Ешь правильно, беги быстро. Правила жизни сверхмарафонца - Стив Фридман

Я сказал ей, что пришли брат, сестра и наша тетя, ее сестра, что мы ее очень любим. Я смочил ей лоб холодным полотенцем, чтобы облегчить ее жар, протер губы специальной губкой, поправил кислородные трубки, идущие к ее носу. Ей было пятьдесят восемь. Я гладил ее волосы, заплел их в косу.

Она всегда учила нас быть благодарными за то, что у нас есть, за саму жизнь. И всегда источала радость жизни. Но я знал, что сейчас она была бы рада освобождению от боли.

Я размышлял, и не впервые, конечно: была бы она более счастлива, если бы я продолжал жить где-то неподалеку, если бы я ухаживал за ней. Я пытался понять, как жить без нее. Она меня всегда так поддерживала, помогала мне верить в себя. Это она научила меня, что такое настоящая сила воли и что такое смирение. Но я также отдал бы все на свете, чтобы освободить ее от агонии.

Я приезжал к ней дважды в год. Ходил с ней в кино, ей особенно нравились фильмы с Джулией Робертс, а потом мы шли в ресторан Red Lobster, я сминал вилкой в кашицу ее любимое блюдо, суп с креветками, так, чтобы она не поперхнулась. Каждый раз, когда мне нужно было уезжать, она ругала меня за то, что я беспокоился, как она тут будет, говорила, чтобы я уезжал спокойно и что у нее все будет хорошо, что ей нравится кино с Джулией Робертс, и пока у нее есть пульт от телевизора, она точно в порядке.

Когда я уже уходил, она прощалась со мной, говорила, что любит меня. Но ее последние слова были каждый раз одними и те же. «Я сильная, – говорила она. – Не волнуйся, у меня все будет в порядке».

Но в последние лет пять она уже не могла нажимать на кнопки пульта от телевизора. Она питалась кашами, ее голос становился все тише. Мне было так стыдно за то, что когда-то я раздраженно смотрел на то, как она медленно, с трудом шла по дорожке у католической церкви Святой Розы, а отец ее поддерживал. Я вспоминал, как 25 лет назад она, еще яркая, прекрасная молодая женщина, уже начала ронять предметы. Она болтала с подругой, только что вернувшейся из Франции, в восхищении откинув голову назад, как бы ожидая омовения в исцеляющих водах Лурда.

Ее вера всегда была непоколебимой. Как же Бог мог позволить такому случиться?

«Иногда надо – значит надо». Но на этот раз я не понимал, что нужно делать. Я не понимал этого уже последние два года.

У нас и с Леа не все ладилось. Она говорила, что мы поженились слишком рано. Что ей со мной скучно и неинтересно. Она сказала, что она начала обращать внимание на других мужчин. Я пообещал, что сообща мы сможем все исправить, если будем работать над этим. Потому что когда в жизни наступает сложный момент, это то, что нужно делать. Ты продолжаешь работать над сложностями и двигаешься вперед. Особенно если ты женат или замужем. Это как раз тот случай, когда нельзя сдаваться. А она сказала, что любит другого и хочет развестись. Мы расстались в феврале 2008-го.

Мы были вместе практически все время, сколько я себя помнил с юности. Я позвонил Рику Миллеру, меня душили слезы, а он сказал, что все в этом мире происходит не просто так. Я несколько недель прожил в Ашленде в доме у своих друзей Яна Торренса и Хала Кёрнен. С Халом мы раз пять или шесть соревновались на Western States, а с Яном познакомились еще раньше, десять лет назад, на забеге Zane Gray 50. Стали ходить слухи, что я устроился работать посудомойщиком и бегаю по сто миль у подножия гор Сискию. Мой приятель по Hardrock Кайл Скаггс слышал обо всем этом, но при этом был в курсе реального положения дел (наш мирок очень тесен). Он предложил приехать к нему на недельку в Флагстафф побегать. Компанию нам должен был составить его друг Тони Крупичка, восходящая звезда бега. Он еще говорил, что, когда учился в школе, я был одним из трех его кумиров в беге. Кайл вообще как-то пошутил – заказал молельную свечу в виде моей статуи, подарил ее Дженн Шелтон и сказал, что это статуя святого покровителя всех сверхмарафонцев.

Весной мы разбили лагерь неподалеку от национального парка «Гранд-Каньон» и бегали там по плато между краем Большого каньона и его дном. Мы частично пробегали по тропе, которую мы называли тропой Тонто, и я никогда в жизни не испытывал более яркого ощущения бесконечности и безлюдности.

