Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II - Кондратий Биркин

Капитан фрегата пал, пронзенный несколькими пулями; из двадцати человек свиты губернатора Баффо в живых не осталось и половины, да и та состояла из одних раненых и изувеченных. Не удалось старому синьору в решительную минуту победы турок ни поджечь пороховой камеры, ни умертвить своей несчастной дочери. Пораженный кинжалом во время абордажа, он был брошен за борт и в числе прочих жертв был поглощен волнами. Туркам в добычу достался фрегат и весь караван губернаторских галер; на них, кроме невольниц в лице молодых служанок дочери Баффо, корсары нашли целые тюки драгоценных тканей, парчи, бархату, ящики с серебряною посудою, оружие и т. д. Но самым неоцененным сокровищем была дочь Баффо, доставшаяся в плен победителям здрава и невредима. Во время битвы она выбежала из трюма на палубу; пули свистали мимо ее, ноги ее скользили в крови, лившейся ручьями… Двадцать раз она была на волосок от смерти, которой искала, и двадцать раз смерть щадила красавицу. Видя, что корсары овладели фрегатом, что они вяжут пленных, дорезывают раненых, бросают в море убитых, дочь Баффо решилась было заколоться попавшимся под руку кинжалом, но, побежденная страхом смерти, не имела силы поднять руки и, бледная, дрожа всем телом, лишилась чувств…

Месяца через четыре после этого рокового дня синьорина Баффо, разодетая в богатейший восточный костюм, осыпанный брильянтами и жемчугами, сияющая своей чарующей красотой, была представлена султану турецкому Амурату III. Когда его мать, султанша-валиде, сняла с прелестной венецианки покрывавшую ее с головы до ног кисейную чадру, повелитель правоверных онемел от удивления и не верил глазам: в венецианской своей пленнице он нашел олицетворенную гурию рая Магомета и для Баффо позабыл весь свой гарем со многими десятками одалык, навербованных во всех странах земного шара. В течение первого года вступления в султанский гарем Баффо сумела совершенно подчинить своему влиянию внука Солимана II. К чести или к бесславию венецианки заметим, что Амурат III вел непрерывные войны с ее родиной; кроме Венеции, пред ним дрожала Венгрия; данницей султана была и Австрия; реки христианской крови лились в славянских землях, угнетаемых турецкими правителями, и при всем том Баффо, желаниям которой Амурат беспрекословно повиновался, не считала нужным хотя однажды замолвить слово в защиту угнетенных. Было бы ей хорошо и привольно, а о прочем она не заботилась; да и могла ли заботиться об участи христиан женщина, отступившаяся от Евангелия и последовавшая Корану?

Любовь Амурата к Баффо возрастала с каждым днем, а по рождении любимицею сына-первенца любовь эта уже не имела границ, к крайней зависти забытых одалык и к досаде старой султанши-валиде, родительницы Амурата. Взросшая в гареме и с детства приученная к рабству, старуха не могла объяснить себе, каким образом женщина может иметь влияние на мужчину вообще и на султана в особенности? Предания о Роксолане (см. кн. 1) были живы в ее памяти… Но Роксолана, по словам верных людей, была колдунья, с помощью злых духов очаровавшая Солимана II. Что, если и Баффо такая же ведьма?

Остановясь на этой нелепой мысли, султанша-валиде приняла ее за несомненную истину; сообщила ее своим приближенным, те поддакнули и со своей стороны высказали те же самые подозрения. Вскоре к зависти и ненависти, которую питали к Баффо обитательницы султанского дворца, присоединился суеверный страх, выражавшийся бегством от любимой султанши при каждом ее появлении. Желая уверить и сына, что он околдован венецианской Баффо, султанша-валиде усердно принялась наговаривать ему на любимицу. Сначала Амурат отвечал смехом, потом начал задумываться; наконец, видя в чувствах своих к Баффо действительно что-то сверхъестественное, а в ее неувядаемой красоте какую-то странную, обаятельную прелесть, султан объявил матери, что он серьезно займется исследованием этого вопроса. Розыск состоял в том, что султан, не сказав ни слова своей любимице, велел арестовать и подвергнуть пыткам ее служанок. Допрашивали их о соучастии в чародействе Баффо, но несчастные жертвы, не понимая даже, чего у них требуют, отвечали стонами и мольбами о пощаде… Пять прислужниц султанши погибли в истязаниях, прочие были изувечены более или менее, но при всем том ничего подозрительного открыто не было. Стыдясь своего легковерия и желая вознаградить Баффо за свои сомнения в ней, Амурат объявил матери и членам дивана, что он намерен предоставить своей любимице те же самые права, которые были предоставлены султаном Солиманом II — Роксолане… Никто не противоречил, да и кто осмелился бы противоречить?

