Горит ли Париж? - Ларри Коллинз

Понимая, что разговор зашел в тупик, майор ответил, что он еще раз проконсультируется со своим начальством и лично навестит фон Хольтица во второй половине дня. Тогда же они смогут обсудить детали рейда, который необходимо осуществить как можно быстрее, желательно в эту ночь.

Фон Хольтиц с негодованием повесил трубку. Затем еще раз перечитал последнюю строчку телеграммы, тот самый приказ, по поводу которого звонил майор. «Люфтваффе, — говорилось в ней, — уничтожит любой квартал города, в котором будет продолжаться восстание». Фон Хольтиц пожал плечами. Для этого, с иронией подумал он, майору теперь придется уничтожить большую часть Парижа.

37

На вершине холма за городом Сен-Жермен-ан-Лей, на западных подступах к Парижу, другой немецкий генерал изучал местность в полевой бинокль. У подножия холма в черном восьмицилиндровом «хорхе» водитель генерал-лейтенанта Гюнтера Блюментритта старший сержант Отто Пихлер караулил десять генеральских длиннохвостых попугаев. Как и генерал Монтгомери, Блюментритт обожал этих маленьких птичек. Этот офицер, предложивший две недели назад применить в Париже «тактику выжженной земли в ограниченных масштабах», в это августовское утро решил «из спортивного интереса» немного пощекотать себе нервы. Прежде чем покинуть старое помещение штаба Западного фронта в Сен-Жермене и присоединиться к своим коллегам, которые неделей раньше выехали на север, на новые квартиры под Реймсом, Блюментритт хотел хотя бы мельком взглянуть на первые танки противника, штурмующие французскую столицу.

Несколько минут назад Блюментритт попрощался с работавшим при штабе садовником-французом, сорвал последнюю розу и взобрался на холм. Теперь вдалеке он видел клубы пыли, поднимающиеся за цепью наступающих «шерманов». Он наблюдал за ними до тех пор, пока до его насеста на вершине холма не докатилось эхо пушечных выстрелов. Закончилась, размышлял он, целая эпоха в его жизни.

Забираясь в машину, чтобы покинуть этот город, который он столь счастливо оккупировал в течение двух лет, Блюментритт услышал от своего шофера печальную новость. «Генерал, — сказал тот, — не осталось корма для птичек. Придется вам попросить Монтгомери, чтобы он прислал немного».

В 12 милях к югу от холма Блюментритта, на плато, возвышавшемся над аэродромом в Туссю-ле-Нобль, еще один немецкий офицер наблюдал за наступлением танковой колонны союзников. Двадцатидвухлетний лейтенант Генрих Бланкемейер из 11-го зенитного полка находился на своем холме не из спортивного интереса. Окруженный орудиями других расчетов, он должен был остановить эти танки, а не смотреть на них. Наступление французов казалось молодому вестфальцу «парадом». Он видел даже обтянутые розовой тканью щиты, прикрепленные по бокам танков, чтобы обозначить их для авиации союзников.

В то мгновение, когда он отдал приказ открыть огонь своему собственному 88-миллиметровому орудию на тракторной тяге, гряда холмов вокруг него словно взорвалась. Бланкемейер увидел, как под огнем его соплеменников наступающие танки один за другим окутывались пламенем, «словно игрушечные».

Из канавы на краю аэродрома, за которым в бинокль наблюдал Бланкемейер, свое наблюдение вел Кеннет Крофорд, военный корреспондент журнала «Ньюсуик». Он ругался вслух. Пять минут назад «папа» Хемингуэй спокойно уверял Крофорда, что его разведчики из ФФИ прощупали дорогу через небольшой аэродром и ничего не нашли. Чуть поодаль, вжавшись в ту же канаву, майор Анри де Мирамбо, командир артиллерийского батальона, в смятении наблюдал за цепью «шерманов» 12-го кирасирского полка, переваливших через хребет на летное поле «словно устремившийся в атаку кавалерийский эскадрон». Один за другим они были подбиты прицельным огнем все еще не выявленных немецких орудий.

Мирамбо показалось, что из своего окопа он, наконец, засек наиболее опасные немецкие позиции. Огонь, по-видимому, велся из-за стогов сена, вытянувшихся вдоль пшеничного поля за аэродромом. Он бросился к своему джипу, неведомо как уцелевшему, и отдал приказ моторизованным батареям перенести огонь на пшеничное поле. Как только над его головой пронеслись первые снаряды, Мирамбо с изумлением увидел, что вся шеренга стогов начала двигаться. Под каждым полковник Зейдель, известный пианист из Дрездена, спрятал по противотанковому орудию.

Когда дальний край поля был, наконец, очищен, к Крофорду подошел сзади ухмыляющийся Хемингуэй. «Сукин ты сын, — набросился на него Крофорд, — по-моему, ты сказал, что прочесал это место и никаких немцев там не обнаружил!» Хемингуэй пожал плечами. «Мне нужно было найти кого-то, — ответил он, — на роль подопытного кролика».

