Творения - Лактанций

15. 1. Так же ошибочно говорил Сенека, ибо кто может держаться вернойдороги, когда ошибается Цицерон! «Философия, — говоритон, — есть не что иное, как правильный образ жизни: и знание того, как нужно достойно жить, и искусство вести правильную жизнь. Мы не ошибемся, если скажем, что философия является законом о том, как следует правильно и достойно жить. И кто назовет ее царицей жизни, тот даст £Й ее собственное имя».[330] 2. Это совершенно не относится к общему цмени философии. Если она разделена на множество школ и учений, если не содержит ничего безусловного и относительно чего все достигли бы единомыслия и единодушия, то что может быть столь ложным, как называть царицей жизни философию, разногласия в которой запутывают и затмевают верный путь? Или называть ее законом о том, как следует правильно жить, если главы его весьма расходятся друг с другом? Или называть ее знанием того, как нужно достойно жить, если она ничего другого не дает, кроме того, что, поскольку она часто сообщает противоположное, никто ничего не знает? 3. Я спрашиваю, считает ли он Академию философией или нет? Я не думаю, что он будет отрицать это. Но если она является философией, то ничего из перечисленного выше не имеет отношения к философии, потому что Академия, считая все непознаваемым, отменяет закон, не признает никакой науки, лишает всего смысла, искажает правила, совершенно попирает знание. Стало быть, все философские школы лживы, так как не могут ничего сказать определенного и ясного.

4. Итак, нет никакого правильного образа жизни, нет никакого знания и закона о том, как следует правильно жить, кроме того, что пребывает в этой единственной, истинной и небесной мудрости, которая была неведома философам. 5. Ведь та земная мудрость, поскольку является ложной, оказывается различной и многообразной и противоречит сама себе. И как есть один Создатель и Управитель этого мира — Бог, [как есть] одна истина, так же необходимо, чтобы была одна и простая мудрость. Ибо все, что есть верного и доброго, не может быть совершенным, если не является единственным. 6. Ведь если бы философия могла организовывать жизнь, то никто не был бы добрым, кроме философов, а те люди, которые философию не изучали, всегда были бы злыми. 7. Поскольку же существовали и будут существовать такие люди, которые были и будут добрыми без всякого философского учения, а среди философов было весьма немного тех, кто совершил в жизни что‑то достойное похвалы, кто же не увидит, что эти люди не являются учителями добродетели, которой были лишены? 8. Ведь если кто‑то внимательно рассмотрит их нравы, то найдет этих философов вспыльчивыми, жадными, сладострастными, надменными, дерзкими, скрывающими пороки свои под маской мудрости, совершающими дома то, что сами они обличают в школах. 9. Возможно, я лгу ради того, чтобы порицать их. Но не то же ли самое признает и показывает Туллий? «Много ли, — говорит он, — ты найдешь философов, которые бы вели себя так, таковы были бы нравом и жизнью, как того требует разум? Кто учение свое считает не демонстрацией знания, а законом жизни? Кто владеет собой и подчиняется собственным установлениям? Некоторых из них можно видеть такими легкомысленными и хвастливыми, что лучше бы им было вовсе не учиться. Иные — рабы денег, многие — рабы славы, а еще больше рабов похоти, так что речи их расходятся с их жизнью».[331]10. Корнелий же Непот написал Цицерону следующее: «Я весьма далек от того, чтобы считать философию наставницей жизни и усовершенствовательницей счастливой жизни, чтобы думать, будто учителя жизни гораздо нужнее кому‑то другому, нежели большинству из тех, кто обратились к философским рассуждениям. Ибо я вижу, что значительная часть тех, кто в школе весьма красноречиво наставляют в целомудрии и воздержании, живет в стяжании всевозможных страстей». 11. Тот же Сенека говорит в Увещеваниях-. «Большинство философов таковы, что, слушая, как они в словопрениях своих высказываются в отношении жадности, сладострастия, тщеславия, ты сочтешь, что они сами себе произносят приговор. Настолько заслуживают они тех слов осуждения, которые произносят публично. В них подобает видеть не иначе как таких врачей, чьи баночки с ядами имеют названия лекарств. 12. Их не удерживает даже бесчестье пороков, они даже приводят оправдания своим безобразиям, чтобы казалось, будто они грешат благочестиво». 13. «Мудрец, — говорит тот же Сенека, — дабы достичь большего, совершает даже то, что сам осуждает. Он оставляет добрые нравы, но подстраивается под ситуацию и использует для исполнения своих дел то же самое, что прочие для достижения славы и наслаждения». 14. Наконец, чуть позже: «Все, что совершают люди, жадные до наслаждений и невежды, совершает и мудрец, но не тем же способом и не с тем же намерением».[332] Но какая разница, с каким намерением ты совершаешь то, чего нельзя делать? 15. У Арис — типпа, руководителя киренаиков, была близость со знатной блудницей Лайдой. Это мерзкую гнусность тот учитель философии защищал тем, что говорил, будто между ним и прочими любовниками Лайды существенная разница: он сам‑де пользуется Лайдой, а другие, напротив, Лайдой используются. 16. О славная и прикрытая добродетелью мудрость! Отдашь ли ты ему на воспитание детей, чтобы они узнали, как пользоваться блудницами? В том, говорил он, между ним и другими сладострастниками разница, что те растрачивали свое богатство, а он наслаждался безвозмездно. 17. В том, однако, блудница оказалась более мудрой, что использовала философа в качестве сводника таким образом, что к ней без какого‑либо стыда приходил всякий юноша, следуя примеру и превратному авторитету учителя. 18. Какая же разница, с каким намерением философ посещал порочнейшую блудницу, если народ и его соперники видели в нем никуда не годного человека? 19. Однако мало ему было так жить, он принялся еще учить этому сладострастию, и нравы свои из публичного дома перенес в школу, уча, что телесное наслаждение является высшим благом. Это достойное проклятия и позорное учение родилось не в сердце философа, а в лоне блудницы. 20. Ведь что мне сказать о киниках, которые имели обыкновение совершать соития со своими женами публично? Что в этом удивительного, если даже имя и название свое они переняли от собак,[333] чью жизнь воспроизводили? 21. Никакого, стало быть, в этом учении нет наставления в добродетели, если даже те, кто наставляет в наилучших правилах, или вовсе не совершают того, чего советуют, или, если совершают, что случается редко, то благодаря не учению, а природе, которая даже неученых людей часто побуждает совершать правильные поступки.

