В муках рождения - Церенц

Тут подоспела огромная толпа вооруженных армянских крестьян. Глаза их горели ненавистью и местью, но при виде Гургена они забыли о своих горестях и в один голос закричали; «Да здравствует Гурген, наш избавитель!»

Между тем изменники-азаты подошли к Гургену и попросили его пощадить их, не предавать разъяренному народу.

Сердце Гургена отличалось мягкостью и добротой. Он простил их и велел отпустить на волю.

— Пойди и передай своему господину, — сказал Гурген арабскому военачальнику, — что я очищу страну от разбойников и двуногих зверей! Я подчиняюсь только своим законным властителям, а насильникам и разбойничьим атаманам — никогда! Пусть сам изберет, как лучше со мной говорить.

Когда враги и изменники скрылись из виду, Гурген задумался.

— Нет, я не такой, каким должен быть военачальник. Овнан на моем месте не отпустил бы этих разбойников, завтра они вновь соединятся с врагами народа и пойдут на нас. Но почему нет вестей ни от кого?.. Смбат молчит, гонец мой еще не вернулся, Хосрова нет со мной, а я сейчас так нуждаюсь в советах этого благоразумного человека.

Глава двадцать четвертая

Нечестивая арабка

Имя Гургена разнеслось по всей стране. Друзья и врали равно смотрели на него с благоговением, но не счастье его было в том, что он терпел больше всего обид от родных и близких, которым ничего не стоило давать ложные клятвы и нарушать обеты. Все пользовались его великодушием и добротой, зная, что он мстил только врагам.

Хотя Гургену очень хотелось отдохнуть немного в столице Рштуника, дорогой ему по воспоминаниям, но он не мог себе этого позволить и непрерывно привлекая все новых воинов, упражнял их в воинском искусстве, следя в то же время за каждым движением востикана.

Народ Васпуракана называл Гургена отцом и своим спасителем. А востикан, поняв, что перед ним человек стоящий целого войска, почел за лучшее действовать лицемерием и покончить дело миром. Он послал Гургену в дар княжеский меч и пояс, боевого арабского коня и приказ о назначении его властителем Васпуракана, и великой радости армянского народа.

В то же время он собрал всех армянских нахараров и самого спарапета Смбата и увез их в Багдад, вверив Армению сыну Смбата Ашоту. Багдадский эмир заставил всех без исключения пленных армян принять магометанство. И только спарапет Смбат и княгиня Рипсимэ, презрев его угрозы, кончили свою многострадальную жизнь в темнице.

Между тем, Ашот Багратуни стал мудро и благоразумно править страной и восстанавливать ее. Каждый мыслящий человек в те времена удивлялся и удивляется до сих пор жизненной силе армянского народа, который после стольких бедствий и страданий сумел подняться на ноги и продолжать строить новую жизнь.

Но народу Васпуракана не суждено было жить в мире и покое. Не успел Гурген утихомирить страну, как Григор Арцруни, бежавший в Абхазию из страха перед востиканом, с грузинским войском пошел на Васпуракан, чтобы изгнать оттуда Гургена и завладеть страной.

Но грузины, услыхав от народа, с кем они должны иметь дело, не захотели воевать и вернулись обратно. Григор тогда решил вступить в переговоры с Гургеном, предложив ему разделить между собой Васпуракан.

В это же время сын князя Ашота Арцруни Ваган вернулся из Багдада и, собрав войско, напал на столицу Рштуника, но, потерпев поражение, был вынужден вернуться обратно и рассказать эмиру о происшедшем.

Гурген, занятый только войной с чужеземцами, всегда великодушный и незлопамятный по отношению к проступкам своих соотечественников, продолжал наносить арабам удар за ударом, о чем рассказывают летописцы, называя его освободителем и Иудой Маккавеем.

Гурген же был выше всех похвал и сочетал бесконечную храбрость с благородным сердцем, что в те времена, когда брат шел на брата, было беспримерной редкостью.

Ашот Арцруни по приказу верховного эмира послал своего сына Григора Дереника и брата Гургена захватить Васпуракан и изгнать оттуда Гургена Апупелча, который, узнав об этом, уехал в ту часть области, где находились крепости Сринг и Джилмар, и совершенно отказался от власти. Когда же он увидел, что семья Арцруни хочет лишить его и этих крепостей, решил уехать с небольшим отрядом в Грецию. Гурген Арцруни без стеснения послал к нему человека с предложением не уезжать никуда, обещая восстать против брата и разделить со своим тезкой страну. Гурген Апупелч, выслушав посланца, горько рассмеялся, сказав: «Пойди и передай своему господину, что я еду на чужбину, не желая проливать крови своего народа, и удивляюсь, что он, не стесняясь изменить брату и племяннику, осмеливается предложить мне дружеский союз».

После этих слов огорченный Гурген Апупелч сел на коня и с несколькими всадниками отправился в путь. Он доехал до Карина, куда уже дошла слава о нем.

