Кучум (Книга 2) - Вячеслав Софронов

Через некоторое время на собравшихся у сцепленных телег ратников выскочили из-за угла на взмыленных конях около десятка всадников, успевшие прихватить по дороге какие-то тряпки, одежду, положив поперек седла кули с мукой или солью.

-- Ишь, аспиды, чего творят. Мучицы им захотелось!-- со злостью проговорил Насон Рябухин.-- А ну-ка, попотчуй их, Трофим, -- кивнул он пушкарю, прилаживающему фитиль к пушечке.

Громко бухнул выстрел, заржали лошади, встав на дыбы, ядро ударило в гущу всадников, распоров брюхо гнедой кобыле, и та падая, придавила седока. Остальные повернули обратно, но сзади на них налетел подоспевший Третьяк Федоров с воинами. Еще двое упали с лошадей, оставшиеся громко вопя, бросились к пролому, надеясь прорваться к лесу.

Едигир увидел лицо мчавшегося на него с копьем всадника и узнал Алачу-бека, с которым совсем недавно беседовал возле его шатра. Видно и тот узнал его. Укрывшись за телегой, Едигир натянул лук и пустил стрелу, целясь в голову. Но Алача-бек умело прикрылся щитом и стрела лишь скользнула, звонко цокнув по его поверхности. Разгоряченный жеребец, высоко подняв передние ноги, взвился и, слегка коснувшись передними копытами края телеги, в один прыжок перемахнул через нее. Едигир едва успел присесть, увернувшись от конских копыт, а когда он приподнялся над телегой, то спина Алачи-бека уже мелькнула меж стволами белых берез.

-- Ушел-таки, паразит, -- выругался Насон Рябухин, по-гусиному вертя длинной шеей, -- погоди, попадешься еще! Вот тогда попляшешь! -- остальные рассмеялись довольные и, тяжело отирая пот, стали стягивать с себя доспехи, кидая прямо на телеги и как бы освобождаясь от воинского бремени.

-- Выстояли! Выстояли! Одолели супостатов! Теперь до следующего лета не сунутся.

Едигир сидел на телеге, протирая лезвие сабли пучком жухлой травы, думая про себя, как легко эти люди относятся и к войне, и к работе, и к своей жизни. Чувство нереальности происходящего овладело им. Он ощутил, как в речи его, сами собой прижились новые неведомые ему ранее слова, выражения и столь редкая улыбка озарила лицо. "Кажется, будто здесь я родился и прожил много лет. И я тоже русский... А может, так оно и есть?"

Вечером по городку разнесся слух, что приехал сам Аникий Строганов с большим отрядом ратников, разогнали встретившихся им сибирцев. Теперь он остановился в воеводском доме и будет там жить до самого снега, а как установится санный путь, пойдут большим обозом на Москву. А в сопровождение станут набирать и местных мужиков, кто пожелает поехать с обозом в Москву. У Едигира от услышанного известия защемило в груди. И он решил проситься у воеводы сопровождать обоз.

* * *

Снег пошел неожиданно и появлением своим как будто снял многие тяготы и печали со всего живого, что ходило, плавало, летало в этом мире. Исчезли перелетные птицы, долго не желавшие покидать скудную опаленную холодами сибирскую землю. Последними поднялись над зубцами темно-зеленой тайги степенные гуси-говоруны, надменно вглядываясь сверху в речные извивы, вспоминая весенние любовные утехи в теплых тенистых заводях, заботы о птенцах, которые теперь шли в одном косяке с ними, набрав силу, пытались вырваться из четкого треугольного строя. Гусиный клин был почти не виден на фоне белесого снегом насыщенного неба. Могло показаться наблюдающим снизу, будто они идут по заснеженной земле, не оставляя следов, и лишь темные клювы вспарывали первозданную целину, как пахарь, пришедший на новый надел готовит его к посеву.

Медведица, носящая в своей утробе детеныша, высматривала укромный ложок под долгий ночлег, чтоб там и явить миру нового хозяина лесов, облизать мягким языком и выйти на белый свет с ним уже окрепшим и вынянченным.

Лоси, совсем недавно отгулявшие свои свадьбы, наполнившие загривки живительным соком летних трав, медленно бредут в глубь дымящихся по утрам сдобным паром мягких болот. И случайный человек порой увидит над ватным туманом в осиновом редколесье гребень плывущих в утренней дымке рогов, с гордостью несомых на лобастой голове длинноногим сохатым, вышагивающего степенно, неспешно и с достоинством, как будто он вышел из другого, неведомого нам мира.

И самые непоседливые и любопытные лесные существа -- бурундучки, словно спрыгнувшие на пятнистый лесной ковер с полосатого халата и укравшие оттуда три полоски на память, бегают суетно от одной тайной кладовочки с запасами кедровых орешков к другой, проверяя и пересчитывая их, встряхивая усатой мордочкой, посверкивая росистыми глазенками и повторяя торопливо: "Не тронь запас! Я запас! Запас! Запас!" А потом и он забьется в малюсенькую норку неподалеку от кладовочек и уснет до весны.

