Очищение армии - Герман Смирнов

Вот как, например, оценивает он эпизоды, буквально подтолкнувшие кронштадтцев к решительным действиям. Спокойно рассказывая о митинге на площади 1 марта, он вдруг прерывает себя: «Теперь одну минутку (не правда ли, необычно для официального документа. – И. Д.) – здесь навязывается вопрос: если бы товарищ Калинин объявил в это время, т. е. на Якорной площади, так называемый нэп, было бы тогда успокоение и компромисс на этом и было бы тогда наше восстание? Как мыслил я, а таких очень много (нужно иметь в виду, что к резолюции присоединились… не только беспартийные, а даже сочувствующие и коммунисты), то я осмелюсь утверждать, что компромисс был бы найден и восстания не было бы». (Момент, характеризующий Петриченко, – даже в приложении к заявлению на имя М. И. Калинина он не побоялся упрекнуть теперь уже всесоюзного старосту. – И. Д.)

Но положение еще можно было спасти. Уже 2 марта, когда собрались делегаты, настроенные явно «по-боевому», на их совещание с разрешения Петриченко прибыл начальник политотдела Балтфлота Кузьмин, человек, судя по всему, мужественный и порядочный. Но… не дипломат.

«Первым долгом Кузьмин, а затем председатель Кронсовета Васильев попросили слово. В своих речах они не проявили никакого примирения к собранию. Все время оперировали цифрами по экономическим вопросам, предупреждали и угрожали собранию. Все это подействовало неприятно на собрание, и оно потребовало ареста их. Стали поступать в президиум в большом количестве записки явно провокационного характера… С мест стали сообщать сведения одно фантастичнее другого. Кто это делал, мне так и осталось неизвестным, но факт тот, что это имело свои результаты, и собрание уговорить становилось невозможно. Наконец один моряк взбегает к президиуму и начинает кричать; «Что вы здесь торгуетесь? Коммунисты ведь не спят, и Кронштадт уже окружен конницей! Нужны меры к самозащите!» Тут получилась настоящая паника… Наскоро президиум уполномочили принять на себя обязанности «Временного ревкома»… Распоряжения делал я… Рубикон перейден. Неожиданное для всех нас самих свершилось. Перед Ревкомом стала задача: а что же делать?» Вот здесь из-за спины моряка и выглянула «самая черная реакция».

Военным руководителем мятежа стал мало кому известный 41-летний бывший генерал Козловский, офицер Генштаба, поступивший на службу в Красную Армию в феврале 1919 г. по мобилизации. Почти все офицеры, кроме двух беспартийных артиллеристов, примкнули к нему. Отказавшиеся были заключены в тюрьму вместе с Н. Кузьминым, П. Васильевым и другими коммунистами и должны были быть расстреляны в ночь на 18 марта. Только ворвавшиеся в крепость красные курсанты спасли их.

С самого начала военные требовали наступления. Куда? На Петроград, Сестрорецк, Ораниенбаум, Петергоф… В общем – вперед! Трезвые голоса заставили их предпочесть оборону. До каких пор? Пока не придет помощь. Когда и откуда? Вопрос времени был важнейшим. Лидер эсеров Чернов, организовавший в Эстонии военную помощь восставшим, писал, что Кронштадту надо продержаться до вскрытия льда, и тогда он станет неуязвим, а с помощью кораблей как дамоклов меч повиснет над Питером.

Но продовольственная помощь поступала в ничтожных количествах, а военной мятежники так и не дождались.

«Наконец наступило наше роковое 17 марта, – вспоминает Петриченко. – Все были измучены и голодны. Сопротивляться сил больше не было… Все рухнуло… Пушки некоторые не вращаются – испорчены. Происходит таинственная сигнализация (мы знаем, что далеко не все кронштадтцы оказались мятежниками. – И. Д.), команда уже направилась в Финляндию. Что же делать нам?.. Поплелись и мы следом…»

В Финляндии оказалось около 8 тысяч участников мятежа. Надо сказать, что, говоря о «финской» части своей эпопеи, Петриченко значительно принижает свою роль, как, впрочем, «скромничает» и при рассказе о Кронштадте. Вообще все кронштадтские события в его изложении выглядят упрощенно.

Из объективных свидетельств мы, например, знаем, что на страницах «Известий ВРК» тон задавали именно выступления самого председателя Военно-революционного комитета С. Петриченко. Без него не решался ни один вопрос. Один из очевидцев подтверждал, что большинство граждан Кронштадта, «не понимавших» роли Козловского, слышали и читали только про Петриченко. Что ему мешало дать команду и не допустить кровопролития? Ответа на это в его «докладе» нет.

И, наконец, это факт, что 2–5 марта англо-французская эскадра в составе 14 военных судов вышла по направлению к Ревелю и Кронштадту! Видно, использование многонациональных сил для «наведения порядка» на чужих землях – старая традиция.

По прибытии в Финляндию мятежники были помещены в несколько лагерей. Трагедия продолжалась.

В этот период в Карелии развертывалось белогвардейское восстание, к участию в котором стремились привлечь в качестве наемников и такую внушительную силу, как кронштадтцы, – относительно дисциплинированную, вооруженную и обстрелянную. Надо отдать должное Петриченко, в настроениях которого уже наступал перелом, – ему удалось сорвать направление матросов в Карелию.

Правда, он еще сделал предложение о передаче беженцев в армию Врангеля, но оно было отвергнуто подавляющим большинством мятежников. Все большее количество их убегало из лагерей и возвращалось на Родину. К августу в лагерях осталось всего около трех тысяч, да и то в большинстве своем не матросов, а солдат из крестьян.

В ноябре 1921 г. в ознаменование четвертой годовщины Октября советское правительство освободило от наказания рабочих и крестьян, вовлеченных в мятеж путем обмана, насилия или своей малосознательности. А еще через год ВЦИК объявил о полном прощении всех рядовых участников Кронштадтского мятежа. Тем из них, кто еще оставался за границей, было разрешено вернуться на Родину.

Эмиграция возлагала надежду на намечавшуюся поездку Петриченко в США. Но бывший посол Временного правительства в США Б. А. Бахметьев заявил: «Яркая фигура кронштадтского руководителя будет им (серьезным американским кругам) занимательна, но денег под него они не дадут. Вот в чем. ключ вопроса». Поездка, естественно, не состоялась.

Несмотря на то что амнистия не коснулась главарей мятежа, Петриченко все же решил проситься на Родину, о чем поделился с некоторыми бывшими членами Ревкома. Результат был печальным: двое из них – Тукин и Бойков – написали на имя полицмейстера г. Выборга донос о «гнусном замысле» Петриченко, за что он был брошен в тюрьму 21 мая 1922 г. Эту дату, пожалуй, можно назвать последним днем существования последней организованной группы мятежников.