Рыцарь-маг - Игорь Ковальчук

Таинство бракосочетания короля Английского Ричарда и принцессы Беренгеры Наваррской, подготовка к которому была начата в первый же день после захвата города и одноименного замка, произошло двенадцатого мая в капелле Святого Георгия — самом красивом и вместительном храме округи. Такая спешка доставила уйму неприятностей устроителям празднества: попробуй-ка собери в чужой стране столько провизии, чтоб хватило всем благородным! Но государя не интересовало, какой ценой далась вся эта роскошь, он требовал только результата.

Но угощение было обильным, вина — разнообразными, а цветочные гирлянды, которыми украсили дома, — пышными и ароматными. Бедняки, столпившиеся на всех перекрестках, дождались пары горстей серебра и вдоволь поразвлекали чужеземных лордов зрелищем доброй драки за каждую монетку. Менестрели и акробаты, которых согнали отовсюду, где нашли, получили щедрое вознаграждение, наелись до отвала, кто-то из них даже разбогател на два-три золотых. Принцесса Беренгера наконец-то стала королевой Английской, вдовая королева Иоанна нарядилась в тщательно сбереженное модное платье, показав всем, что она не менее красива, чем прежде, а Ги де Лузиньян щегольнул перед английскими и французскими сеньорами своей королевской короной и мантией, уже почти незаконной. Словом, почти все остались довольны королевской свадьбой.

Кроме, пожалуй, селян, у которых отобрали почти все припасы, весь скот. Но их-то мнения как раз никто и никогда не спрашивал.

Глава 10

Ги де Лузиньян долгое время считал себя очень удачливым человеком. Он был знатен, довольно богат и очень красив. На нем прекрасно сидели и камзолы, и кольчуга (которую, впрочем, он надевал не так часто). Когда его старший брат, Амори де Лузиньян, познакомил его с вдовствующей сестрой бездетного и больного Балдуина IV, Ги с самого начала был уверен, что дурнушка Сибилла не устоит против его чар. Так и случилось — одутловатое, всегда грустное и немного раздраженное лицо сестры иерусалимского короля неизменно заливалось краской при виде красавца де Лузиньяна. Она поглядывала на усердно ухаживающего за ней кавалера со смущением и поощрением и на предложение руки и сердца ответила радостным согласием. Против их брака смертельно больной Балдуин не возражал. Через Сибиллу Ги сумел приблизиться к вожделенной короне на расстояние протянутой руки. Король Иерусалимский уже не мог исполнять свои обязанности и с радостью переложил их на плечи молодого и энергичного зятя. Теперь бывший французский дворянин почувствовал себя настоящим королем. Пусть его королевство было меньше иного французского графства и продолжало постепенно уменьшаться в размерах, все-таки это было королевство, самое настоящее, без обмана. И де Лузиньян полагал, что может считать себя королем по праву.

Но человеку не может везти вечно — эту истину Ги, привыкший к удаче, скоро почувствовал на своей шкуре. Сперва он умудрился попасть в плен к султану Саладину и целый год провел в заключении, правда, довольно комфортном. Потом умерла покладистая Сибилла, которая сквозь пальцы смотрела на постоянные измены мужа, потому что он, любвеобильный, никогда не забывал приласкать ее. И самое главное — не успела родить наследника. Супругу де Лузиньян оплакивал искренне, поскольку ценил спокойных и сговорчивых женщин и, кроме того, предвидел немалые проблемы в связи с ее смертью.

И не ошибся. На горизонте немедленно возник Конрад де Монферра, поспешно женившийся на младшей сестре Сибиллы, веселой толстушке Изабелле. Он заявил, что раз Ги получил корону через жену, а теперь остался вдовцом, то корона по праву должна перейти ко второй наследнице Балдуина, то есть его собственной жене. Вопрос был слишком спорный, чтоб решить его сразу и однозначно, Конрад не скупился на обещания, посулы и подарки, и де Лузиньян почувствовал, что венец правителя уплывает от него все дальше и дальше. Он рассчитывал, что король Английский поможет ему вернуться на трон.

Слухи о ссорах Ричарда с Филиппом Августом распространились повсеместно — у сплетен вообще легкие крылья. Француз как раз поддерживал де Монферра, теперь Ги надеялся, что Плантагенет хотя бы в пику Капетингу признает права старшего зятя ныне покойного Балдуина на корону более законными.

Ричард принял де Лузиньяна как короля Иерусалимского, и это должно было обнадежить, но и намекнул Ги, что первый долг христианского государя — способствовать тому, чтоб Гроб Господень (и, конечно, сам Иерусалим, богатый город, куда прибывали караваны с Востока и где купцы без удовольствия, но послушно отстегивали в государственную казну изрядную долю прибылей) оставался в руках христиан. Против этого нечего было возразить. Тогда Ричад сообщил, что для успеха военного дела очень важно захватить и привести к покорности остров Кипр — удобную перевалочную базу. На это де Лузиньяну тоже было нечего сказать, все верно.

Но теперь из этого следовало, что король Иерусалимский должен помочь королю Английскому этот Кипр захватить, а иначе на дальнейшую поддержку английского правителя может не рассчитывать. Ги, имевший большой опыт придворной жизни, подтекст прекрасно понял. Он, пожалуй, был не прочь повоевать.

Дик осознал, что Комнину не поздоровится. Молодой рыцарь и раньше не обольщался насчет незадачливого императора. Чудо, что он вообще продержался так долго. Должно быть, в Византии совсем худо с войсками и стоящими военачальниками, раз базилевс не смог как следует врезать промеж глаз такому бестолковому внучатому племяннику. Плох тот базилевс, который не может удержать в своей власти государство. Плох тот император, который не привык сперва думать, а уж потом делать.

А Ричард обсуждал с де Лузиньяном доставленное гонцом письмо Филиппа Августа, в котором французский король просил Плантагенета как можно скорее прибыть под Акру и помочь с захватом города.

— Что он там себе думает — что я здесь прохлаждаюсь, что ли? — ворчал король Английский. — А если этот Комнин ударит нам в спину — кому будет хорошо?

Дик молча не соглашался. В то, что Комнин рискнет еще раз высунуть нос из-за своих укреплений, он не верил ни на гран. Духу у императора хватило на хамское письмо, но для того чтобы напасть на более сильного противника, он все-таки слишком умен. Но Ричард обоснованно рассчитывал на двадцать тысяч золотых и, пожалуй, еще какую-нибудь поживу. Он уже прикидывал, какой доход может дать такой большой остров, как Кипр, если выжать его как следует. И эти соображения перевешивали даже память о данной клятве, которая обязывала его нестись на зов Капетинга и помогать ему в войне.