Воровка - Александра Лисина

Ох, до чего же неудачно его располосовал чужой меч! А поскольку я щедро намазала все, до чего мне позволили дотянуться… нет, там не позволили, конечно, да я бы и сама не сунулась… но боюсь, Лех все равно должен был себя чувствовать сейчас, как грешник на раскаленной сковородке.

– Фьють! – вдруг восхищенно присвистнул кто-то со спины. – Лех, да ты хорошо устроился!

Я вздрогнула от неожиданности и отпрянула в сторону, запоздало сообразив, что стою тут не в самой благопристойной позе над изрядно раздетым мужчиной. А потом услышала многозначительные смешки и чуть не сплюнула со злости. Шутники, чтоб их! Весело им, видите ли! Нашли повод!

– О-о-о, – протянул кто-то еще. – Лех, да ты в самом деле молодец! И суток не прошло, как уже с подругой!

– Я-то думал, при смерти лежит! Последние минуты считает, а тут… ого-го-го, каков мужик!

– Заткнись, Янек, – зло процедил Лех, открыв глаза и одарив злым взглядом смешливого возницу. – Заткнись, богом прошу, пока я не встал и не вырвал твой длинный язык.

Янек – молодой парень с хитрым лицом проказливого пацана только усмехнулся шире.

– Боюсь, ты немного… гм… занят для того, чтобы исполнить свою угрозу.

– Зато не занята я! – прорычала я, стремительно разворачиваясь и коротким движением подсекая опрометчиво приблизившегося болтуна под колени. Незадачливый парень успел только охнуть, а потом со всего размаху рухнул навзничь и крепко приложился темечком. Но пока он ошарашено моргал и прокашливался, пока остальные только-только разевали рты, я хищной змеей метнулась к нему, а затем, нехорошо улыбнувшись, взяла стервеца за глотку.

– Ну? Так что ты хотел сказать? Кто тут не способен выполнить свою угрозу?

Янек сдавленно захрипел, вцепившись пальцами в мою руку, но куда там – я даже не почувствовала его попыток освободиться! Только улыбнулась совсем уж зловеще и, наклонившись к самому лицу, тихо сказала:

– Еще один намек в таком тоне – удавлю. Понял?

Возница побагровел и пискнул что-то невнятное. Его руки продолжали бессильно царапать мои кисти, воздуха в груди оставалось все меньше и меньше, в глазах, наконец, проступил запоздалый страх. И только тогда я позволила ему вздохнуть.

Янек хрипло закашлялся, судорожно хватая ртом свежий воздух и постепенно возвращая нормальный цвет лица.

– Ты меня понял? – раздельно повторила я, дождавшись, пока он начнет снова соображать.

– Д-да…

– Отлично. А теперь пошел вон отсюда, пока я не передумала.

Проводив сузившимися от гнева глазами торопливо отползающего парня, я холодно оглядела столпившихся караванщиков, убедилась, что меня все поняли правильно, и спокойно вернулась к Леху, успевшему прикрыть первозданную наготу полой длинного плаща. Не знаю, что уж он увидел в моем лице, но протестовать, когда я сдернула ткань и снова взялась за ногу, почему-то не стал. Терпеливо подождал, пока я закончу с эликсиром, мужественно вытерпел тугое бинтование, но вздохнул с непередаваемым облегчением, когда я отерла перепачканные ладони и наконец отошла.

– Спасибо.

– Не за что. Вечером придется повторить.

Лех беззвучно выругался, снова закутываясь в тряпки, но я уже не смотрела. Вернее, не смотрела на него, слишком медленно осознавая причину, по которой мне безнаказанно позволили придушить неразумного сопляка и закончить с чужой раной: между мной и опасливо попятившимися людьми, раздраженно помахивая длинным хвостом, стоял недвусмысленно вздыбивший шерсть черный зверь. И всем видом показывал, что любому, кто ко мне сунется, придется иметь дело с ним.

Это-то их и остановило.

Я несколько секунд в упор изучала сузившиеся кошачьи глаза, в которых почти не было заметно золотистых крапинок. Отстраненно отметила, что он снова сердится. Так же бесстрастно кивнула своим мыслям, не слишком вникая в причины, а потом совершенно спокойно отвернулась и отправилась прочь.

Отмываться.

И снова в трясущейся на ухабах повозке было промозгло, мерзко и сыро, словно в подвале нерадивого крестьянина. Низкий полог неприятно хлопал от поднявшегося ветра, с потолка частенько подкапывало. Большие колеса скрипели на все лады и то и дело норовили завязнуть в грязи. Когда такое случалось, я молча вылезала наружу, помогала толкать повозку наравне с мужчинами, а потом снова забиралась внутрь, напряженно гадая, попросят ли меня после всего случившегося покинуть караван или же предпочтут забыть про неприятный инцидент.

Люди, как ни странно, молчали. Но так красноречиво, что было бы лучше, если бы меня просто вытолкали прочь.

Стыдно признаться, но, кажется, я действительно отвыкла от людей. Наверное, не надо было пугать до икотки этого молодого дурака? Не надо было откидывать челку и демонстративно сверкать глазищами? Бедняга Янек целый день от меня шарахается и чуть что принимается хвататься за обереги. Да я бы и сама схватилась, если бы вдруг оказалась на его месте. Один только Ширра не испугался моего вида; причем не только не испугался, а еще и разозлился. Да так крепко, что с самого утра аж носа не кажет из леса.

Ширра – это наш вездесущий оборотень, если кто не понял. Точнее, это я его так назвала, чтобы называть хоть как-то. Сам он имени сообщить не соизволил, не представился и вообще не пожелал общаться… ну ладно, на самом деле это я не пожелала, но не в этом суть. Всякие там «кисы», «котики» и «мурзики» по определению не годились. А вот «Ширра» на мой вкус звучало неплохо. Не знаю уж, откуда это имя пришло мне в голову, но думаю, именно его любимое «Шр-р-р» ненавязчиво подтолкнуло к этой мысли, так что теперь я могу его с чистой совестью именовать не «проклятый оборотень» (потому что никакой он не оборотень) или «мерзкий лицемер», а просто Ширра.

Так вот, Ширра с самого утра так озлился, что едва я отвернулась, как он огромными скачками скрылся из глаз. Я этому тоже обрадовались. Люди, похоже, испытали с его уходом нешуточное облегчение, а потом разбрелись кто куда. Перед отъездом перекусили остатками вчерашней кабанятины. Наконец собрались, увязали вещи. Ну а еще через полчаса повозки стронулись с места, а моим соседом по «камере» снова оказался одноногий Лех.

Некстати вспомнив свой досадный промах, я поморщилась неслышно вздохнула.

– Трис? – немедленно пошевелился Лех.

Молчание.

– Трис? Ты что, сердишься?