Эхо Непрядвы - Владимир Возовиков

- Я сам с усам, Дмитрий Михалыч, в обиду не дамся.

- Эх, Васька, ты еще не знаешь, как опасно враждовать с великими боярами! Не такие, как ты, головы теряли. До покойного Василия Вельяминова был на Москве тысяцкий Алексей Петрович Хвост. Из простых людей, а голова! Вторым человеком стал при Симеоне Гордом. Народ любил его, а великие бояре злобились, что над ними из простых горожан воевода стоит. И однажды ночью в темном переулке его - топором. Тогда уж отец Димитрия великий князь Иван Милостивый сидел на столе. Любил он Алексея Петровича, догадывался, што тут подлый заговор. А тем и кончилось дело, што отрубили голову наемному душегубу, схваченному народом. Вон какого человека извели. Помирись-ка ты с Морозовым, повинись перед ним, службу какую сослужи ему. Дело молодое, горячее, он простит и забудет.

Тупик промолчал, но виниться перед Морозовым не думал. Назло боярам, а более того - боярыням, стал чаще водить молодую жену в кремлевские храмы. Он не мог нарядить Дарью в соболя, всего одна драгоценность была в ее уборе - подаренная великим князем жемчужная нить, - и зимой в беличьей шубке, и летом в шелковой телогрее со стеклянным бисером Дарья привлекала к себе внимание. Она как будто и не замечала холодного отчуждения разнаряженных матрон и их дочек, но Васька знал, как нелегко ей, и всячески старался оградить от возможных обид.

Однажды весной при выходе из церкви их приметил и подозвал великий князь, ласково поздоровался с Дарьей, объяснил жене:

- Помнишь, я рассказывал тебе о девице, которую Васька у татар отвоевал? Она за ним потом на Дон ходила. Так вот она.

Растерянная Дарья не смела поднять глаз, а Евдокия Дмитриевна сама взяла ее за руку, смеясь:

- Теперь я вижу, отчего твой Тупик такой храбрец. За этакую невесту со всей силой Мамаевой можно в одиночку сразиться. Но что же ты, государь мой, не сказал мне, что она в Москве живет? И твой муженек-воевода хорош, - оборотилась она к Анне, сестре Димитрия. - Тож словечком не обмолвился. Она небось столько повидала!

- Я завтра же с утра за ней пошлю, - подхватила Анна. - Вот и послушаем.

Тупик был на седьмом небе от такой чести. Димитрий погрозил пальцем сестре:

- Ты бы, Аннушка, мужа ее сначала спросила: дозволяет ли он жене по гостям разъезжать?

- Мы ж ее не в полон берем, - улыбнулась Евдокия. - Поди, за меч не схватится.

Дарья вопросительно-робко глянула на мужа, Димитрий засмеялся:

- Што я говорил! Однако, Василий, и правда, пора женке твоей с княгинями да боярынями обвыкаться. А то одичает в светелке почище, чем в Диком Доле.

- Да што, государь, - смутился Тупик. - Рази я басурман какой - жену под запором держать? За честь низко кланяюсь тебе, великая княгиня, и тебе, Анна Ивановна.

- Вот и славно. - Евдокия, кивнув, удалилась в сопровождении мужа и золовки, и только теперь Тупик заметил, сколько глаз следило за ним с женой, сколько ушей слушало их разговор с государевым семейством. Многие вдруг стали раскланиваться, будто по привычке. Не умышленно ли Димитрий Иванович завел этот разговор прилюдно? Смотрел Васька на бобровые шубы и столбунцы, собольи салопы, кики и женские шапки, осыпанные жемчугами, на приветливо улыбающиеся беленые лица боярынь и понимал: сейчас, в эту минуту, может быть скрепя сердце, их с Дарьей принимают в круг знати, прежняя жизнь кончается. И первый раз стало ему неловко за бедность одеяния своей жены, за то, что сам он даже в церковь часто ходит в воинском кафтане. В душе поднималась невольная глухая злоба на этих людей. Он знал: далеко не все тут родились боярами, а стоило получить чины, поместья, завладеть вотчиной и властью над людьми - как они уже воротят нос от простых людей, чьим трудом кормятся, будто и кровь, и кость у них другая. Тупик часто замечал: чем роскошнее и дороже на человеке одежда, тем он мельче, трусливее, подлее в душе. Самые пустые люди - это и самые чванливые. Может, они безотчетно боятся, что новый человек сблизи разглядит их никчемность, а то и перехватит кусок - оттого с такой злобной настороженностью встречают малейшее выдвижение всякого, стремятся сразу поставить его в зависимое положение. И случайно ли именно среди этих "избранных" чаще всего встречаются доносчики, пакостники и предатели? А воры они через одного. Неужто и он, Васька Тупик, станет на них похожим? Ведь вон Боброк-Волынский - зять великого князя, сам князь, знаменитый воевода с огромной властью, а кто из простых воинов почувствовал рядом с ним себя приниженным? Смотришь на него - и как будто сам растешь. Великий человек, он, прежде всего, человеком остается, братом всякому соплеменнику.

