Виконт де Бражелон или десять лет спустя. Том 2 - Александр Дюма

Устроившись поудобнее, он услышал следующий разговор.

Говорила женщина:

– Право же, господин Маникан, – в голосе ее слышались упреки и в то же время кокетливые нотки, – право же, вы подвергаете нас большому риску. Если мы будем продолжать наш разговор, нас застанут врасплох.

– Весьма вероятно, – перебил мужчина самым спокойным и флегматичным топом.

– Что же тогда скажут? Ах, если кто-нибудь увидит меня, я умру со стыда!

– Это было бы большим ребячеством, на которое я считаю вас неспособной.

– Добро бы еще между нами было что-нибудь; но накликать на себя неприятности так, здорово живешь, – благодарю покорно. Прощайте, господин Маникан.

«Прекрасно! Я знаю мужчину; теперь нужно узнать женщину», – сказал про себя де Сент-Эньян, рассматривая стоящие на перекладине лестницы ножки, обутые и изящные голубые шелковые туфли, в чулках телесного цвета.

– Ради бога, подождите минутку, дорогая Монтале! – воскликнул де Маникан. – Ради бога, не исчезайте. Мне нужно сказать вам еще много важных вещей.

– Монтале! – прошептал де Сент-Эньян. – Одна из тройки! У каждой из трех кумушек свое увлечение; только мне казалось, что увлечение этой называется господин Маликорн, а не Маникан.

Услышав призыв своего собеседника, Монтале остановилась посредине лестницы. Несчастный Маникан перебрался на другую ветку каштана, чтобы занять более удобное положение.

– Выслушайте меня, прошу вас, надеюсь, вы не подозреваете меня в дурных намерениях?

– Нисколько… Но зачем же, однако, это письмо, в котором вы напоминаете о своих услугах? Зачем это свидание в такой час и в таком месте?

– Вы спрашиваете меня, зачем я желал пробудить у вас чувство благодарности, напомнив вам, что это я ввел вас к принцессе? Да просто я очень хотел получить свиданье с вами, на которое вы так любезно согласились, и не мог найти более верного средства подействовать на вас. Почему я выбрал для него этот час и это место? Потому, что час казался мне удобным, а место уединенным.

А мне нужно попросить вас о таких вещах, о которых неудобно говорить при свидетелях.

– Послушайте, господин де Маникан!

– У меня самые чистые намерения, дорогая Монтале.

– Господин де Маникан, я думаю, что мне следует уйти.

– Выслушайте меня, а не то я перепрыгну к вам; лучше не прекословьте, потому что как раз сейчас меня очень раздражает одна ветка, я не ручаюсь за себя. Не берите с нее пример и слушайте меня.

– Хорошо, я вас слушаю; но говорите короче, потому что если вас раздражает ветка, то меня – перекладина лестницы, которая врезалась в мои подошвы. Под мои туфли подведена мина, предупреждаю вас.

– Окажите мне любезность, дайте вашу руку, мадемуазель.

– Зачем?

– Да дайте же.

– Вот вам рука; но что такое вы делаете?

– Тащу вас к себе.

– Зачем? Надеюсь, вы не хотите усадить меня на ветку рядом с собой?

– Нет, но я хочу, чтоб вы сели на ограде; вот так.

Место широкое, удобное, и я много бы дал, чтобы вы позволили мне присесть рядом с вами.

– Ничего, ничего, вам хорошо и там; нас увидят.

– Вы думаете? – вкрадчиво спросил Маникан.

– Уверена.

– Будь по-вашему. Я остаюсь на каштане, хотя мне здесь очень неуютно.

– Господин Маникан, вы отвлеклись от темы.

– Это правда.

– Вы мне писали?

– Писал.

– Зачем же вы писали?

– Представьте себе, что сегодня в два часа де Гиш уехал.

– А дальше?

– Видя, что он уезжает, я, по своему обыкновению, последовал за ним.

– Вижу, потому что вы здесь.

– Погодите-ка. Вам ведь известно, не правда ли, что бедняга де Гиш был в ужасной немилости?

– Увы, да!

– Следовательно, с его стороны было верхом неблагоразумия ехать в Фонтенбло, к тем, кто изгнал его из Парижа, и особенно к тем, от которых его удалили.

– Вы рассуждаете, как покойный Пифагор, господин Маникан.

– А нужно сказать, что де Гиш упрям, как всякий влюбленный, он не прислушался ни к одному из моих доводов. Я просил его, умолял – он и слушать ничего не хотел… Ах, черт возьми!

– Что с вами?

– Простите, мадемуазель, это все проклятая ветка, о которой я уже имел честь упомянуть вам, она только что разорвала мне панталоны.

– Не беда, сейчас темно, – смеясь, отвечала Монтале, – продолжайте, господин Маникан.

