Стояние в Вере - Митрополит Иоанн (Снычев)

В первый же день, после всенощной в Зверинском подворье, владыка выступил перед молящимися, доказывая, что у иосифлян не было никаких оснований создавать опасный для Церкви раскол, что причина разделения кроется не столько в распоряжениях высшей церковной власти, сколько в гордости и отсутствии любви у раскольников, и если бы иосифлянские вожди действительно любили свою паству, они бы не толкнули ее на гибельный путь. Желая утвердить собравшихся в правых мыслях, еп. Мануил заверил, что он никогда не изменит делу Православия.[161]

На следующий день, 16(29) апреля владыка Мануил вместе с митр. Серафимом (Чичаговым) совершил литургию в Троицком соборе на Измайловском проспекте. После службы он вновь обратился к молившимся, изложив свой взгляд на церковные события.[152] Многое из того, о чем говорил преосвященный, люди прежде расценивали совсем по-другому. Им, к примеру, казалось, что запрещения митр. Сергия и Синода не имеют канонической силы. Владыка же поставил это запрещение в тесную взаимосвязь с запрещением, незаконно снятым еп. Алексием с прот. А. Введенского, и такая трактовка событий прояснила неправоту действий запрещенных пастырей и архипастырей.

В ином свете увидели собравшиеся и каноническое достоинство самого митр. Сергия. Указав, что именно он, митр. Сергий, находится в каноническом общении с Восточными Патриархами, еп. Мануил уверил паству, что Заместитель Патриаршего Местоблюстителя вовсе не зазнавшийся архиерей, как его представляли иосифляне, а первоиерарх, заботящийся о церковном благе, причем, иерарх, который гораздо смиреннее митр. Иосифа, поставившего себя слишком высоко. Впервые ленинградцы услышали и об истинном отношении “соловецкого епископата” к митр. Сергию и разделению. Информация была для них совершенно неожиданна и нова. Тем не менее люди выходили из храма умиротворенными, начиная понимать, где правый путь.

Вечером того же дня владыка был приглашен на квартиру к проф. В. Верюжскому, где собралось немало иосифлянских священников и светских лиц, желавших доказать правоту своего дела. Беседа между ними и митр. Мануилом носила мирный характер, никаких резких выпадов не было. Вопросы решались канонические. Нового ничего фактически сказано не было, но каждая сторона стремилась осветить тот или иной факт со своей точки зрения. На некоторые действия митр. Сергия их взгляды даже сходились, но это касалось малозначимых аспектов, в принципиальных же вопросах никто уступать не хотел.

Когда владыка спросил, почему иосифляне так поторопились с отделением, — те ответили, что боялись запрещения. “А что, батюшка, — уточнил тогда владыка у о. Феодора Андреева, — если бы вы не отошли, то подчинились бы запрещению или продолжали бы служить?” О. Феодор отвечал, что вынужден бы был подчиниться. “Но так как я наперед знал, что запрещение будет неизбежно, — добавил он, — то мы и поспешили отойти от митр. Сергия, чтобы избавить себя от всех последствий, связанных с запрещением!”

При таком искаженном толковании церковных правил прийти к какому-то согласию было невозможно, и неудивительно, что к концу беседы каждая сторона осталась при своих убеждениях.

Тем временем еп. Мануил узнал, что иосифляне неправильно истолковывают некоторые места из его бесед и объясняют его неучастие в расколе боязнью запрещения. Такая трактовка сильно огорчала владыку, и, чтобы развеять неправые толки и преградить путь всякой двусмысленности, он решил еще раз изложить свои взгляды на разделение. Поэтому утром, после литургии в Зверинском подворье, он в третий раз обратился к народу, разъяснив, что не страх человеческий, а страх Божий препятствует ему отступить от правого пути и что раскольники грешат против послушания Церкви, считая наложенное на них запрещение недействительным.[126]

Одно за другим поучения еп. Мануила и его авторитет борца за чистоту Православия выбивали почву из-под ног иосифлянских вождей. Взволнованные его выступлениями, они решили еще раз пригласить владыку к себе, и в тот же вечер в бывших митрополичьих покоях собрались около 200 видных представителей иосифлянства. Еп. Мануилу предлагались вопросы общего и частного характера, но уже в более острой форме, чем предыдущим вечером. Беседа продолжалась более двух часов, но по-прежнему ни одна из сторон не желала поступиться своими воззрениями. Иосифляне настаивали на том, что политика митр. Сергия ведет к порабощению церковной свободы, епископ же доказывал обратное и призывал смириться перед церковной властью, подчиниться запрещению и принести покаяние. На вопрос еп. Мануила, признают ли они митр. Петра главой Русской Церкви, если он одобрит действия митр. Сергия, они заявили, что если таковое случится — они порвут с Патриаршим Заместителем всякое общение.

