Любовь побеждает все - Мари Клармон

— Он оказался слишком слаб, — заявил Гамильтон.

— Ты говоришь это серьезно?! — воскликнул Йен. — Его лишали сна, жестоко наказывали, отдалили от друзей. И ты опять делаешь это! Только уже с другим солдатом!

Гамильтон отвернулся. За окном стояла темная ночь. Где-то там, далеко, находилась Англия. Ему не надо было уезжать. Не стоило и пытаться стать другим человеком. Он хотел доказать отцу, пусть даже после его смерти, что достоин любви. Но это так и останется мечтой. И, похоже, их дружба с Йеном тоже уйдет в прошлое. Черт побери, Йену тоже не следовало покидать дом, гоняясь за ним ради исполнения последней воли отца.

Но Йен был прав. Гамильтон опять сорвался. Еще один солдат своей ленью вывел его из себя, и Гамильтон решил им заняться. Единственное, что у него хорошо получалось, — это следить за дисциплиной. Его солдаты маршировали лучше всех, потому что Гамильтон использовал любые методы воздействия на них, какими бы мучительными и жестокими они ни были.

— Парень еще за это спасибо скажет, — вслух сказал он.

Йен шагнул в его сторону. Его губы сложились в угрюмую линию.

— Он не парень, а взрослый мужчина, к которому надо относиться с уважением.

Гамильтон едва сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос, — такой абсурдной ему показалась эта мысль. Индусы для него были детьми, которым требовался строгий отец.

— Я преподал им важный урок.

— Урок? — переспросил Йен.

Гамильтон кивнул. От этого у него закружилась голова, и он понял, что быстро пьянеет.

— Я показал этим дикарям, что бывает, когда они перестают держать строй.

Плечи у Йена напряглись. Он медленно смерил Гамильтона полным отвращения взглядом.

— Кто ты такой?

Этот осуждающий взгляд, казалось, живьем сдирал с Гамильтона кожу, которая и так уже горела от обвинительных слов.

— Я, черт подери, твой друг, хоть ты это и отрицаешь.

— Мой друг? — проговорил Йен так тихо, что его голос чуть не потерялся в шуме ветра, дующего с гор. — Его больше нет.

— Нет, есть! — Гамильтон стукнул себя кулаком в грудь. — Он стоит перед тобой.

— Нет. — Взгляд Йена потух, словно у него кончились силы что-то доказывать. — Он уже давно исчез.

Гамильтон судорожно сглотнул. Ему вдруг стало нехорошо.

— Что, ты опять про ту чертову лошадь? Я же сказал, что ошибся тогда.

— Ты пристрелил ее! — Ладони Йена сжались в кулаки. — Из-за глупой зависти ты убил ни в чем не повинное существо!

Гамильтон тоже сделал шаг в сторону Йена. Теперь они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Ему захотелось ударить Йена, вбить ему в голову, что дело было в желании победить. Стать лучшим. Но Йену, как всегда, было наплевать на его чувства и сердце, сломленное борьбой за любовь отца, и потому Гамильтон не поднял кулак, а только сказал:

— Пойми, это была всего лишь лошадь. Не человек. — Йен промолчал, и Гамильтон, вздохнув, спросил: — Если я так расстроил тебя тогда, зачем ты увязался за мной в Индию?

— Твой отец попросил, чтобы я поехал с тобой, — сказал Йен. — Я с радостью согласился, но… — и его зеленые глаза сверкнули гневом, — сейчас важно другое. Неужели ты так же скажешь насчет солдата, который себя убил? Что он был не человек, потому не стоит и переживать?

— Черт побери, но этот индус и правда был лишь безмозглым куском грязи! — потеряв терпение, воскликнул Гамильтон.

Йен медленно кивнул и отступил назад.

— Я понял твою точку зрения. Ты — самодовольный, больной на всю голову мерзавец, которого надо остановить, прежде чем он убьет другого человека.

— Я его не убивал!

— Правда? — Йен отвернулся от него, шагнул к двери, но вдруг остановился и сказал: — Я не могу заставить тебя подать в отставку, и ты очень умело скрываешь свои преступления от командиров. Но я-то о них знаю и, следовательно, должен что-то делать. Ради тебя и твоего отца, которому я пообещал заботиться о тебе.

— А ну стой!

Гамильтон ринулся к нему, схватил за плечо и попытался повернуть лицом к себе. Но Йен был сильнее, и потому он потерял равновесие и упал. Вино выплеснулось из бутылки и потекло по ногам. На одно ужасное мгновение ему показалось, что это кровь пятном расползлась по его выгоревшей на солнце форме.

Йен продолжал стоять к Гамильтону спиной.

— Говорю тебе в последний раз: остановись. Если ты и дальше будешь до смерти мучить солдат, то тебя может постичь их участь.

— Это угроза? — спросил Гамильтон, пытаясь встать на ноги.

Йен не двигался и не говорил. Повисшая в воздухе тишина была самым красноречивым ответом. Да, его бывший друг угрожал ему.

— Я пытался сделать так, чтобы тебя отправили домой. Когда у меня ничего не вышло…

Гамильтон на мгновение закрыл глаза.

— Неужели между нами не осталось ничего хорошего?! — воскликнул он.

Слова Йена били его наотмашь. Гамильтону нельзя было уходить со службы, хоть он и ненавидел Индию всей душой. Единственное, что у него получалось, — это командовать солдатами.

— Осталось, — ответил Йен и добавил решительным тоном: — Именно поэтому я должен спасти тебя.

И после этих слов его бывший друг — нет, бывший брат — оставил Гамильтона лежать на полу, испачканного вином и собственным унижением. В этот момент в его сердце родилась ненависть к Йену. Это чувство было таким сильным, что Гамильтону стало страшно. Он ненавидел Йена за то, что тот был таким правильным, и потому его слабость на этом фоне выглядела совсем позорной.

Что ж, если Йен считал Гамильтона злодеем, он будет вести себя как злодей. И, черт побери, никто не сыграет эту роль лучше него.

Глава 19

Впервые за долгое время мир вокруг был радостным и абсолютно прекрасным. Ева нежилась в уютном тепле кровати, застеленной красивым бельем, а глаза наслаждались всеми оттенками желтого. Она не смела закрыть глаза, опасаясь, что светлая комната пропадет и ее заменят коричневые тени лечебницы.

Ева еще глубже зарылась в роскошные покрывала, чувствуя себя бабочкой, спрятавшейся в уютном коконе. Ощущение тепла и мягкости не исчезало.

Всю ночь за окном ревел ветер и шумел дождь. Ева не раз просыпалась и лежала с открытыми глазами, стараясь понять, сон это или явь. А потом убеждалась, что все хорошо, и опять погружалась в объятия Морфея.

Обтянутые желтым шелком стены сияли, хотя зимнее солнце было скрыто бесконечной пеленой туч. Всюду Ева видела вазы, полные цветов — веселых подснежников и крокусов с оранжевыми сердцевинами в центре бутонов. На стенах были нарисованы белые цветы кизила. Хрустальная люстра на потолке казалась каким-то огромным волшебным растением.