Ксенофобы - Уильям Кейт

Геник ткнул пальцем куда-то назад, показав на огромный завод за пределами космопорта.

– Я работаю на химической нанофабрике, где же еще? Контрактный номер 897364. – Все это было проговорено в каком-то странном неживом стакатто, можно подумать, его специально долгое время тренировали отвечать именно так.

– Понятно. А кто им владеет?

– Ну… «Доу-Мицубиси». – Это прозвучало уже не столь уверенно.

– А где они находятся? Он покачал головой.

– Не знаю.

– На Земле. – ответила за него Катя. – В Токио, на Земле. Стало быть, люди, нанявшие тебя, отвечают перед Токио. Права я?

– Наверное, права.

– Эй, Тэрби, ты ей не давай себе мозги пудрить, – вмешался еще один из геников. – Те ребята, у кого мы по контракту, из Нью-Уэми. Вот как эта.

– Если они работают на земную корпорацию, – равнодушно ответила она, – могу спорить, что они работают на Нихон. Токио, так или иначе, контролирует весь бизнес в Гегемонии. Это значит, что именно они держат у себя все контракты на «Джефферсон нанокем», точно так же, как «Джефферсон нанокем» держит вас.

– Да нет, настоящие «человеки» ни один не по контракту, – возразила одна из сереброволосых «игрушек». Остальные наперебой стали демонстрировать согласие с ней, выражаясь, в основном, междометиями или жестами. Катя вспомнила, что очень многие из геников низших категорий производились вообще без голосовых связок – малоквалифицированным рабочим требовалось лишь понимать приказы, но разговаривать друг с другом – к чему?

«Интересно, а что же из обсуждаемого здесь доходило до них?» – гадала Катя.

– Они тоже работают по контрактам, только за йены или же за льготы, – ответила Катя. – Вам известно, что такое «йены»?

– Ну, это все равно, что кредиты, – продемонстрировала свою осведомленность одна из «игрушек», обнажив в хитроватой улыбке прекрасные ровные зубы. – Но только они эти, «лектронные», так?

– Так. Ваш наниматель и пальцем не пошевелит до тех пор, пока Нихон ему не заплатит. И с контрактами вашими та же история. Вот поэтому-то конфедераты и сражаются с этой Гегемонией. Мы хотим, чтобы все наши контракты были действительно нашими!

– А как… как ты можешь нам помочь? Катя раздумывала, что ей на это ответить. Эти геники были задуманы, как особи не только отличавшиеся низким коэффициентом умственного развития и способностями к узкоспециализированной работе, но и покорностью и послушанием. Какие могут получиться из них воины?

Однако именно эта компания явно не вписывалась в традиционные рамки представлений о них – вооружены, угрожают представительнице «человеков», как они выражаются, распинаются о том, что бросят свои рабочие места и отправятся неизвестно куда… нет, это был стиль поведения явно не характерный для геников. Смотри, девочка, говорила себе Катя, с ними-то, оказывается, не так-то просто, среди них тоже попадаются такие экземпляры, что… Короче говоря, все как у людей. И не надо забивать себе голову «типичными представителями».

– Я пока не знаю, – призналась она после минутного раздумья. – Мне кажется, я могла бы подучить вас, как воевать, как защитить себя. И если вы поможете мне добраться до моих людей, то я смогу подыскать вам занятие. Занятие, которое… которое понравится вам. Очень понравится.

После этого наступила продолжительная пауза. Катя ощущала неуверенность, охватившую всю эту небольшую толпу. Она просто кожей чувствовала, как эта неуверенность повисла в этом спертом воздухе. Молчание их затянулось так надолго, что она уже стала подозревать, что спорола глупость, принявшись агитировать их.

Сейчас Катя столкнулась с совершенно неизвестным ей доселе аспектом новоамериканской жизни, неизведанным, темным, о чем она прежде даже и не подозревала, и не задумывалась. Хартия Новоамериканской Гегемонии объявила рабство вне закона, но, с другой стороны, живые результаты генетического «конструирования» никогда и не подпадали под такие юридические категории, как «люди» и уж никак не имели тех прав, какими пользовались их создатели. Катя вспомнила о тех продолжительных дебатах, которые разгорелись между представителями Радуги и Свободы о том, следует ли считать эти генетические конструкции людьми в полном смысле слова и предоставить им соответствующие гражданские права.

В этом вопросе так и не было достигнуто единства мнений, несмотря на его важность. С одной стороны, такие понятия, как «интеллект» и «самосознание» сами по себе подходили под определение «человеческого», несмотря на всю субъективность, не всегда позволявшую более или менее строгую интерпретацию. Какой же интеллект был необходим и достаточен, чтобы обладавшее им существо могло определить, что такое интеллект, в особенности, если никто так и не смог достигнуть согласия на уровне исходных понятий?

Катя была поражена одним странным открытием, которое она сделала для себя. Нейроинженеры и инженеры-соматики в достаточной степени разобрались в законах, управляющих высшей нервной системой человека, чтобы иметь возможность вживлять в нее цефлинки из имплантированных зародышей, которые непосредственно с ней взаимодействовали, участвовали в мыслительных процессах человека, позволяя загружать в мозг информацию, даже цифровые коды каких-то определенных зрительных образов или звуков. Но, как это ни парадоксально, они до сих пор не могли дать ясного объяснения, что же такое «интеллект», равно как и предложить для его измерения некую универсальную шкалу.

Геники даже самых низких ступеней, несомненно, обладали интеллектом гораздо более высокого порядка, нежели обычные земные шимпанзе. Эти обезьянки были в состоянии изготавливать для себя простейшие инструменты, планировать свои будущие действия и пользоваться языком жестов; самые смышленые из геников были куда умнее – они обладали большими знаниями, поступки их отличались разумностью, выражались они даже яснее какой-нибудь одуревшей от непрестанного сидения на цефлинке обыкновенной бабы или, скажем, четырехлетнего человеческого ребенка. Если взять хотя бы того же Тэрби, то вряд ли он намного уступал обычному человеку, если пользоваться шкалой интеллектуального уровня. Куда могла завести такая безответственная политика?

Но была другая заинтересованная сторона в этом споре – представители той части цивилизации, которые рекомендовали в качестве дешевой рабочей силы продукцию генной инженерии, утверждая, что эти существа специально и создавались для того, чтобы работать на благо остальных, обычных людей.

Подобная аргументация вместе с моральными последствиями и разногласиями по вопросу правомерности эксплуатации разумных геносозданий имела все шансы стать такой же невнятной и двусмысленной, обреченной на вечное блуждание в замкнутом круге спора, как и сам вопрос о природе интеллекта и шкалах его измерения.