваться… Не может быть.

В ресторан ввалилась уже порядочно развеселившаяся свадьба. Невеста в белом платье со шлейфом и жених в смокинге с бабочкой вместе с толпой помятых несвежих гостей смотрелись нелепо — настолько их манеры и поведение не подходили к претенциозному и очень дорогому облачению. Невеста, блестя улыбкой до ушей, первым делом кинулась к микрофону и, размахивая букетом, стала петь, поражая Губина полным отсутствием не только голоса, но даже обыкновенного слуха. Гости, к удивлению Губина, не бросились к накрытому столу — возможно, этот ресторан был уже не первым на их пути, — а, гогоча, с готовностью пустились в пляс. Некоторые из мужчин пошли вприсядку, не выпуская из рук прихваченные со стола бутылки. Ресторанный зал, еще недавно казавшийся пустынным, тотчас наполнился шумом и гамом и стал походить на табор.

Губин смотрел на происходящее как завороженный. Зрелище было одновременно и отталкивающим, и притягательным. От свадебной толпы веяло такой неэстетичной, такой пошлой, такой неряшливой радостью жизни. Безбожно перевирающая мотив песни невеста, ее самозабвенно пляшущие пожилые родственницы — их взвивающиеся вверх подолы обнажали края трикотажных панталон, друзья жениха — какие-то разболтанные, дергающиеся в танце, с блуждающими на лицах улыбками, заставляющими думать о похмельном синдроме, который настигнет их завтра… Но эта уродливая радость жизни была и настолько сильной, неистребимой как птица Феникс, такой всепобеждающей, что вызывала жгучую зависть.

— Ты понял? — Губин очнулся и снова обратился к Козлову. — Из-под земли достань этого своего киллера. Я сдаваться не намерен.

Глава 6

ОТ НЕКОТОРЫХ ПРИГЛАШЕНИЙ НЕ ОТКАЗЫВАЮТСЯ

Губин чувствовал себя так, будто почва под ним колебалась и уходила из-под ног. Отвратительное ощущение неустойчивости и невозможности ни на что решиться.

Он не знал, как поступить с Булыгиным. Его то одолевала жажда боя и решимость вести борьбу не на жизнь, а на смерть, до конца. И взыгрывало самолюбие — да кто он такой, этот Булыгин, лимитчик, вдоволь нализавшийся задниц комсомольских бонз для того, чтобы остаться в Москве! Я не могу допустить, чтобы эта сволочь меня шантажировала! То овладевала апатия — мол, ничего не попишешь, пусть подавится Мишка, все равно чужой бизнес ему ни счастья, ни денег не принесет. Не проживу я, что ли, без его фирмы? Полжизни прожил простым нищим инженером — и что, разве не было тогда счастья? Именно тогда оно и было. Тогда, когда им всем особенно нечего было делить. Была рядом Кира, был любимый сын, живущий теперь в Лондоне… Зачем ему этот Лондон? Этот туманный Альбион, мать его так? Лучше бы его вообще на земле не существовало, этого Лондона! Как в советское время — никто наверняка не знал, существует ли на свете этот Лондон или это сказки географов? Земля кончалась на границе СССР… «Теперь я наверняка знаю — Лондон существует. И что, счастливее я стал от этого знания?» — думал Губин.

"Разве я для денег все это ворочаю? Для денег? — , задавал он вопрос самому себе. — Да мне и тратить с шиком их некогда. Последний раз в отпуске был пять лет назад, да и то — неделю промаялся с Кирой на Мальорке и обратно. Собрание Солженицына тогда готовили к печати — как я мог пропустить… Нет, я кайф ловлю от того, что у меня бизнес получается, что я могу делать то, что хочу, реализовывать свои идеи и плевать на то, кто что по этому поводу думает.

Я ловлю кайф от того, что могу распоряжаться людьми и покупать того, кто мне нужен. Вот захочу и — соединю стеклянной галереей третий этаж конторы с книжным магазином через улицу… Ха, только для начала придется этот «шоп» прикупить. Мне нравится, что я могу то, чего другие не могут… Что; не проживу я без Булыгина с его «Пресс-сервисом»? Ерунда, все восстановлю".

Так он уговаривал себя, но понимал: дело не в том, восстановится он после потери Булыгина или нет.

Уход Булыгина будет для конкурентов, друзей, партнеров, врагов знаком слабости, упадка, деградации Сереги Губина и его бизнеса. За историей с Булыгиным внимательно следит осторожный Дима Сурнов и, получи Булыгин свободу, тоже станет тихонько отползать со своим «НЛВ». И вся эта свора друзей-врагов поймет знак правильно и… вмиг заклюет, сожрет, схавает, затопчет, растерзает. Нет, Булыгина надо непременно давить. Непременно. Расправиться жестоко, молниеносно и беспощадно — чтобы все онемели от ужаса. Вдове дать щедрое содержание.

Губин расфантазировался. В мечтах он уже все устроил — успокаивал рыдающую на его плече Элеонору, трепал ее по светлым волосам своей разлапистой рукой с перстнем, отечески похлопывал по заду, дружески увещевал: «Не плачь, не оставим» — и видел в ответ благодарность в ее заплаканных накрашенных многообещающих глазах. Жаль; что она ему ни капельки не нравится… И дальше совершенно не фантазировалось. Зато представлялось другое: как он в сопровождении свиты приходит утром в контору Булыгина и видит его портрет в черной кайме в приемной на столике секретарши Виты — такой же, похожей на Элеонору, слишком наштукатуренной, пергидрольной блондинки в люрексе. Он входит и обводит тяжелым брезгливым взглядом всех булыгинских бритоголовых придурков с неповоротливыми мозгами — а те смотрят на него собачьими глазами и выглядят как использованная туалетная бумага…

А на самом деле Губин не знал, кому он мог доверять, а кому нет, что он мог сделать, что нет. Прошло два дня, а он так и не придумал, что делать с Булыгиным и как решать проблему. Козлов тщательно осмотрел весь губинский кабинет, проверил кабели и телефонные аппараты — сказал, что ничего подозрительного не обнаружил. Губин кивнул головой на его доклад, но все равно откровенничать в кабинете перестал и, даже когда оставался один, старался сдерживать эмоции, которым обычно давал волю.

Козлов уже дважды являлся с рассказом о том, как идут поиски упрятанного Булыгиным «подрядчика», — по его словам выходило, что дело на мази, уже вышли на след. Козлов сдабривал свой доклад большим количеством подробностей — старался уверить Губина, что делает все возможное, проявляя большую изобретательность. Он толковал что-то про сожительницу исчезнувшего киллера, которую поставили на прослушку, и что пару разговоров перехватили, только пока не могут определить, откуда этот гад выходит на связь. Сожительницу уже тряханули, но она сама не знает. А мать его живет в коммуналке на Цветном и полуглухая, вообще думает, что сын помер, так они все равно за квартирой приглядывают.