Стояние в Вере - Митрополит Иоанн (Снычев)

Таковы действия той и другой власти у вас. Обе не имеют догматической и канонической основы в своих прещениях друг на друга. И вы можете свободно ходить в те и другие храмы, моля Господа, чтобы он дал каноническую правильность в отношениях между православными и умирил бы Церковь Свою.

Нельзя ходить только к явным раскольникам: обновленцам, григорианцам и украинцам. Этих последних бойтесь: они — безблагодатны”.[159]

Следует обратить внимание на субъективность и ошибочность взглядов о. Всеволода в отношении прощений. Он смешал простые суждения о деяниях митр. Сергия с осуждением, завершенным молитвенно-каноническим разрывом с первоиерархом, которое неминуемо влечет за собой церковное отлучение (14 правило Двукратного Собора).

Но даже при таких погрешностях письмо это умиротворяюще действовало на смущаемых “двоевластием” ленинградцев, переписывалось и передавалось из рук в руки, смиряло и утешало.

Необходимо упомянуть и о великом ленинградском старце о. Михаиле (Прудникове), который самой своей жизнью и беседами с приходящими к нему удерживал людей от разделения. Сам вождь раскола еп. Димитрий глубоко уважал о. Михаила и очень надеялся, что тот поддержит его дело. Однако пастырь ни на минуту не согласился с этой мыслью. “Ныне Церковь Божия в огне!” — говорил он о плодах разделения. А когда умирал, то последними его словами были: “Слава Богу, что я умираю в Православии. Великая беда тем, кто ушел в раскол”.

После его смерти, последовавшей 3 сентября 1929 года, его духовник, о. Петр Крестовоздвиженский, до этого времени избегавший посещать сергиевские храмы, поспешил в церковь Скоропослушницы, сказав, что молитвы о. Михаила спасли его от пропасти, к которой он не только приблизился сам, но и увлекал за собой других.

Особое значение в борьбе с иосифлянством имела деятельность еп. Серпуховского Мануила (Лемешевского). Его имя было хорошо известно и любимо ленинградцами. В сентябре 1923 года еп. Мануил был послан Патриархом Тихоном на борьбу с обновленческим расколом, и за 144 дня его пребывания в северной столице твердыня обновленчества поколебалась; одна за другой раскольнические церкви начали возвращаться к правой вере, приносили покаяние маститые протоиереи и священники, народ плакал, радуясь о победе Православия... Эта борьба сроднила еп. Мануила с ленинградской паствой и снискала ему имя стойкого борца за чистоту веры. Даже еп. Димитрий, тогда еще протоиерей, сравнивал его с каменным столпом, высоко возвышающимся над городом.

В феврале 1924 года еп. Мануил был арестован и сослан на Соловки. Но ленинградцы не забыли его. И когда, измученные и истерзанные смутами и нестроениями, они спрашивали: “За кем идти?”, — то даже вожди раскола отвечали: “Подождите, вот вернется еп. Мануил, он и скажет, за кем вам идти”. И люди с надеждой ожидали возвращения поборника Православия, который верно укажет им путь.

10(23) февраля 1928 года, отбыв срок ссылки, еп. Мануил прибыл в Москву. Уже спустя два дня митр. Иосиф послал к нему с особым поручением иеромонаха Моденского монастыря, будучи уверен, что еп. Мануил присоединится к сторонникам разделения и своим авторитетом поможет одержать скорую победу над сергианами. “От вас требуется только согласие, — заявил посланец. — Если Вы согласны, то митр. Иосиф приглашает вас к себе в Моденский монастырь, где в тот же день возведет вас в митрополиты... За Вами пойдет не только простой народ, но и весь российский епископат...”

“Нет, дорогой батюшка, — отвечал еп. Мануил, — согласиться с тем, что предлагает мне митр. Иосиф, я не могу. Это претит моему внутреннему убеждению. Я — представитель “соловецкого” епископата. Все мы, 17 человек, единодушно и единогласно клятвой скрепили решение не отделяться от митр. Сергия, хранить церковное единство и не присоединяться ни к какой группе раздорников. “Соловецкий епископат” поручил мне доложить об этом митр. Сергию. Я давал клятву и нарушать ее не собираюсь. К тому же, я считаю дело митр. Иосифа вздорным, не отвечающим ни церковным, ни монашеским идеалам. Передай ему, что ни за ним, ни за еп. Димитрием я не пойду. Я — монах и потому оказываю послушание своей законной церковной власти в лице митр. Сергия”.

Такую печальную для иосифлян весть иеромонах сообщил своим вождям. Те никак не могли смириться с мыслью, что еп. Мануил отказался принять участие в их деле. “Я не могу поверить, чтобы он был не с нами, — восклицал еп. Димитрий, — неужели и этот высокий столп Православия пал?!”

