Штамм. Начало - Гильермо Дель Торо

Пока миска с супом медленно вращалась в жужжащей микроволновке, Нива подошла к кухонному острову, внимательно посмотрела на хозяйку, приложила шероховатую коричневую ладонь к ее лбу, а затем легонько прошлась своими пальцами с сероватыми ногтями по шее Джоан в области гланд. От боли Джоан отшатнулась.

– Сильно пухла, – констатировала Нива.

Джоан закрыла журнал.

– Наверное, мне лучше вернуться в постель.

Нива отступила на шаг и как-то странно посмотрела на нее.

– Тебе лучше вернуться в больница.

Джоан рассмеялась бы, если бы знала наверняка, что это не причинит боли. Вернуться в Куинс?

– Поверь мне, Нива. Мне гораздо лучше здесь, в твоих надежных руках. А кроме того… ты уж согласись с мнением специалиста. Вся эта история с больницей – страховой трюк, придуманный авиакомпанией. Она служит их выгоде – не моей.

Поглаживая опухшую, зудящую шею, Джоан представила себе грядущий судебный процесс, и настроение у нее сразу улучшилось. Она окинула взором кухню. Удивительное дело: дом, на ремонт и обновление которого она потратила столько времени и денег, вдруг показался ей… бедным и убогим.

«Каминс, Питерс, Лилли… и Ласc»!

На кухню с воплями прибежали дети – Кин, старший, и Одри, совсем еще малышка: они поссорились из-за какой-то игрушки. Их пронзительные голоса огненными иглами пронзали голову Джоан, и она с трудом подавила желание надавать им оплеух, да так, чтобы эти сопливцы разлетелись в разные концы кухни. Взяв себя в руки, Джоан сделала то, к чему обычно прибегала в таких ситуациях: перевела агрессию, направленную против собственных детей, в русло притворного энтузиазма. За этим энтузиазмом ее злобная натура порой пряталась как за каменной стеной.

Джоан закрыла журнал и возвысила голос, чтобы дети наконец умолкли:

– Хотите иметь по собственному пони? А собственный бассейн хотите?

Джоан была уверена, что именно предложенная ею щедрая взятка утихомирила детей. Однако же Одри и Кин замолчали совсем по другой причине: они замерли на месте, до смерти испугавшись жуткой маминой улыбки – неестественной, приклеенной, клыкастой, – улыбки, в которой читалась неприкрытая ненависть.

И только для Джоан секунды мгновенно наступившей тишины были мигом наивысшего блаженства.

На номер 911 поступило сообщение: голый мужчина у выезда из тоннеля Куинс-Мидтаун. В полицейском радиообмене сигналу был присвоен код «10–50», что в переводе на обычный язык означало: «нарушение общественного порядка, приоритет низкий». Патрульное подразделение 17-го полицейского участка прибыло через восемь минут и обнаружило большую пробку, не обычную для этого места в воскресный вечер. Несколько водителей жали на клаксоны и указывали пальцами в северном направлении. Подозреваемый направился туда, кричали они, толстяк, вся одежда на нем – красная бирка на большом пальце ноги.

– У меня в машине дети! – ревел водитель помятого «Доджа Каравана».

Полицейский Карн, сидевший за рулем, переглянулся со своим партнером, полицейским Лупо:

– Думаю, обыкновенный тип с Парк-авеню. Завсегдатай секс-клубов. Перебрал Экса перед групповухой.

Полицейский Лупо отстегнул ремень безопасности и открыл дверь машины со своей стороны.

– Я займусь регулированием движения. Красавчик – твой.

– Ну спасибочки, – ответил полицейский Карн захлопнувшейся двери. Он включил мигалку и терпеливо подождал – за спешку ему не платили, – пока затор хоть немного рассеется, чтобы можно было двинуться дальше.

Карн медленно поехал по Первой авеню, пересек Тридцать восьмую улицу и тронулся дальше, поглядывая по сторонам на каждом перекрестке. Голого толстяка, свободно разгуливающего по улицам, вряд ли будет трудно заприметить. Люди на тротуарах выглядели нормальными, не извращенцами. Один добропорядочный гражданин, куривший возле какого-то бара, увидел ползущий патрульный автомобиль, подошел поближе и указал вперед.

На 911 поступили второй и третий звонки: по ним выходило, что голый мужчина бесчинствует уже около штаб-квартиры Организации Объединенных Наций. Полицейский Карн нажал на газ – с этой историей пора было заканчивать. Он проехал мимо подсвеченных прожекторами флагов стран – членов ООН, развевающихся перед штаб-квартирой, и подкатил к входу для посетителей в северной части здания. Здесь повсюду стояли синие заградительные барьеры и торчали бетонные надолбы, призванные не допустить прорыва к зданию автомобиля с террористом-смертником.

Карн притормозил у полицейского наряда, скучающего возле барьеров.

– Вот что, джентльмены, я тут ищу голого толстого мужчину…

Один из полицейских пожал плечами.

– Могу дать тебе парочку телефонных номеров.

Габриэля Боливара отвезли на лимузине в его новый дом на Манхэттене. Недавно Боливар купил и объединил два таунхауса на улице Вестри в Трайбеке. Ремонт и перестройка еще продолжались. После завершения всех работ площадь его нового жилища должна была составить тысячу шестьсот квадратных метров: тридцать девять комнат, выложенный мозаикой бассейн, апартаменты для шестнадцати слуг, звукозаписывающая студия в подвале и кинотеатр на двадцать шесть мест.

Только пентхаус был полностью отремонтирован и обставлен – строители приложили все силы к тому, чтобы закончить здесь работы до завершения европейского турне Боливара. Остальные комнаты на нижних этажах были готовы лишь вчерне. На стенах одних уже подсыхала штукатурка, панели других еще не освободились от пластиковой пленки и предохранительной изоляции. Древесные опилки забивали все щели, пыль лежала повсюду. Менеджер уже рассказал Боливару о том, что сделано и делается, но рок-звезду интересовал не процесс, а итог. Ему хотелось знать только одно: когда все закончится и его пышный декадентский чертог станет пригодным для жизни.

Турне «Иисус плакал» закончилось на минорной ноте. Устроители турне и пиарщики приложили колоссальные усилия, дабы заполнить арены и Боливар мог с чистой совестью утверждать, что собирает полные залы, – и теперь он действительно мог это утверждать. Однако перед самым возвращением домой в Германии гавкнулся чартерный самолет, и, вместо того чтобы вместе со всей командой ждать, когда его починят, Боливар предпочел вскочить на первый попавшийся регулярный рейс. Он до сих пор ощущал физиологические последствия этой крупной ошибки. Более того, самочувствие его только ухудшалось.

Габриэль вошел в свой чертог через парадную дверь в сопровождении охраны и трех молодых леди, которых прихватил в клубе. Некоторые из его крупных сокровищ уже привезли в дом, в том числе двух пантер-близнецов из черного мрамора, которые теперь стояли по сторонам огромного вестибюля (высота потолка – шесть метров). Тут же стояли две синие бочки для промышленных отходов, вроде бы принадлежавшие Джеффри Дамеру,[58] и не распакованные картины в рамах – большие, дорогущие полотна Марка Райдена,[59] Роберта Уильямса[60] и Чета Зара.[61] Свободно болтающийся на стене выключатель зажигал гирлянду строительных осветительных приборов, которая вилась по мраморной лестнице. Гирлянда огибала большую, неопределенного происхождения скульптуру крылатого плачущего ангела, которого «спасли» из румынской церкви в период правления Чаушеску.