Мне это как раз под настроение подходило. Мы провели там пять дней. И пробежали в первый день 35 миль и немного поменьше во все остальные дни. Я готовил тако с темпе, смешивал свежий гуакамоле и все ночи спал у костра в своем легком спальнике. Похолодало до –7. Я сказал Тони, что больше не верю в вечную любовь и что люди слишком много выдумывают на этот счет. А он ответил, что я не прав и что единственное, что вообще имеет смысл, – это любовь. Кайл спал в машине и сказал, что собирается в Силвертон после того, как мы отсюда разъедемся. Он собирался бежать Hardrock в этом году. У него все вещи умещались в пластиковые коробки Rubbermaid. Его даже друзья дразнили «рабом Rubbermaid».

Однажды после одной пробежки мы сидели у костра, пили коктейли с текилой, текате, ели тортильяс, и я вдруг понял, что завидую не только свободе образа жизни Кайла, но и в целом той жизни, какую и он, и Тони вели. Мы в тот день немного заблудились и пробежали по боковым каньонам туда и обратно на 12 миль больше, чем собирались. Мы были обезвожены и пару раз встречали «стенку» на обратном пути, пока карабкались на полтора километра вверх к краю каньона на Южной тропе Кайбаб.

Когда мы наконец-то добрались до лагеря, оба юных бегуна улыбались до ушей, и в этих улыбках я видел то чувство влюбленности в бег, которое я испытывал лет десять назад. Я начал участвовать в соревнованиях по ультрабегу, когда они еще только в старших классах школы учились. И их радость напомнила мне о том, что я тогда чувствовал, что я знал.

Все, что у нас было, – тропы, свежий воздух, немного воды и еды и наши тренированные тела – это все, что нам было нужно, чтобы бежать по земле и вместе с землей. Когда я увидел счастье на лицах Кайла и Тони, это напомнило мне, что это все, что мне нужно. Это вообще было все, что кому-либо нужно для счастья.

Как же так получилось, что я забыл о таких простых удовольствиях? Я хотел вернуться к этому состоянию наивности и благодарности за все, какое и у Тони, и у Кайла получалось само собой, без особых на то усилий. Я хотел бегать как раньше, с восхищенным взглядом на бег, какой бывает у новичков, со всей страстью, свободно, не стараясь оправдать чьи-то ожидания.

Мне хотелось быть как хиппи. Жить в палатках, ездить куда глаза глядят. Я хотел забыть о Леа, забыть о том, что надо зарабатывать на жизнь физиотерапией и быть тренером, развивая свою карьеру в сверхмарафонском беге. Я всю жизнь работал, с детства. Я жалел, что не посвятил какое-то время самому себе. Я хотел просто бегать, жить только настоящим, искать пределы своих возможностей, но при этом не нести ни за что ответственность.

Когда я вернулся в Сиэтл, мы помногу общались с одним моим другом, Уолтером, он тогда тоже был один. Мне нужно было выйти из своего замкнутого круга. Даже бег на длительные расстояния больше не приносил мне мир и спокойствие, как это было раньше. Так что мы с Уолтером часто бывали в барах, играли в бильярд, пили немного больше пива, чем обычно, флиртовали с женщинами. Мне нужно было во всем разобраться.

Я записался добровольцем на забеге на острове Оркас. На одном из участков маршрута я заметил огромное полое дерево и подумал, как было бы здорово забраться туда и не вылезать. Я чувствовал себя опустошенным, как то дерево.

Бег помогал мне с самоопределением в качестве спортсмена. Он помог мне отточить дисциплинированность, развить силу и направил меня в сторону более здорового образа жизни и правильного питания. При помощи целеустремленности, с которой я достигал своих целей, я в конце концов достиг бесценного умения: способности к самозабвению, к пребыванию только в настоящем, к благодарности за каждый текущий момент. Но теперь даже мысль о беге не вызывала никаких чувств.

Уолтер посоветовал мне сходить к психологу. Тот посоветовал полгода психотерапии. Я сказал, что это невозможно.

Большинство более-менее близких знали, что я тогда чувствовал. Да даже все, наверное, знали. Но однажды Дэйв Терри, друг, с которым мы не просто соревновались иногда, но и достаточно хорошо друг друга знали, высказался об этом очень точно. Дэйв был человеком чутким, мыслителем, в отличие от большинства ребят, которых я знал. Он работал радиологом в отделе мышечно-скелетных тканей человека и к работе своей относился четко и ответственно. Из всех, кого я знал, его образ жизни казался мне наиболее сбалансированным. Он каждый день ездил на работу на велосипеде 10 миль в одну сторону. Он любил поесть и провести время в компании хороших собеседников. Он любил женщин, и они постоянно вокруг него увивались.

Мы как-то сидели на кухне, распивали пиво.

Он сказал:

– Скотт, в жизни иногда бывают черные полосы. Но потом все станет лучше, и это поможет твоему личному росту. Ты просто пока этого не видишь.