На всем пути следования трех колонн 2-й бронетанковой темпы наступления сдерживались упорным, беспощадным сопротивлением немцев в узких проходах, подобных тому, что были в Туссю-ле-Нобль. На каждом из трех направлений наступления дивизии местность была абсолютно ровной, усеянной множеством деревушек и пригородов, опоясанной пересекающимися дорогами, и любой ее участок представлял собой идеальную позицию для немецкого противотанкового орудия. Стремясь побыстрее прорваться к Парижу, солдаты 2-й бронетанковой зачастую пытались таранить орудия, вместо того чтобы уничтожать их с помощью пехоты. Эта тактика экономила время, но оставляла позади каждой из наступающих колонн печальное зрелище — все удлиняющийся шлейф обгоревших машин.

Но в этот серый августовский день самым драгоценным было время. В каждой колонне безжалостно и неумолимо действовал приказ: «Быстрее, быстрее». Миновав реку Бьевр, за очередным поворотом извилистой дороги рядовой Жорж Симонен, управлявший «шерманом» «Циклон» в голове взвода танков, увидел распростертых прямо на дороге пятерых раненых немцев. Один из них, бешено работая локтями, попытался уползти в сторону. Симонен инстинктивно снял ногу с педали газа. В тот же момент он услышал в наушниках гневный голос своего командира взвода: «„Циклон“, ради бога, жми!» Симонен задрожал, закрыл глаза и нажал на акселератор.

38

Словно грохот отдаленного прибоя с юго-запада до столицы докатывалось эхо орудийных выстрелов наступающей 2-й бронетанковой. С каждым часом этот долгожданный звук приближался, его глухие раскаты становились более отчетливыми. На этот раз союзники действительно шли на помощь.

И вновь трубы над немецкими штабами в городе выбрасывали столбы черного дыма, с которым навсегда исчезали последние архивы четырех лет оккупации. Бегая между каминами, установленными в каждом конце обеденного зала в отеле «Континенталь», Мария Фус, секретарша парижского военного трибунала вермахта, сжигала одно за другим сотни досье из четырех шкафов, которые вкатили в этот зал. Чтобы ускорить дело, она шевелила огонь палкой от швабры; и в сером небе тонкой пепельной вуалью исчезали последние следы 4500 французов, казненных в «Мон-Валерьен».

Для бойцов ФФИ отдаленные звуки канонады были сигналом к решительному наступлению. Несмотря на столь ощутимую нехватку оружия и боеприпасов, люди Роля поднимали восстание там, где оно еще не разгорелось.

Наиболее ожесточенные бои в городе велись вокруг обширного открытого пространства площади Республики. Там 1200 солдат из бараков Принца Евгения отбивались от сжимавших кольцо отрядов ФФИ. Бойцы ФФИ сражались яростно. Чтобы зайти противнику в тыл, немцы попытались пробраться под площадью через неосвещенные тоннели метро. В этих душных проходах, посвистывая, чтобы опознать друг друга в темноте, обе стороны вели отчаянную борьбу. Их бой освещался лишь пламенем от взрывающихся гранат и короткими яркими вспышками ружейных выстрелов.

Но наиболее впечатляющий успех ФФИ в тот день остался почти незамеченным. Никто из французов, карауливших в засаде конвой из шести грузовиков, медленно продвигавшихся к Палате депутатов, не имел ни малейшего представления, что в них находится.

Об этом знал унтер-офицер Ганс Фриц, сидевший в последнем грузовике. Ему достаточно было лишь посмотреть в заднее окно кабины, чтобы увидеть в кузове штабеля черных, страшных торпед. То были последние торпеды, необходимые капитану Вернеру Эбернаху, чтобы закончить минирование Палаты депутатов и расположенного рядом моста Согласия. В напряженной тишине Фриц слышал лишь один звук: неравномерное тиканье, доносившееся из картонной коробки с часовыми механизмами, которую он держал на коленях. На протяжении всего времени, пока длилось это медленное и опасное возвращение из Сен-Клу, тиканье странных маленьких устройств отсчитывало уходящие секунды самого долгого в жизни Фрица путешествия.

Первым же залпом был убит сидевший рядом водитель. Грузовик остановился, и Фриц выскочил наружу, вопя что есть мочи пяти другим «мерседесам» из конвоя. Они не остановились. Секунду Фриц наблюдал, как они удаляются. Затем, не дожидаясь, пока его проклятый грузовик с торпедами взорвется, Фриц бросился в укрытие. Через несколько часов, когда он, наконец, вернулся под защиту стен Палаты депутатов, Фриц узнал, что ни один из тех нагруженных торпедами грузовиков не дошел до цели. Один за другим они были подбиты бойцами ФФИ.