16.1. И вот, когда они предаются полной праздности и не посвящают себя никакой добродетели, и всю свою жизнь проводят лишь в словопрениях, кем еще, если не бездельниками, их следует считать? 2. Ибо мудрость, если она не отражается в поступках, где подтверждает свою силу, пуста и лжива. И правильно Туллий государственных мужей, которые управляют республикой, которые закладывают новые города и поддерживают в мире уже существующие, которые хорошими законами, спасительными мерами и строгими судебными решениями сохраняют здоровье и свободу граждан, предпочитает учителям философии.[334] 3. Ибо добрые люди должны скорее действовать, нежели, запершись в укромном месте, предписывать делать то, что сами не совершают. И поскольку они сами отстраняются от правильных поступков, то ясно, что занялись они искусством философии либо ради совершенствования языка, либо ради того, чтобы давать только советы. Кто же только учит и не делает, сам роняет значимость своих предписаний. Ибо кто будет подчиняться им, если сами учителя учат им не подчиняться? 4. Хорошо предписывать правильное и достойное, но если ты сам этого не совершаешь, то эти предписания — ложь. Бессмысленно и глупо иметь добро не в сердце, а на устах. 5. Стало быть, они извлекают из философии не пользу, а утеху. Что и подтверждает Цицерон. «Конечно, — говорит он, — все рассуждения этих людей, хотя и содержат богатейшие источники доблести и знаний, все же, при сопоставлении с их действиями, боюсь, не столько приносили им пользу, сколько развлекали их на досуге».[335] 6. При этом он не должен бояться, ибо говорит правду. Однако он словно бы пугается, как бы он, [словно] повинный в открытии [некой страшной] тайны, не был осужден философами за то, что отважился дерзко заявить о той правде, что философы рассуждали не для того, чтобы учить, но чтобы развлекать себя на досуге. Философы, поскольку предписывали, что следует делать, а сами ничего такого не совершали, должны быть сочтены болтунами. 7. В самом деле, поскольку они ничего хорошего для жизни не давали и сами не подчинялись своим установлениям, то не нашлось никого на протяжении всего [человеческого] века, кто бы жил по их законам.