Со скорбью в сердце покинул еп. Мануил митрополичьи покои, убедившись, что его бывшие друзья и сомолитвенники отстаивают неправое дело, коснея в своем заблуждении. Иосифляне также покидали собрание, печалясь о том, что еп. Мануил якобы уже не тот, каким они его знали прежде, и изменил Православию. Это убеждение они активно распространяли среди народа.

Наступил четвертый день пребывания владыки в Ленинграде. И вновь еп. Мануил обратился к верующим после вечерней службы в Очаковском подворье. Стараясь рассеять недоумения, посеянные в народе относительно его верности Православию, он разъяснял свою позицию и предупреждал о тех горьких плодах, которые порождает иосифлянский раскол. При этом еп. Мануил не только защищался от нападок, но и наступал. Он говорил о скороспелом решении об отделении, об озоблении иосифлянских вождей и их вражде к православным священникам и пастве, об их лукавстве (когда они с помощью лжи пропагандировали свои убеждения), о насильственном удерживании людей в расколе... Как самую большую опасность еп. Мануил назвал самообольщение иосифлян, которые не только отрицали всякий авторитет “сергиевской” иерархии, но и духовно опустошали свою паству.[136] Все это, говорил владыка, свидетельствует не о наличии православного духа у отошедших в разделение, а напротив, о его отсутствии.

После таких речей наиболее упорствующие иосифляне начали заявлять, что еп. Мануил — проводник политики митр. Сергия, что он “агитирует идти за предателем церковной свободы”... Но эта клевета уже не имела особого влияния на простой народ, который глубоко верил в архипастыря-исповедника.

В последний, пятый день своего пребывания в Ленинграде владыка с утра до вечера принимал посетителей. Уже готовый к отъезду, в назначенный час он прибыл в Преображенский собор, чтобы проститься с паствой и еще раз засвидетельствовать ей об истине. Народу собралось так много, что он не вмещался в стенах храма.

Когда окончилось богослужение, еп. Мануил вышел из алтаря и в последний раз обратился к ленинградцам. Он подтвердил, что между ним и вождями раскола лежит непроходимая пропасть - наложенное высшей церковной властью запрещение в священно-служении. Что он не занимается агитацией, а выражает скорбь об уклонившихся в раскол. Что он зовет верующих последовать его примеру в несении подвига поста и молитвы за тех, кто откололся от церковного единства.[162] После этого преосвященный преподал общее благословение и направился к выходу. Люди заплакали и, взяв архипастыря на руки, бережно понесли его к приготовленной карете. Такие теплые, сердечные проводы красноречивее всяких слов свидетельствовали о выборе народа.

Всего лишь за пять дней еп. Мануил сумел внести в сердца верующих умиротворение. Своим авторитетом, отеческой любовью и состраданием он не только приостановил дальнейшее распространение раскола в Ленинграде, но и возвратил в лоно Православной Церкви многих находившихся на перепутье.

Спустя несколько дней после его отъезда еп. Серафим уже мог сказать: “Ну вот, теперь я имею возможность спокойно трудиться и совершать архипастырское служение”.

22 апреля (5 мая) еп. Мануил прибыл в Серпухов. В храме св. пророка Илии он совершил свое первое служение, а на следующий день вечером в Никольской церкви принял новую паству от еп. Сергия (Гришина).

Как нам известно, в этом городе почти половина приходов ушла в иосифлянский раскол. При этом последователи разделения отличались непримиримостью и злобой по отношению к “сергианам”. Их фанатизм вполне испытал на себе б. еп. Сергий, эта же участь ожидала и еп. Мануила. Не успел он приступить к своим обязанностям, как на него посыпались анонимные угрожающие письма, а всякое его возвращение из храма в архиерейский дом сопровождалось градом ругательств, насмешек, а порой и камней. “Дождется ваш архиерей, — грозили они православным прихожанам, — мы его когда-нибудь с горы сбросим!”