– Итак, де Гиш отправился верхом, крупной рысью, а я последовал за ним пешком. Вы понимаете, что только дурак или сумасшедший спешит, бросаясь в воду за своим другом. И вот я пустил де Гиша скакать вперед, а сам поехал не торопясь, в полной уверенности, что несчастного не примут, а если примут, то так, что при первом же суровом слове ему придется повернуть назад, и, следовательно, я увижу, как он скачет домой где-нибудь в Ри или в Мелуне; согласитесь, что и это уже много: одиннадцать лье туда и столько же обратно.

Монтале пожала плечами.

– Смейтесь, если вам угодно, сударыня; но если бы вы не сидели с удобством на гладких камнях ограды, взобрались бы верхом на ветку, то и вы, подобно мне, желали бы сойти вниз как можно скорее.

– Минуточку терпения, дорогой Маникан, одну минуточку. Итак, вы говорите, что вы миновали Ри и Мелун?

– Да, я миновал Ри и Мелун, я продолжал путь, удивляясь, что он не едет назад, наконец, приехав в Фонтенбло, расспрашиваю, осведомляюсь у всех, где де Гиш, никто не видел его, никто не разговаривал с ним в городе, оказывается, он прискакал галопом, въехал в ворота замка и исчез.

С восьми часов вечера я ищу его по всему Фонтенбло, спрашиваю о нем всех и каждого, нет де Гиша! Я умираю от беспокойства Вы понимаете, не мог же я броситься прямо в волчью пасть, не мог сам войти в замок, подобно моему неосторожному другу; я пошел к службам и вызвал вас письмом. Теперь, мадемуазель, ради самого неба, успокойте меня.

– Это совсем не трудно, дорогой Маникан; ваш друг де Гиш бью принят как нельзя лучше.

– Да неужели?

– Король обласкал его.

– Как? Король, который сам отправил его в изгнание?

– Принцесса улыбалась ему; принц, кажется, полюбил его больше, чем прежде.

– Вот как, – протянул Маникан. – Теперь понятно, почему он остался. А обо мне он ничего не говорил?

– Ни слова.

– Очень дурно с его стороны. Что он теперь делает?

– По всей вероятности, спит, а если не спит, то мечтает.

– А что у вас делали весь вечер?

– Танцевали.

– Знаменитый балет? А каков был де Гиш?

– Обворожителен.

– Молодчина! Теперь простите, мадемуазель, мне остается перейти прямо к вам.

– Как так?

– Вы понимаете: я не могу рассчитывать, чтобы мне открыли двери замка в такой час; я очень хотел бы лечь спать на этой ветке, но уверяю вас, что это возможно разве только попугаю.

– Не могу же я, однако, господин Маникан, ввести гостя через забор.

– Двоих, мадемуазель, – проговорил еще чей-то голос, но крайне робко; ясно было, что говоривший чувствует все неприличие подобной просьбы.

– Боже мой, – ужаснулась Монтале, стараясь разглядеть, кто стоял под каштаном, – кто это?

– Я, мадемуазель.

– Кто вы такой?

– Маликорн, ваш покорнейший слуга.

И Маликорн, произнеся эти слова, поднялся с земли на нижние ветви и выше, до уровня ограды.

– Господин Маликорн!.. Господи боже мой, да вы оба с ума сошли!

– Как вы себя чувствуете, мадемуазель? – изысканно вежливо спросил Маликорн.

– Этого только мне не хватало! – вое кликнула с отчаянием Монтале.

– Ах, мадемуазель, – прошептал Маликорн, – не будьте такой суровой, умоляю вас!

– Ведь мы ваши друзья, мадемуазель, – сказал Маникан, – а друзьям нельзя желать погибели. Оставить же нас здесь на всю ночь – все равно что приговорить к смерти.

– Ну, – засмеялась Монтале, – господин Маликорн такой здоровяк, что не умрет, проведя ночь под ясными звездами!

– Мадемуазель!

– Это послужит справедливым наказанием за его выходку.

– Идет! Пусть Маликорн устраивается с вами как хочет, а я перебираюсь, – объявил Маникан.

И, согнув пресловутую ветку, на которую он так горько жаловался, Маникан пустил в ход руки и ноги и в заключение уселся рядом с Монтале.

Монтале хотела столкнуть Маникана, Маникан прилагал все усилия, чтобы удержаться. Эта стычка, продолжавшаяся несколько секунд, была не лишена живописности, которая не ускользнула от внимательного глаза г-на де Сент-Эньяна. Маникан одержал верх. Завладев лестницей, он спустился по ней на несколько ступенек и галантно предложил руку своей неприятельнице.

А тем временем на каштан забрался Маликорн и уселся на то самое место, где только что сидел Маникану намереваясь последовать за ним и дальше. Маникан и Монтале спустились на несколько ступенек; Маникан проявлял упорство, Монтале смеялась и отбивалась.

Тут раздался голос Маликорна.

– Мадемуазель, – взывал Маликорн, – не покидайте меня, умоляю вас!

Положение мое очень неудобно, и я не в состоянии благополучно перебраться через ограду без посторонней помощи; для Маникана порвать платье пустяки, он раздобудет себе другое из гардероба господина де Гиша; а я не могу рассчитывать даже на костюм Маникана, потому что он изорван.