Стерегущий - Алексей Сергеев

В день своего назначения командиром «Стерегущего» лейтенант Сергеев получил рано утром записку от Таисии Петровны. В Порт-Артуре он встречался с ней уже дважды, но обе встречи были очень короткие, и по-настоящему поговорить не удалось. Читая ее дружеское приглашение, Александр Семенович ясно представил себе ее лицо и голос, и почувствовал от этого глубокую, тихую радость. Эта радость усилилась после встречи с Макаровым, не покидала она лейтенанта и в штабе, и в ресторане «Саратов», и даже во время приемки миноносца, где мысли его были поглощены только делом.

Таисия Петровна ждала его с нетерпением, читая книгу и поминутно заглядывая в окно. Как только она увидела колясочку рикши, остановившуюся под электрическим фонарем, сейчас же бросилась открывать дверь.

Лейтенант вошел бледный, усталый, с резко обозначившимися морщинками на лбу и в уголках около глаз, но взгляд его светился удовлетворением. Вечерняя поездка по улицам города отвлекла его от забот и погасила на время тревогу. За месяц военного времени Порт-Артур почти нисколько не изменился. Так же ярко горели на главных улицах фонари, сверкали зазывным светом раскрытые двери кафе и ресторанов, спокойно сияли витрины магазинов, еще звучней и гортаннее разносились в вечернем воздухе голоса китайцев — торговцев сигарами, папиросами, американскими и японскими консервами.

— Как поздно. Я уже стала бояться, что вы совсем не приедете! — воскликнула Таисия Петровна, протягивая гостю руку.

— Занят был, — ответил Сергеев, радостно перехватывая ее пристальный взгляд.

Она была в новой форме сестры милосердия. Белый апостольник скрывал ее волосы и уши, от этого лицо ее стало печальнее и строже и как-то особенно привлекательно. Комната была небольшая, уютная, но довольно холодная. Когда они сели за стол, сервированный для легкого ужина, Сергеев рассказал о своем назначении на «Стерегущий», о встрече с адмиралом Макаровым, о том, как принимал миноносец. Он вспоминал мельчайшие подробности, а Таисия Петровна, то радостно улыбаясь, то озабоченно хмурясь, требовала все новых и новых пояснений. Она хотела ясно представить себе, что изменилось в судьбе Сергеева, какова теперь его роль на корабле, какие опасности могут грозить ему при встрече с японской эскадрой. Александр Семенович, смеясь, уверял, что для страхов пока нет никаких оснований.

Она налила лейтенанту бокал виноградного вина, чокнулась с ним, медленно выпила и выжидательно улыбнулась.

— Экипаж у меня хорош, да и корабль не плохой, — добавил Сергеев.

Он обратил внимание на книгу, оставшуюся на столе, и стал ее машинально перелистывать.

— Начинаете интересоваться военной наукой? — произнес он, быстро пробегая глазами подчеркнутые синим карандашом строчки.

Таисия Петровна задумчиво следила за его лицом. Строгий и ясный профиль его казался молодой женщине воплощением воли и мужества.

— По-моему, о нравственной силе, которая заставляет людей приносить величайшие жертвы во имя победы, сказано верно и хорошо, — произнесла она, чуть-чуть кося глаза в его сторону. — Вы не согласны?

— Напротив, Тася, согласен вполне. Новый командир «Стерегущего» примет это от вас как боевое напутствие, — ответил Сергеев, откладывая книгу.

Серьезно-ласковый тон его голоса и то, что он снова, как при последнем прощании в Петербурге, называл ее Тасей, взволновали Кадникову. Она молча встала, прошлась по комнате, остановилась у окна и отдернула занавеску. Улицы уже погрузились в темноту. За ними, над морем, темнота превращалась в чернильную, мрачную муть, которую изредка прорезали ослепительные лучи прожектора. Ощупывая горизонт, гигантские снопы света медленно двигались из стороны в сторону. Сверкающее око их изредка останавливалось, будто что-то пристально рассматривало. Задержавшись на одном месте несколько мгновений, снопы меняли направление и продолжали по-прежнему важно и степенно бороздить небо и море. Сергеев допил свой бокал и тоже подошел к окну. В глубоком мраке море сливалось с небом. Везде была плотная, беспросветная тьма, в которой настороженному взгляду невольно чудились какие-то неясные, призрачные тени. Хотелось, чтобы прожекторы осветили их, сделали из теней реальность, понимаемую рассудком. Но лучи блуждавших по морю прожекторов становились все более бледными, немощными. Теперь это были уже не огромные снопы, а узенькие язычки света, словно лизавшие рябую поверхность моря. Скоро погасли и они.

— Хорошую вы квартирку выбрали. Далеко видно, — улыбнулся Сергеев.

— Да, когда смотришь отсюда, хочется блуждать по морям, посмотреть все: и Нагасаки, и Гонолулу, и Нью-Йорк, — мечтательно отозвалась Таисия Петровна.

— Только не Нью-Йорк, — возразил лейтенант. — По-моему, это один из скучнейших городов мира, лишенный желания быть красивым.

— Ну, тогда хоть статую Свободы, — полушутливо сказала Кадникова. В глазах лейтенанта блеснули лукавые огоньки.

— Английский острослов Бернард Шоу назвал ее великим покойником, — засмеялся он, отходя от окна к столу. — Давайте лучше помянем ее отсюда и выпьем еще по бокалу.

— Вы пейте… пожалуйста… А я… мне достаточно, — ответила она, наливая ему поспешно вино.

Сказала и вдруг почувствовала, что вот именно сейчас к ней вплотную придвинулись переживания, которые, в сущности, и представляют ее подлинную жизнь. Ведь то, что тревожило и согревало сейчас ее сердце, она всегда считала единственно полным счастьем женщины, хотя никогда, даже в мыслях, не признавалась в этом открыто.

«Родной мой!..» — подумала она с нежностью и волнением, протягивая Сергееву полный до краев бокал. А вслух сказала:

— У меня ведь тоже сегодня новости. С завтрашнего дня я работаю в госпитале Красного Креста… Хирургической сестрой.

Опустошив бокал, он ответил:

— Буду иметь в виду. Когда меня ранят, попрошусь в вашу палату.

— Не прогадаете. Я стану лечить вас тибетской медициной, которой уже начала увлекаться здесь. Ручаюсь, что после каждого ранения вы будете здоровы не позже, чем через неделю.

— А если мне оторвут голову?

— Тогда моя голова будет думать за вас. Устраивает вас это?

Слегка прищуренный взгляд лейтенанта скользнул по ее лицу и фигуре.

— Не совсем. Ведь тогда скажут, что я потерял голову из-за вас.

Она смущенно рассмеялась, но брови ее высоко взметнулись, точно испугавшись чего-то. Жгучая и радостная тревога снова охватила ее. Чтобы прервать томительное для обоих молчание, она сказала с наигранным безразличием:

— Никогда не думала, что в Красном Кресте такая роскошь. Блестящие палаты, белоснежные постели, везде стекло, фарфор, никель. А на двери одной палаты медная доска с надписью: «Дар фирмы Гинзбург». Говорят, здешний миллионер?