Ус-не-т... У-с-н-е-т...

Только молодой ворон Карга, застывший на одиноко стоящей в стороне от леса желтоликой сосне, сам похож на темный сухой древесный сук. Он не ждет от зимы и мокрого липкого снега ничего хорошего. Ему противен и не приятен белый покров холодеющей с каждым днем земли. Это его личный враг, крадущий все, что так легко можно найти летом на опушке леса или низком речном берегу. Снег будет сыпать и в саму реку до тех пор, пока она не сдастся и не замрет, покорившись снежному хладнокровию и твердости. А рыба... Рыба теперь не сможет пробиться через пленку льда и он, Карга, должен надолго забыть ее вкус. Но он и не собирается показывать, насколько взволнован и даже напуган белым саваном, бросающим ему, Карге, вызов помериться силами. Нет, он выживет и будет жить еще много-много таких зим, презирая всех других птиц, кинувшихся в другие края на поиски тепла и легкого пропитания. Он заставит кровь течь медленно, ме-дле-нно, м-е-д-л-е-н-н-о... Почти заснет... И будет жить в полудреме, сохраняя силы, ловить каждый лучик низко плывущего над снежной равниной солнца.

* * *

Кучум засыпал на кожаных, набитых конским волосом подушках, которые слуги заранее нагревали над огнем. Рядом с ним струились мягкие волосы Анны, смирившейся с судьбой рабыни и ханской жены. Она ощущала в себе биение новой жизни и эти пока еле слышные толчки маленького, не знакомого ей существа больше всего пугали и волновали, вызывая радостную улыбку и ожидание счастья.

* * *

В сгущавшихся вечерних сумерках к городку Кызлар-Тура подъехали несколько всадников и, о чем-то переговорив со стражником, стали терпеливо ждать. Вскоре через низкую калитку к ним вышла закутанная в темный платок женщина и вскочила на оседланного коня. Также молча они отъехали от замшелых стен, чуть покачиваясь в седлах и двинулись по извилистой тропе, уходящей в противоположную сторону от Кашлыка. "Я уже отправил своих людей в Бухару. Они разыщут князя Сейдяка и будут ждать нашего приезда", -- тихо проговорил один из всадников. "Спасибо тебе, Мухамед-Кул, я еду к нему",-- сдержанно ответила его спутница. Они въехали под темный полог тайги и растворились между высоких стволов, чуть постанывающих от порывов холодного ветра деревьев.

* * *

Едигир ехал почти в самом конце соляного обоза медленно, но неудержимо движущегося к Москве. Он время от времени оглядывался на исчезнувшие за поворотом дороги дозорные башни городка, откуда смотрела вслед удаляющемуся обозу Евдокия. Наверное, впервые за последние годы он понял, что нужен кому-то и захотелось вернуться, подхватить легкое девичье тело на руки, войти в низенькую избушку к счастливо улыбающейся Алене, так ждущей этого момента. Но он понимал, что не сможет долго жить в городке, оставаясь простым ратником, охраняющим чужое добро. Какой-то неведомый голос шептал, подталкивая в путь, что впереди у него будет еще много, много дел, и он станет иным человеком. Едигир в последний раз оглянулся на мелькнувшую среди стволов дозорную башню городка и, словно кто-то прошептал сзади: "Ты еще вернешься сюда. Очень скоро вернешься... Помни..."

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПОСТИЖЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА

О поведении прислужников царя

Человек, сведущий в светских делах, может найти службу у царя, отличающегося личными качествами и богатством, при содействии лиц, любимых этим государем или полезных ему.

С разрешения государя он должен садиться сбоку от государя не слишком далеко. Он должен избегать споров и речей невежливых, а также возгласов радости и смеха, где это не подобает, равно как и громкого испускания ветров и плевания

Если его спросят, то он должен говорить приятное, если оно является полезным, но не говорить неполезное, хотя бы оно было и приятно.

Из древнего восточного манускрипта

ОБРЕТЕНИЕ СУДЬБЫ

Москва жила своей шумной, торопливой, каждодневной бурлящей базарами и торгами жизнью, озабоченностью всего происходящего в мире. Торговый люд, притекающий со всех концов света на ее кривые улочки и площади, утоптанные конским навозом, смешивался с горожанами, ведя непрерывный торг, крича, бранясь, беспрестанно размахивая руками. По утрам с многочисленных колоколен разносился благозвучный, сливающийся и дополняющий друг друга густой колокольный звон, подгоняя людей своими ударами, заставляя еще быстрее переходить от одного дома к другому, не задерживаясь надолго в торговых рядах, кое-что покупая, к чему-то прицениваясь, и спешащих дальше по своим делам.