Застенок - Наталья Иртенина

– А при чем тут наука?

– Притом. Наука доказала, что там, за Стеной, нету ничего. Совсем ничегошеньки. Чего ж тогда биться об нее лбом? Ну а ты-то собираешься на Стену глядеть? Или так и будем разговоры разговаривать? На вот, подписывай.

Хозяин показал ему бумагу на своем столе.

– Что это? – спросил Роман, беря ручку.

– Расписка. Что ты с правилами безопасности и инструкцией по пользованию Стеной ознакомлен. Чтоб претензий не было.

Роман исполнил в точности.

– Ну пошли.

Служитель поднялся со стула и повел за собой гостя. Вслед за провожатым Роман вышел на задний двор.

Стена оказалась шикарной. Из крупного, потемневшего от времени и местами замшелого кирпича, в два с половиной человеческих роста, поверху иззубренная временем и судьбой. Кое-где из нее выпали кирпичи, образовав безобразные, но благородные щербины – в них успела уже поселиться вездесущая трава, торчащая клочками, словно пук волос из уха или ноздри. Наверное, когда-то Стена была гораздо выше и протяженнее, составляла часть неприступного сооружения – крепости, древнего кремля. Но сейчас это был всего лишь осколок забытой древности, отбитый от целого и чудом уцелевший. Ее длина не превышала двадцати метров, а бока упирались во все тот же зеленый бетонный забор, вполовину ниже Стены.

– Ну, вот она, голубушка, – произнес служитель, гордый впечатлением, произведенным на гостя.

Роман жадно смотрел на Стену, впитывая в себя ее седое великолепие. Кое-где виднелись рисунки, мелкие надписи.

– Знак оставить не желаете? – спросил смотритель, вновь переходя на официальный тон.

– Как можно портить такую красу мелким тщеславием?! – возмутился Роман.

– Совершенно согласен. Но инструкция предусматривает. Я обязан предложить.

– Дурацкая инструкция.

– Стена – государственная собственность. Оно ею распоряжается, не я, – посетовал служитель.

– Государство, погрязшее в инструкциях, третью мировую не выиграет, – пробормотал Роман, опять вспомнив мента и его неписаный кодекс. – А подойти ближе инструкция дозволяет?

– Дозволяет. Только держите себя в руках, молодой человек. Без каски крепость Стены пробовать запрещено. О санитарах я вас предупредил, – видимо, смотрителя очень сильно беспокоил этот скользкий момент. Психика клиентов, контактирующих со Стеной, – вещь, очевидно, ненадежная.

Роман приблизился к древнему гиганту, испытывая нечто похожее на благоговение. Подойдя вплотную к Стене он положил на нее ладонь. Кирпичи были холодны и никак не отозвались на тепло руки. Стена была нема. Роман оторвал от кирпичей похолодевшую ладонь.

Он двинулся вдоль Стены, рассматривая рисунки и надписи, оставленные кем-то, кто пожелал непременно засвидетельствовать свое присутствие в мире, оскорбив тем самым Стену, как думалось поначалу Роману. Маргиналии были разбросаны хаотично, без всякого порядка. Кто-то умудрился оставить автограф в трех метрах от земли. Видимо, служитель по просьбе и за предусмотренную плату снабжал особо тщеславных клиентов лестницей.

Из рисунков Романа заинтересовал лишь один. Это был отпечаток руки красного цвета, смазанный книзу неровным потеком. В воображении сразу же возникал образ стенобойца, истекающего кровью и в смертной агонии жадно цепляющегося за Стену.

Недалеко от кровавой руки Роман прочел стихи, запечатленные на кирпиче зеленым маркером:

Б…ская Стена,Ты у меня одна,Словно в ночи луна.Какого ж тебе рожнаНадобно от меня,Б…ская ты Стена?

Чуть дальше шло признание в любви, оставленное пылкой душой – к кому или к чему оно относилось, было неясно:

Тут же Роман наткнулся на неистребимое

Попадались и еще стихи, довольно оригинальные для настенных росписей.

Неровным пятномРасползлись мозгиПо кирпичам.Граждане!Это вам не Ньютона бином —Он не видел ни згиНа своем на пути,Но последний причалОн сумел найти.

Рядом со строчками и впрямь темнело неровное пятно. Однако, вряд ли это были мозги.

Задрав чуть повыше голову, он прочел хвалебную миниатюру:

Безумству павших слагаем песнюЗа дело правое, за дело верное:

Плывут пароходы – салют героям.Пролетают самолеты – салют отважным.Гудят паровозы – салют бесстрашным.

Ну, а проедут танки – где ж этот день вчерашний?

Да, без сомнений, до него здесь побывало много бесстрашного и веселого народа. Автографы попадались все больше затейливые, с художеством и с приправами. Осмотр Стены доставил Роману неизъяснимое эстетическое наслаждение. Маргиналии уже не казались вопиющим оскорблением аристократично-древней Стены. Напротив, глаз радовался, глядя на это посильное народное творчество:

Ну, п…Здоболы, кто на новенького?

Атас! Веселей жуй ананас!

Любите, мальчики,

В застенках девочек.

и

«Стенобитный кодекс» – forever!

Служитель все время осмотра находился поблизости, с опаской наблюдая за бесшлемным клиентом.

Уходя от Стены, Роман спросил старика:

– Скажите, а она действительно так крепка, как кажется?

– Покрепче черепа будет, – криво усмехнулся тот. – С вас, молодой человек, сто семьдесят два рубля пятьдесят копеек

– Что так дорого? – удивился Роман.

– Двадцать три минуты нахождения у Стены по семи с половиной рублей за минуту. Итого, сто семьдесят два рубля пятьдесят копеек, – как заведенный механизм проговорил смотритель и в доказательство продемонстрировал свой хронометр.

Роман расплатился.

Вечером он рассказал о Стене Маргоше.

Та не поверила и в шутку намяла любимому бока, чтобы врал, да не завирался.

26. Не странная любовь к отечеству

К осени о Вечном жиде говорил весь город, наполненный тревожными слухами о конце света. Доходило до беспорядков, подобных памятному для Романа побоищу возле помойки. С очередным проявлением народного протеста он столкнулся в столь же необычном месте. Возле лечебницы для душевнобольных, рядом с которой гулял в парке в поисках вдохновения.

Сперва ему показалось, что психи взбунтовались и митингуют на территории больницы. Подойдя ближе, понял, что ошибся. Толпившиеся внутри больничной ограды на психов похожи не были – по крайней мере, с виду. Они беспорядочно шумели, а их пытались переорать десяток врачей и санитаров с перекошенными от натуги и спортивной ярости лицами. Персонал клиники отстаивал права учреждения и свои личные, обструкционеры, по-видимому, пытались у них эти права изъять, покромсать и поделить по справедливости.