Купеческий сын и живые мертвецы (СИ) - Белолипецкая Алла

Там, почти точно под дубом, на который они все трое влезли, соединились Сцилла и Харибда. Правики и левики, которое до этого только нарезали сходящиеся круги, теперь не просто сошлись вплотную. Они сшиблись, как древнеримские гладиаторы на арене. И падали теперь на землю там и сям, сбиваемые с ног своими неживыми соплеменниками. Которые, впрочем, зачастую тут же и сами падали. Теряли равновесие при соударении с другими умирашками или же валились под напором более крупных, чем они сами, созданий. Всех, кто падал, тут же начинали затаптывать — вминать в размокшую землю. И уже через минуту траву под дубом почти сплошь покрыл гнусный ковёр из раздавленных мертвецов.

Некоторые из них продолжали шевелится, подергивал руками и ногами, явно прорываясь подняться. Но, стоило чьей-либо ступне продавить им голову, тут же затихали. Увы, и на фонарь с единственной свечкой кто-то из умирашек тоже вскоре наступил. Зина услышала хруст стекла, и на несколько мгновений перестала видеть что-либо вообще — из-за контраста наступившего мрака с тусклым, но всё же освещением. А когда Зинины глаза чуть-чуть привыкли к темноте, и девушка смогла различать очертания силуэтов внизу, ей сделалось ясно: правики и левики, продолжая своё коловращение, движутся дальше. Отступают от старого дуба. И круги их постепенно начинают отдаляться один от другого.

— Мы должны слезать, — сказал Иван Алтынов. — И немедленно. Пожалуй, даже хорошо, что земля внизу теперь — не твердая. Нам придётся прыгать, и света у нас больше нет. Одна надежда — на него. — И он потянулся к рыжему коту — вероятно, с намерением спустить его вниз.

Однако Эрик не стал этого дожидаться — спрыгнул с дерева сам. Что ему была — высота в две с половиной сажени? Крутанувшись на месте, Рыжий молниеносно огляделся по сторонам. И — по кошачьему силуэту, который смутно обрисовался во тьме, Зина поняла: Эрик запрокинул башку и смотрит сейчас прямо на них с Ванечкой. Явно давая понять, что время дорого, и долго их ждать он не станет.

Глава 20. Глаза не лгут, и не обманывает слух

1

Отец Александр Тихомиров вернулся из своей пастырской поездки, когда время уже перевалило за полночь. И не удивился тому, что в его собственном доме на Губернской улице ни одно окошко не светится. Ничего иного он увидеть и не ожидал. Его дочь давно уже должна была улечься спать — у них заранее было уговорено: если отец допоздна задержится, она его возвращения дожидаться не станет.

Однако соборный протоиерей, сходя со своей брички, которой он сам же и правил всю дорогу, не сумел разглядеть ни одного огонька и на всей Губернской улице. Только в отдалении — там, где на пересечении Губернской и Пряничного переулка стоял дом купца Алтынова — желтели освещенные окна. Похоже было, что все соседи протоиерея спали сейчас непробудным сном. Что казалось весьма странным — если принять во внимание отгремевшую только-только грозу. При таких громовых раскатах, а паче того — при таких высверках молний, какие отец Александр наблюдал всю дорогу, мудрено было бы забыться сном.

Впрочем, размышлять об этом прямо сейчас священнику не хотелось. Он весь промок насквозь в своей не имевшей козырька бричке и полагал необходимым как можно скорее переодеться, чтобы, чего доброго, не схватить простуду. Но сперва ему нужно было распрячь лошадь, завести её в конюшню и задать ей овса.Обычно священнику помогал с бричкой приходящий работник, живший в соседнем доме, и батюшка даже постучал несколько раз к нему в окошко и окликнул по имени. Но — никто не отозвался. Все указывало на то, что соседи его и вправду крепко спят — их не добудиться.

Протоиерей вздохнул, взял лошадь под узцы и собрался уже завести её во двор, чтобы там собственноручно распрячь. Да так и застыл на месте — поскольку случайно поглядел в ту сторону, где располагался Духовской погост со Свято-Духовским храмом.