Таким образом, предсказание старой венецианской колдуньи оправдалось: Баффо сделалась настоящей царицей. Ее возвышению на высоту, недостижимую для женщины на Востоке, кроме красоты, много способствовало ее умение подлаживаться к характеру султана и потворствовать его слабостям. Сластолюбие и скупость были владычествующими страстями Амурата; Баффо, неутомимая в нежных своих ласках умела при каждом удобном случае угодить Амурату или сокращением каких-нибудь дворцовых расходов, или предложением новых экономических мероприятий, или, наконец, указанием на новый источник казенного дохода. По ее советам число гаремных одалык было убавлено на две трети; ценные подарки и денежные награды чиновникам были заменены милостивыми словами и похвальными отзывами из уст повелителя правоверных; многие должности были упразднены, жалованье войскам — уменьшено… Плоды и цветы из серальских садов продавались частным лицам, и вырученные за продажу деньги поступали в султанскую казну. Подобная скаредность в Амурате, поддерживаемая его любимицей, возбуждала крайнее негодование во всех классах его подданных; в войсках же оно выражалось явным ропотом.

Со смертью Амурата III (6 января 1595 г.) могущество султанши Баффо не только не уменьшилось, но в лице сына ее Магомета III она была настоящей государыней и правительницей империи. По ее совету Магомет ознаменовал восшествие свое на престол удавлением девятнадцати своих братьев и утоплением десяти одалык, оставшихся после Амурата в интересном положении. Это зверство, по мнению Баффо, было необходимо для застрахования нового султана от возможного свержения которым-нибудь из его сводных братьев. Усыпляя в своем сыне всякое стремление к деятельности государственной пирами, праздниками и ласками его многочисленных наложниц, Баффо управляла империей с умом и тактом, которым мог позавидовать и даровитейший государственный человек. Она перед Роксоланою имела то важное преимущество, что, не ограничиваясь единственно семейными интригами, неустанно занималась политикою. Подвиги Магомета III в Венгрии и взятие в этой стране многих городов и крепостей напомнили ей времена Солимана. Известие, полученное Магометом об открытии обширного заговора в Константинополе, побудило его поспешить возвращением в столицу и здесь учинить суд и расправу. Душою заговора, как оказалось, был младший сын Баффо Селим, намеревавшийся (без ведома матери) свергнуть брата и провозгласить себя султаном. Баффо могла бы вымолить ему прощение, но она не пощадила мятежника, и Селим был удавлен (1600 г.). Казнь Селима, нимало не устрашившая заговорщиков, заставила их только быть осторожнее, и заговор тлел, как огонь под золою. Главной целью мятежников было удаление Баффо от всякого соучастия в государственных делах и предоставление полной власти самому султану. Баффо имела возможность отвратить готовившийся бунт, уступив желанию народному, но властолюбие ее поглотило в ней все прочие чувства человеческие; эта женщина, тогда еще не дряхлая (ей было 42 года), держалась за кормило правления со старческим упрямством и готова была предпочесть смерть своему уничижению. Положение султана было почти отчаянное; победитель венгров и австрийцев дрожал и перед своей матерью, и перед народом. Он не мог не сознавать, что требования последнего более нежели основательны, что женщина во главе правительства страны, религия которой лишает женщину всяких прав человеческих, — явление безобразное… При всем том Магомет был еще настолько человеком, чтобы не быть убийцею своей матери. Заговор между тем, распространяясь по всем областям империи, проник в азиатские области и угрожал страшной революцией. Народ сам по себе не отважился бы на восстание, если бы не находил надежной поддержки в янычарах. Бунт вспыхнул летом 1602 года почти одновременно в европейских и азиатских владениях султана. В течение нескольких дней Константинополь представлял страшную картину пожаров, грабежей, резни и всех ужасов, с которыми неразлучно сопряжены бунты и в образованнейших европейских государствах. Толпы янычар, окружив султанский дворец, требовали от Магомета выдачи им головы ненавистной Баффо и ее приспешников, т. е. всех членов дивана… Кровавое зарево пожара на небе было как бы отражением крови правых и виноватых, ручьями лившейся по улицам Константинополя. Султан в отчаянии метался по чертогам сераля; сановники, дрожа всем телом, ожидали решения своей участи; одна Баффо — женщина! — была истинным героем в эти решительные минуты. Ободряя малодушных, напоминая сыну о прямой его обязанности силою усмирить бунтовщиков, не входя с ними ни в какие соглашения, Баффо в то же время распоряжалась защитою входов в сераль незначительными отрядами телохранителей. Она припоминала тот роковой день двадцать шесть лет тому назад, когда, взятая в плен корсарами, она была увезена в неволю; как, представленная Амурату, она с первого взгляда очаровала его и из простой невольницы сделалась любимой султаншей, царицей, властительницей Оттоманской империи. Бунт и осада дворца напоминали Баффо морскую битву с корсарами: тогда вместо погибели она нашла счастье… Неужели теперь ее ожидают позор и смерть?