Тупик не относил себя к числу людей особенных, но не станет он вползать на брюхе в число боярской знати. И не станет обдирать своих крестьян, ради того чтобы жена его ходила в соболях, как эти высокомерные свиньи, вдруг завилявшие хвостом по-собачьи перед сотским, едва государь его обласкал. Ради воинского, государского дела можно и подданных разорить, но ради боярской шубы - никогда!

Дарья пришлась по душе великой княгине, и теперь княжеская карета часто увозила ее в Кремль. Сказалось тут, наверное, и то, что обе женщины были на сносях: Евдокия ждала седьмого ребенка, Дарья - первого.

Тупик забыл о предостережении Боброка, и напрасно. Возвращаясь однажды ночью со службы, он услышал за спиной осторожные шаги. Опытный слух разведчика отметил: человек ступает крадучись. Тупик шел пешком и прибег к самому простому способу обмана преследователя: резко пригнулся, шагнул к заплоту ближнего дома - в глазах идущего сзади он должен был словно растаять. Шаги приблизились, Тупик, сидя на корточках, различил фигуры двух людей. Видимо озадаченные, они пошептались, потом быстро двинулись вперед, разойдясь к разным сторонам улицы. Оба были вооружены не то клевцами, не то чеканами - самым разбойничьим оружием. Тупик решил, что это ночные тати, охотящиеся за кошельком прохожего, резко вышагнул из темени навстречу ближнему.

- Кто таков? - окликнул строго. Человек замер, что-то забормотал, Тупик взялся за рукоять меча, шагнул к незнакомцу вплотную. Его спасла привычка к опасности, способность, не раздумывая, отвечать на угрожающий выпад противника. Тот нанес удар молниеносно, рукой опытной и сильной, Тупик едва отклонился, услышал, как острие клевца вошло в деревянный заплот, и сам почувствовал - его выброшенный вперед граненый кончар (в тот день учил молодых кметов поражению одетого в панцирь противника) вонзился в живое. Крик боли, и Тупик резко выдернул оружие, обернулся, готовый отразить новое нападение, но услышал убегающие шаги и глухой стук упавшего тела за спиной. Кинулся вдогон за вторым, тот с разбегу перемахнул высокий тын. Прыгать следом Тупик поостерегся - как раз нарвешься на удар. В глубине улицы затрепетал красноватый свет - городская стража спешила на крик.

Нападение на воинского начальника - происшествие немалое. Многие приходили посмотреть на убитого. Кто-то видел его возле церкви среди морозовских холопов, но те заявили: человек им незнаком - мало ли народу проходит через стольный город, и разве упомнишь каждого, с кем встречался? Боброк настрого приказал, чтобы Тупик в одиночку не ходил ночами. Ваську душил гнев. Что же это такое! В Диком Поле, вблизи целой Орды, ничего не боялся, а в Москве должен жить с оглядкой, ходить со стражей?

Однажды, прихватив Ивана Копыто, Алешку, Микулу и еще двух кметов, подстерег боярина Морозова у моста через Неглинку, когда тот направлялся в ближнее поместье.

- Ну-ка, Иван Семеныч, вели холопам отъехать - важнецкий разговор будет.

- Чего тебе? - Боярин зло сверкнул глазом, задрал бороду.

- Скажу лишь наедине, на пользу те пойдет.

Морозов хмыкнул, но, видно, было что-то в лице и голосе Тупика такое, от чего нельзя отмахнуться. Дал знак своим отъехать. Тупик наклонился к нему.

- Ты о моих сакмагонах слыхал, Иван Семеныч?

- И што же оне, твои сакмагоны?

- Так вот, за мной их теперь сотня.

- Эка силища! - усмехнулся боярин. - Моя дружина небось в тыщу станет, да не хвалюсь.

- Твою тыщу долго собирать, Иван Семеныч, и не годится она против сотни порубежников. Так вот знай: коли еще раз твои душегубы за мной увяжутся, терем твой боярский обратится в головешки, тебе же, Иван Семеныч, башку сшибут. Уж это непременно.

- Што брешешь, кобель? - Боярин отшатнулся. - Ты чего намекаешь? Ты как смеешь грозить мне, великому боярину?

- Смею, Иван Семеныч. И все ты понимаешь не хуже меня.

Тупик поворотил Орлика и поскакал со своими в город. Ждал, что Морозов снова нажалуется государю, но тот смолчал, и Васька понял: угроза попала в цель, так и надо действовать в паучьем гнезде бояр. Да покрепче держаться за своих. Жаль, далеко сидит Хасан. Ведь вот Хасан наполовину татарин, а ближе он Тупику, чем русский Морозов. И нет уже рядом ни Климента Полянина, ни Родивона Ржевского, ни старых рубак Никиты Чекана и Ивана Копье, ни Гришки Капустина, ни Семена Мелика - полегли в Куликовской битве. Будь они рядом теперь в княжеской дружине, славные воины, повязанные с Васькой кровью, пролитой в сечах, разве посмел бы кто-то из великих бояр принародно говорить непотребное о молодом сотском, тем более - подсылать к нему убийц?