Вторая линия (сборник) - Макс Фрай

Однако присутствие живых людей оказало на корабль-призрак определенное влияние. Все началось, вспоминал Джон, с еды. Когда отощавшие на скудной рыбной диете испанцы нашли в трюме сундук с сухарями и принялись их грызть, никто из наших не смог вспомнить, был ли этот сундук раньше. Возможно, был, просто на глаза не попадался, а специально еду никто не искал. Потом они обнаружили и другие припасы. Много, гораздо больше, чем требовалось, – учитывая, что едоков было всего четверо. Но в таком деле изобилие не проблема.

Потом пыль. Прежде на корабле совсем не было пыли; все, в общем, даже забыли, что она теоретически должна быть. А тут вдруг появилась. Гости, конечно, поддерживали порядок как могли, но с прежней стерильной чистотой не сравнить. Правда, снасти оставались в полной сохранности, чинить и обновлять их по-прежнему не требовалось, и на том спасибо.

Однако еда и пыль показались Джону явным свидетельством того, что корабль понемногу оживает – если такое определение применимо к неодушевленному предмету. Конечно, «Морская птица» так и не стала настоящим кораблем, подверженным всем бедам и напастям, какими грозит море, но все же теперь она была чуть более реальной, чем ее призрачный экипаж.

Поэтому когда на горизонте показалась земля, Джон почти не удивился. И боцман не удивился, а хмыкнул удовлетворенно и пошел о чем-то шептаться с одним из испанцев – они, можно сказать, подружились, насколько мертвец может подружиться с живым человеком, который его все-таки побаивается, несмотря на добросердечные отношения. Но шептались они долго и расстались вполне довольные друг другом.

Кончилось это тем, что корабль пристал к берегу в безлюдном месте, всего в нескольких милях от Лиссабона. Испанцы рассыпались в благодарностях и рванули прочь. Но корабль стоял у берега до утра, и на следующую ночь, когда команда проснулась, «Морская птица» оставалась на месте. Боцман лукаво щурился и одновременно нервничал, это все заметили. Явно чего-то ждал. И дождался.

Под утро на корабль вернулся тот самый испанец, с которым они шептались. Приволок кучу барахла. Там были карточные колоды, видавшие виды шахматы, новехонькая музыкальная шкатулка, гитара, пачка непристойных картинок и, к величайшему изумлению капитана, несколько книг. Это специально для тебя, Джон, объяснил боцман, я же вижу, тебе скучно, а до книжек ты всегда был охоч, я помню. А шахматы Магомет просил.

Магометом он называл араба, которого, строго говоря, звали Ахмед, но прозвище прилипло намертво, да и самому Ахмеду было приятно, что его величают именем пророка. До сих пор я о нем не упоминал, отложил его историю на потом, потому что она оказалась самой необычной: араб, можно сказать, прижился на корабле. Общество призраков, судя по всему, совершенно его не тяготило. Джон обрел в Ахмеде занятного собеседника. Его истории не были похожи на те, что он слышал прежде. Араб рассказывал о совсем иной, незнакомой, по неясным правилам устроенной чужой жизни, о городах и странах, где Джон никогда не бывал, о людях, чья логика была совершенно непонятна капитану, убеждения казались непостижимыми, а поступки непредсказуемыми, – тем занимательней было о них слушать. Он очень обрадовался, когда араб решил не высаживаться на португальский берег, философски заметив – дескать, если Аллаху будет угодно, ваш корабль может доставить меня прямо домой, а если Аллах этого не желает, кто я такой, чтобы нарушать его волю. Значит, какое-то время можно будет по-прежнему наслаждаться хорошей компанией. А тут еще такой сюрприз – шахматы, карты и, самое главное, книги, книги! С этого дня капитан Джон Дарем начал считать свою посмертную участь вполне счастливой. Он вдруг понял, какие возможности перед ним открываются.

В следующем порту за покупками ходил Магомет. Взял составленный капитаном список, деньги из тайника, два дня рыскал по лавкам, торговался, надо думать, как черт, и вернулся с богатой добычей. Когда несколько месяцев спустя араб наконец покинул корабль – еще не дома, но уже так близко от родного берега, что не захотел искушать судьбу, – капитан проводил его с легким сердцем и засел за книги.

С тех пор, сказал Джон, нам не раз доводилось предоставлять убежище морякам, попавшим в беду. Сказать по правде, это стало случаться так часто, что я понемногу начал считать спасение утопающих главным делом нашей новой жизни, своего рода платой за приятное посмертное бытие. Все они содрогались, увидев нас впервые, но обычно уже к полуночи нам худо-бедно удавалось найти общий язык. Один старый заклинатель змей, который божился, будто прожил на свете пятьсот лет и намерен продолжить в том же духе, научил меня насылать на гостей глубокий, беспробудный сон; с тех пор на этом корабле никому не грозит участь несчастного португальского священника. Я даю людям прийти в себя, пообвыкнуться, сам тем временем присматриваюсь, что за человек к нам попал, и только потом пишу письмо, вроде того, что получили вы. Некоторых, впрочем, мы предпочитаем вовсе не тревожить – не со всеми людьми хочется сводить знакомство, так что можно просто подождать, пока корабль причалит к берегу, чтобы высадить гостя, это всегда происходит само собой, без каких-либо усилий с нашей стороны. А случается и так, что мы успеваем стать друзьями; в таких случаях гости обычно выполняют наши просьбы и возвращаются с покупками. С нашими деньгами пока еще никто не убегал, даже отъявленные мошенники предпочитают не ссориться с мертвыми, хотя лично я не представляю, как мог бы их покарать…Не так уж много у нас развлечений: игры, музыка, картинки и, конечно, книги, но они, сказать по правде, интересуют только меня. Впрочем, в последнее время книги стали появляться на корабле сами, неведомо откуда, одна другой увлекательней, так что теперь я провожу ночи примерно так же, как вы – свои дни. Поэтому думаю, моя участь скорее сродни благословению, чем проклятию, заключил Джон.

Мы распрощались под утро. Капитан выскользнул за дверь; я заметил, что он не стал ее открывать, а просто прошел сквозь стену, но выбрал именно то место, где был дверной проем, – то ли по старой привычке, то ли ради моего спокойствия. Я, впрочем, так заслушался, что сам не заметил, как перестал бояться. Утром с удовольствием вспоминал нового знакомца, а вечера ждал, можно сказать, с нетерпением. Дождался, конечно. Еще до полуночи Джон Дарем представил мне своих товарищей, и я сразу почувствовал себя в обществе нескольких дюжин призраков как рыба в воде, словно никаких иных знакомств и не заводил никогда. Говорят, человек быстро ко всему привыкает, а я, надо думать, поставил своего рода рекорд.

Я так прижился на «Морской птице», что не спешил покинуть корабль: от добра добра не ищут. Никогда прежде жизнь моя не была столь легкой, приятной и увлекательной, я был сыт, обеспечен всем необходимым, надежно защищен от всех мыслимых опасностей и занят увлекательнейшим из дел – чтением. Ну и таких друзей, как Джон и Питер – я имею в виду моего коллегу, судового врача, того самого «железного старика», который прожил больше сотни лет, – так вот, таких друзей у меня никогда не было; живым людям, думается мне, вообще редко дается дар подлинной дружбы, беззаветной и необременительной, зато призраки, вероятно, просто не умеют иначе. Ну и я учился у них как мог.