В первый момент священник решил: зрение его обманывает. Да и потом, Губернская улица была почти вся погружена во мрак. Лишь два фонаря, прикреплённые к бричке отца Александра, давали какое-никакое освещение. В их неярком свете ему и предстала картина, ошеломившая его куда больше, чем недавняя гроза. И даже больше, чем непробудный, необъяснимо крепкий сон всех его соседей.

Эти фигуры, которые двигались в его сторону — они просто не могли являть собой то, о чем он подумал. Такого просто не могло быть.

2

Иван Алтынов крепко сжимал руку Зины с того самого момента, как они спустились вниз с ветви старого дуба. Им пришлось прыгать, и, конечно, Иван спрыгнул первым — почти чудом сумев приземлиться на ноги. Впрочем, почва внизу отнюдь не была твёрдой — и ливень размочил её, и ходячие мертвецы добавили ей грязевой слякоти своими раздавленными телами. Так что –расшибиться всерьёз даже при падении на такую почву с высоты в две или три сажени вряд ли было бы возможно.

— Прыгай! — велел он Зине, быстро оглядевшись по сторонам. — Я тебя поймаю!

Во мраке трудно было разглядеть что-то определённое, но всё-таки Иван понадеялся, что правики и левики продолжают сейчас своё коловращение на некотором расстоянии от них с Зиной и Эриком. Рыжий не убежал — застыл в напряженной позе у ног своего хозяина, нервно отмахивал вправо-влево пушистым хвостом и явно вслушивался в звуки ночи: уши его стояли топориком. Похоже было, что котофей, как и сам Иван, не слышит тех звуков, которые предваряли приближение восставших покойников: сиплого посвиста, который издавали их мёртвые глотки.

Зина не заставила просить себя дважды — сползла с ветки, держась за неё обеими руками, а потом спрыгнула. И её белая батистовая юбка мелькнула в воздухе, надувшись колоколом. Иван поймал девушку у самой земли, крепко ухватив её за подмышки. И ощутил, сам себя стыдясь, горячую мягкость её груди и скользкую гладкость Зининой кожи под мокрым платьем. Но — он тут же поставил девушку на ноги. Так что она, по счастью, не успела заметить того краткого смятения, которое испытал Иван.

Эрик Рыжий, словно бы только этого момента он и дожидался, тут же сорвался с места и помчал к воротам погоста. А его хозяин — рука об руку с поповский дочкой –устремился за ним следом.

Иван и сам не помнил, как они добежали до чугунных ворот. Эрик мгновенно ввинтился между двумя прутьями с острыми навершиями на концах и выскочил наружу. А Ивану пришлось ещё разматывать цепь, соединявшие створки ворот. Но и тогда он руку Зины не выпустил: действовал одной свободной рукой. А когда ворота распахнулись, выпуская двух людей за пределы погоста, купеческий сын не поленился — вернул цепь на прежнее место. Он планировал вскоре вернуться сюда, и совсем не жаждал, чтобы к его возвращению кладбищенские обитатели разбрелись кто куда. Это уж никак не согласовалось бы с тем, что он замыслил.

Но, едва выбравшись на дорогу, что вела к погосту, они оба осознали, что бежать больше не могут — просто упадут, если попробуют это сделать. И вот теперь они с Зиной, держась за руки, брели по Губернской улице — прочь от страшного места, где мертвецы расхаживали кругами по раскисшей земле. Эрик Рыжий, который явно вымотался ничуть не меньше, чем его люди, так жалобно мяукал у ног Ивана, что тому пришлось поднять кота с земли и сунуть себе за пазуху. И только рыжая кошачья голова высовывалась из горловины Ивановой рубахи.

Иван понимал: им следовало бы поспешить, прибавить шагу. Но даже у него самого не оставалось на это сил, а у Зины, надо думать, и подавно. Они шли, почти приволакивая ноги — на которых у Зины оставались одни только чулки. И даже не глядели ни сторонам, ни вперёд — только вниз, чтобы, в дополнении ко всем злоключениям этой ночи, не запнуться обо что-нибудь и не растянуться на дороге. Точнее, это сам Иван не глядел — поскольку вел за собой Зину, держа её за руку. А вот у Зины благодаря этому имелась возможность худо-бедно оглядывать окрестности. Так что именно она, а не купеческий сын, заприметила свет впереди.