Император Михаил приглашал его к себе в Константинополь, но родная земля и сердце, которое, он верил, принадлежало ему, — мешали принять это приглашение, и он оттягивал его.

В таком настроении он тяжело заболел в Карине, и после выздоровления врачи направили его в окрестности города для перемены климата. По предложению каринского военачальника, Гурген поселился на небольшой даче у самой греческой границы. Дом стоял на холме, и Гурген любил отдыхать в тени вековых дубов на берегу небольшой речки.

Его могучая природа взяла свое, и он стал уже поправляться, когда однажды утром отряд воинов арабов, окружив его на прогулке, связал и повез к Ашоту Багратуни. Это изменническое нападение было подготовлено с помощью греков.

Ашот и сам в это время был в тяжелом положении — против него строились козни. Отец его, спарапет Смбат, находился в руках варваров в Багдаде, и он, испугавшись верховного эмира, не сумел освободит Гургена. Он счел за лучшее послать его к владетелю Тпхиса, считавшемуся среди окрестных эмиров самым человеколюбивым. Тпхисский эмир попытался угрозами и увещеваниями заставить Гургена принять магометанство, но, ничего не добившись, снова велел связать его, надеть на шею цепь и отправить в персидский Атрпатакан. Там приспешники сатаны пустили в ход все, чтобы только заставить этого богатыря отречься от христовой веры, но Гурген, не боявшийся смерти на бранном поле, и здесь остался непоколебим.

Положение Гургена становилось все невыносимее. Христовы враги мучили его жаждой и голодом. Он брошен в подземелье крепости Гмбет на берегу озера Урмии.

Однажды в подземной темнице Гургену, потерявшему всякую надежду на освобождение, привиделся человек в светлых одеждах, который сказал; «Будь осторожен, борись храбро, будь христовым воином, не заблуждайся, как те пленные, принявшие веру Исмаила…» Гурген присмотрелся к нему и узнал Овнана. Он простер к нему руки с возгласом: «Овнан! Овнан!..» Но видение исчезло. Узник ощутил в себе новые силы и вновь уповал на бога.

Но разве Гургену нужна была жизнь? Даже в та времена, когда он был владетелем Васпуракана, он ни минуты не думал о себе, не мстил никому и сочетал добродетель с храбростью.

Он устал от мирского зла, видя вокруг только ложь, обман и предательство. С израненным сердцем, думая только об Эхинэ, он просил бога взять его жизнь, ибо тяжко было ему. Сейчас в грустном одиночестве и безделье он острее ощущал свою сердечную рану, чем среди лязга оружия на поле боя.

С исхудавшим от голода и болезни лицом, забытый людьми, Гурген бодрствовал, когда однажды вошел к нему тюремщик и сказал:

— Пойдем, госпожа хочет тебя видеть.

— Какая госпожа?

— У нее приказ от великого эмира. Пойдем со мной.

Изнемогая от тяжести цепей, Гурген последовал за ним. Они вошли в комнату, где на диване сидела женщина в широком плаще, лицо ее было закрыто покрывалом. По обе стороны от нее почтительно стояли два черных евнуха. Вид этой женщины и евнухов не предвещал ничего хорошего, и Гурген почувствовал опасность, хотя всегда отличался бесстрашием и не боялся смерти. Он окинул безразличным взглядом комнату и стал смотреть в окно, откуда виднелось озеро, залитое солнцем, и небо, которого он был лишен.

Когда тюремщик вышел, женщина под покрывалом заговорила:

— Не узнаешь меня, неверная собака? — произнесла она хриплым и злым голосом. Она раскрыла лицо, и Гурген узнал арабку из Апауника.

— Не было нужды показывать мне красоту твоего желтого лица, — спокойно сказал Гурген. — Твои грубые слова, твой отвратительный голос сказали мне, что предо мной самая наглая женщина, которую когда-либо я в жизни встречал. Закрой свое лицо, чтобы не изменить своей вере и чтобы я не видел ничего безобразнее моей тюрьмы.

Женщина затряслась от ярости, поднялась с места и, заскрежетав зубами, гневно воскликнула:

— Нечестивец! Даже в цепях ты осмеливаешься говорить мне дерзости? Знай, что я госпожа твоего тела и ты не уйдешь от меня. Сколько лет, как я живу жаждой мести, и наконец аллах предал тебя в мои руки. Мне нет нужды закрывать от тебя лицо, потому что ту уже труп. Не думай, что ты умрешь обыкновенной смертью. Я клещами истерзаю твое тело, сожгу на медленном огне. Нечестивый разбойник, ты ворвался в мой дом, похитил моих служанок, увел моего коня, отнял у меня Али. Не жди от меня жалости. Вот приказ верховного эмира, который внял моим просьбам и подарил мне тебя. Единственное, что спасет тебя, неверная собака, это, если ты отречешься от своей ложной веры и, закованный в цепи, как раб, будешь мне служить…