Отмежевание еп. Мануила заставило иосифлян обеспокоиться за судьбу своего дела. Ведь они сами уверяли паству, что еп. Мануил укажет людям правильный путь. А теперь получалось, что он призывал держаться митр. Сергия.

Опасаясь влияния еп. Мануила на верующих, раскольники стали распространять слухи, будто и этот иерарх изменил Православию. Однако большая часть ленинградцев не верила подобным утверждениям и с нетерпением ожидала его приезда в Ленинград.

Но в те дни права и возможности еп. Мануила были еще сильно ограничены. Проживая в московском Даниловом монастыре, он фактически оставался на покое и имел право только вести переписку. Глубоко встревоженный судьбой ленинградской паствы, которую он считал своим детищем, еп. Мануил, естественно, не замедлил воспользоваться и этой малой возможностью. Мы приведем текст одного из его писем:

“К почитателям моим Петроградской стороны сие мое краткое слово. Многие мне пишут и лично говорят, что они меня не забыли, что они мне продолжают верить, иные говорят, что они по-прежнему меня любят, уважают, что я был их, хотя как будто не с ними теперь, что не забудут меня и всегда будут помнить и в таком же духе... Вы, пользуясь случаем, прислали мне свою лепту. Спасибо вам всем сердечное за нее. Но знайте, что я предпочел бы, в конце концов, быть всеми оставленным в материальной поддержке, впасть в нужду, терпеть невзгоды вещественные и т. п., чем получать деньги от тех, кто уже не со мной. Мне не нужно ваших денег. Дайте мне ваши опустошенные сердца. Если вы верите мне сколько-нибудь, то знайте, что на вас всех лежит священная обязанность умолять своих архипастырей (Димитрия, Сергия) и пастырей подчиниться законному (как это и ни тяжело было бы в сознании вашем) постановлению Синода о запрещении в священнослужении всех тех из них, кто отпал в иосифлянский раскол. Со дня получения им этого постановления оно вступит в законную силу. Вспомните историю с запрещением б. прот. А. Введенского. Вы должны умолять, слезно умолять их не служить. Если они на этот раз послушают голос народа своего и объявят, что как запрещенные служить не могут, они совершат воистину великое дело для умиротворения Церкви.

Собор епископов слушал и разбирал их дела. Они вправе требовать суда епископов, но до суда служить не должны. Если же раскаются, то и запрещение будет снято.

Хотелось бы много написать, но на душе тяжело. Многие из вас ослеплены правотой занятой вами позиции и спокойно не могут разобраться. Просите у Бога смирения себе и разумения мудрости. Когда же настанет такой радостный день, что мы будем все вместе (а не будет более “их” и “наших”)?! Молитесь за всех и за вся. Да благословит вас Господь на правый и спасительный путь.”[160]

Однако волна церковных нестроений в Ленинграде не успокаивалась. Более того, синодальное постановление о запрещении в священнослужении митр. Иосифа еще более обострило ситуацию. Как мы уже говорили, митр. Серафим (Чичагов) даже счел необходимым совершать во всех храмах молебствия об умиротворении Церкви, но и это не помогло. Народ (и не только иосифляне, но и православные “сергиане”) не хотел признавать своим архиереем митр. Серафима и настойчиво требовал еп. Мануила. Правящий архиерей не мог спокойно не только молиться, но и просто пребывать в митрополичьих покоях. И тогда в конце апреля он отправился к митр. Сергию просить у него благословения на то, чтобы еп. Мануил приехал в Ленинград и успокоил паству.

К этому времени произошли изменения и в судьбе самого еп. Мануила — 12(25) апреля он был назначен в Серпухов викарием Московской епархии. Что же касается хлопот митр. Серафима, то они достигли цели: еп. Мануилу была выдана виза на въезд в Ленинград и Лугу, и вечером 14(27) апреля он сел в поезд.

Основная задача поездки еп. Мануила заключалась в том, чтобы проститься с паствой и по мере сил успокоить волнения, указав людям верный путь. Именно этого и ждал от него истомленный народ, нуждавшийся не в обличениях и полемике, а в авторитетном слове человека, которому он верил и который ничем не погрешил против Православия. Уже одно это обстоятельство предвозвещало успех скромной, но ответственной миссии еп. Мануила.

В первый же день, после всенощной в Зверинском подворье, владыка выступил перед молящимися, доказывая, что у иосифлян не было никаких оснований создавать опасный для Церкви раскол, что причина разделения кроется не столько в распоряжениях высшей церковной власти, сколько в гордости и отсутствии любви у раскольников, и если бы иосифлянские вожди действительно любили свою паству, они бы не толкнули ее на гибельный путь. Желая утвердить собравшихся в правых мыслях, еп. Мануил заверил, что он никогда не изменит делу Православия.[161]