Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота") - Михаил Петров

— Ну вот, капитан-лейтенант, — тихо промолвил Сенявин, обращаясь к Арапову, — были мы тут и больше здесь нас не будет.

В последнее время адмирал слишком часто стал прикладываться к спиртному, и было опасение, что после пережитого им в Корфу он может запить.

— Дмитрий Николаевич!.. — В голосе и во взгляде Арапова была не просьба, а настоящая мольба. — Дмитрий Николаевич, прошу вас, оставьте это. Вам нельзя больше…

— Пить? — Сенявин увидел матроса со штофом, прогнал его и вплотную подошел к Арапову: — Не думай обо мне худо, братец. Я еще не разучился управлять собой. Увидишь, до конца плавания не возьму в рот даже капли. Мне теперь, как никогда, нужна трезвая голова.

7

При въезде в Севастополь Ушакову пришлось испытать то же волнение, что и перед Темниковом. И в этом не было ничего удивительного. Севастополь занимал в его жизни гораздо больше места, чем другие города. Здесь он вырос как флотоводец, здесь получил всеобщее признание, обрел заслуженную славу. С севастопольской землей смешан его пот. Уже будучи командующим Севастопольской эскадрой и главным портовым начальником, он занимался не только делами чисто военными, но и благоустройством города, строительством домов, казарм, госпиталей, устройством скверов и парков. Севастопольцы неспроста называли его отцом города. Именно при нем, благодаря его неусыпным заботам Севастополь стал таким, каким ему надлежало быть.

В Крыму это был самый молодой город. Начало ему положили русские матросы вскоре после присоединения Крыма к России. В апреле 1783 года командующий Азовским флотом вице-адмирал Клокачев получил из Петербурга задание произвести "опись крымских берегов" и осмотр бухты близ татарского селения Ак-яр — той самой бухты, на которую еще в 1778 году обратил внимание генерал Александр Васильевич Суворов, приказав войскам своим возвести по обеим сторонам ее укрепления. Исполнение повеления Петербурга командующий флотом поручил капитану второго ранга Берсеневу, командиру фрегата «Осторожный». Берсенев нашел бухту очень удобной для стоянки судов, о чем немедля рапортовал вице-адмиралу. Вскоре командующий Азовским флотом отправился туда сам, сопровождаемый четырьмя фрегатами. Бухта ему тоже понравилась. Спустя некоторое время в ней бросили якоря еще шесть фрегатов, прибывших из Керчи под командованием контр-адмирала Мекензи, англичанина по происхождению, находившегося на русской службе. С прибытием всех этих судов началось строительство порта, который флотские команды стали называть Ахтиаром. В Петербурге одобрили действия флотских команд, но с названием порта не согласились. Императрица Екатерина II повелела назвать порт иначе — Севастополем, что в переводе с греческого означало: славный город.

Хотя застроенное место и называли городом, продолжительное время оно оставалось небольшим поселением. Черты настоящего города оно стало обретать лишь во время русско-турецкой войны и особенно после войны, когда над портом начальствовал Ушаков как командующий Черноморским флотом. По его приказу здесь были возведены казармы, морской госпиталь, портовые магазины, склады и много жилых домов. Частное строительство без соответствующего разрешения было категорически запрещено. Дома стали возводиться только по общему городскому плану с обязательным насаждением против них фруктовых деревьев.

Так появился новый черноморский город. При Ушакове в нем проживало 15 тысяч жителей. Сейчас, конечно, населения в нем стало больше. В 1804 году Петербург объявил его главным военным портом на Черном море.

…Перед Севастополем дорога шла горами. Тяжелая дорога — то спуск, то подъем. Но вот взору открылась густая синь, неровным гигантским рогом врезавшаяся в горы. То была Северная бухта, та самая бухта, которая когда-то привлекла внимание Суворова. Почти на семь верст протянулась она от моря. Пройди по всему берегу Черного моря и не найдешь более удобного места.

Когда подъехали к бухте, Ушаков приказал кучеру остановиться, а Федору достать из сундука мундир. Федор сразу заворчал:

— Уж не переодеваться ли задумал? В поле не шибко удобно. Можно и до дома оставить…

— Поменьше разговаривай, — одернул его Ушаков.

Он переоделся не сходя с экипажа, после чего приказал кучеру править к морю.

Море!.. Еще один небольшой перевал, и вот оно уже перед глазами бескрайнее, седогривое, чем-то недовольное…

Море штормило. Сойдя с экипажа, Ушаков подошел к берегу так близко, что пенившиеся волны докатывались до его ног. Вода, помутневшая от поднятого со дна мусора, неистовствовала, ревела, накатываясь вал за валом, и было в ее поведении что-то таинственное, недоступное человеческому разуму. Ушаков смотрел на свирепо надвигавшиеся пенистые горы словно зачарованный. В голове не было никаких мыслей, он не мог думать, он мог только смотреть на все это, смотреть бесконечно.

— Батюшка, ноги-то заливает!.. — послышался голос Федора. — Эдак простудиться недолго!

Ушаков покорно отступил назад, продолжая, однако, смотреть на море.

— Едем, батюшка. Чего стоять-то? Аль моря не видал. Ямщик ждет.

Ушаков вернулся наконец к экипажу, влез на сиденье, сказав кучеру:

— Держи по главной.

Главная улица, имевшая название Графская, была застроена при нем, и ему был знаком здесь каждый дом. Вот морской госпиталь, дальше контора портового ведомства, а вот дворец графа Войновича… "А ведь без меня здесь, кажется, ничего не изменилось, хотя и город вырос…" — сделал для себя неожиданное открытие Ушаков.

Улица оказалась не очень людной. В основном на глаза попадались матросы и офицеры, торопившиеся по своим делам. Многие, обратив внимание на Ушакова, останавливались и, не узнавая его, долго смотрели вслед. Но были и такие, которые шарахались в подъезды или делали вид, что не замечают. Поведение этих людей казалось странным и обидным. Скоро, очень скоро забыли они своего прежнего начальника!.. Но вот один из офицеров, кажется, его узнал. Встрепенулся радостно и замер в приветствии:

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!

Ушаков узнал в нем Козмина, что в свое время служил на корабле «Преображение» шкипером. Он приказал остановить лошадей, и тот тотчас подбежал к нему.

— Шкипер Козмин? — на всякий случай уточнил Ушаков.

— Так точно, ваше высокопревосходительство, Козмин. — Офицер, довольный, заулыбался. — Думал, не узнаете.

Лет пятнадцать тому назад Козмин в пьяном виде учинил дебош и наговорил много лишнего в адрес властей, за что был арестован. Ему грозил военный суд. И вот тогда Козмин решил обратиться к Ушакову, как командующему флотом, с просьбой простить его. Ушаков хотел было оставить его прошение без последствия, но, узнав, что он отец малолетних детей, переменил свое решение, приказал освободить его из-под стражи и определить в прежнюю должность, строго предупредив, однако, чтобы впредь необдуманных поступков не совершал.

— Как дети? — поинтересовался Ушаков.

— Да что дети!.. Дети выросли. Старший офицером стал, в люди вышел. Вам спасибо. Сами вы как, Федор Федорович?

— В отставке прозябаю. Состарился. — Ушаков старался говорить шутливо, но в голосе его прорывалась горечь. — Никому уже не нужен, даже севастопольцы, заметил я, отворачиваются…

Козмин рассмеялся.

— Вас просто не узнали. Должно быть, вас за маркиза приняли, командующего флотом.

— Траверсе?

— Этого самого. Маркиз разъезжает по городу обычно при всех своих орденах, вот вас с ним и спутали.

Их разговор стал привлекать внимание прохожих. Узнав, что человек в адмиральском мундире не кто иной, как сам Ушаков, люди стали сбегаться со всех сторон, и вскоре возле экипажа образовалась плотная толпа. Ведь молодые матросы и офицеры знали о знаменитом флотоводце только по рассказам, теперь же им представлялась возможность посмотреть на него живого собственными глазами. Хозяин дома, возле которого остановился экипаж, вынес на полотенце хлеб и соль — русский обычай встречать дорогих гостей.

— Милости просим, Федор Федорович! Не угодно ли ко мне пожаловать, откушать с дороги?

Ушаков посмотрел на его загорелую лысину, маленькую бородку клинышком, тонкие изогнутые брови, чуть насмешливые глаза с зеленым отливом, и ему показалось, что этого человека он где-то уже видел. Он напряг память.

— Что-то не припомню…

— Как не припомните? — притворно обиделся тот. — А семь тысяч одолженных, помните?

— Семен Крицин?

— Он самый и есть, — заулыбался Крицин. — Купец второй гильдии, госпитальный подрядчик… Малость внешностью изменился, годы лысину припечатали, а так все такой же.

Было время, когда Ушакову часто приходилось иметь с ним дело, точнее, не ему самому, а портовой конторе, которой руководил капитан первого ранга Семен Афанасьевич Пустошкин. Крицин по подряду обеспечивал морской госпиталь продовольствием. Но так как казна деньги на эти цели высылала крайне неаккуратно, с большой задержкой, то между ним и конторой часто возникали конфликты. Однажды контора задолжала ему несколько тысяч рублей, и он отказался доставлять продовольствие в долг. Это случилось в тот самый момент, когда в госпитале не оставалось ни круп, ни хлеба. Пустошкин был в отчаянии. Вся эта история могла кончиться очень плохо, если бы не Ушаков. Узнав, в чем дело, он отдал купцу все свои сбережения — семь тысяч рублей, лишь бы тот возобновил поставки продовольствия.