Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - Владимир Аничков

Больших разрушений от артиллерийского огня заметно не было. Бросился в глаза лишь один исковерканный тендер и два разрушенных вагона. Вокзал почти не пострадал, если не считать небольшого количества следов от пуль на кирпичных стенах. Весь вид его сильно изменился, он скорее напоминал военную казарму, чем вокзал. И на перроне, и в залах виднелись лишь чешские солдаты. Исключение составляли две-три гимназистки, весело смеявшиеся среди окружавших их солдат. Извозчиков не оказалось, и нам вновь пришлось с нашими чемоданами, картонками и портпледами плестись пешком по городу.

Несмотря на тяжёлую ношу и слишком медленное продвижение, на душе было весело и светло. Казалось, что моё чувство разделялось массой публики, как снующей по улицам, так и сидящей на завалинках у пригородных хибарок.

Вот и наш дом. Как хотелось скорее узнать, жива ли бабушка, цело ли наше имущество!..

Наконец мы дома… Всё благополучно. Толя и Боря Имшенецкие тотчас же побежали разыскивать коменданта, дабы за-писаться в армию. Жена пробовала их отговаривать, но я знал, что это бесполезно. Будь я помоложе, сам бы взялся за ружьё — так хотелось скорее сбросить ненавистных коммунистов, так верилось в скорое избавление России от большевицкого ига.

Наши юноши вернулись поздно вечером в диком восторге. Их лица раскраснелись, глаза горели…

— Нас приняли и назначили в службу связи. С завтрашнего дня начнём дежурить в гараже, и в нашем распоряжении будет мотоциклетка, — отрапортовал мой Анатолий.

Зная его любовь к машинам, я радовался, что он попал именно в эту часть.

Со слов юношей оказалось, что и здесь людей больше, чем оружия, поэтому их и назначили на эту нестроевую должность.

На другой день к девяти часам утра я уже был в вестибюле Коммерческого собрания, где разместилась комендатура города, и ожидал приёма коменданта. Весь вестибюль был заполнен военными и барышнями; встречались и солидные штатские. Последние были мне знакомы, военную же молодёжь я совсем не знал. Большинство военных не были екатеринбуржцами, а прибыли в город вместе с чешскими войсками.

Настроение в первые дни было настолько радостное, что часто можно было наблюдать и на улице, и в общественных местах, как люди, здороваясь, целовались, поздравляя друг друга с великим праздником освобождения от тяжёлого ига большевиков. Радость отдалённо напоминала светлый праздник Пасхи.

Тут же я узнал о подробностях взятия Екатеринбурга.

Красные покинули город ещё вечером одиннадцатого июля по старому стилю и сосредоточились около станции Екатеринбург-Второй.

Перед уходом большевиков решено было «хлопнуть дверью», т. е. разграбить город. Со стороны анархистов, во главе которых стоял Жебунёв, последовал сильный протест. Жебунёв заявил, что если начнётся грабёж и насилие, то анархисты ударят в тыл красным.

Как только «товарищи» покинули город, группа офицеров, человек тридцать, под командой прапорщика Зотова захватила со склада винтовки и, направившись к тюрьме, выпустила оттуда политических заключённых. Вместе они двинулись по Московскому тракту навстречу продвигавшимся к городу казакам, против которых красные устроили на шоссе засаду с пулемётом.

Подойдя с тыла к этой горсточке «защитников» Екатеринбурга и сказав им, что их прислали в подкрепление, Зотов и студент-матрос Чернобровин, завладев пулемётом, скомандовали: «Руки вверх!» Захватив красных в плен, тотчас же отослали под конвоем в город и заключили в тюрьму.

Казаки подходили осторожно, не веря в то, что перед ними отряд белого офицерства, а не красные… Наконец поверили и вместе вступили без боя в город. Лишь пройдя его весь, в кварталах, прилегающих к Екатеринбургу-Второму, вступили в перестрелку с красными, отходившими через Шарташ к Тагилу и Тюмени.

Сам же вокзал был взят чехами после небольшой перестрелки почти без сопротивления. Был убит один казак и ранено двое чехов.

Имя Зотова передавалось из уст в уста как героя дня.

После долгих ожиданий чешский комендант принял меня и на мои вопросы дал лаконичные, мало удовлетворившие меня ответы. Из его слов я узнал, что чехи не намерены оказывать давление на власть, которая здесь образуется. Больше всего их командование симпатизирует комитету, образовавшемуся в Самаре из группы членов Учредительного Собрания.

Город, по словам коменданта, пока управляется военной комендатурой, которая делится на чешскую и русскую. Сам же город разделён на одиннадцать участков, и по всем вопросам гражданского характера следует обращаться к участковому коменданту.

— Позвольте, какое отношение комендант моего участка имеет к денационализации банков? Нужна какая-нибудь единая власть, к которой мы должны обращаться по всем гражданским вопросам.

Комендант ничего не сумел ответить, и я вышел от него в несколько подавленном состоянии духа. «Конечно, прежде всего, — думалось мне, — надо сейчас же собрать городскую думу прежнего, дореволюционного состава и вручить ей всю власть».

Мне пояснили, что тут же находится и русский комендант. К нему я и решил обратиться.

Русский комендант — кажется, капитан, слушатель академии, — не был мне знаком, но знал меня, а потому был много вежливее чеха. В сущности, он ничего не прибавил к предыдущим разъяснениям, если не считать сетований на неразбериху, которая происходит из-за двойного командования. Он посоветовал обратиться к командующему русскими войсками полковнику Шереховскому, штаб коего помещался в Первой женской гимназии.

Мой разговор с Шереховским всё время прерывался входящими офицерами, и я был поражён их оборванным видом и вольностью обращения. В общем, они нисколько не отличались от «товарищеских» войск.

Одному из офицеров даже этот терпеливый комендант, не удержавшись сделал замечание:

— Как вы стоите?!

— А что? — спросил офицер, обеими руками опиравшийся на письменный стол коменданта и очень неохотно их убравший.

На главный интересовавший меня вопрос — о судьбе великих князей, находившихся в Алапаевске, — офицер никакого ответа не дал.

В вестибюле Первой гимназии, куда я отправился, было ещё оживлённее, чем в Коммерческом собрании. Здесь я встретил многих своих знакомых, бывших влиятельных граждан Екатеринбурга, ожидавших приёма. Немало было русской военной молодёжи, гимназисток, подруг Наташи, и несколько знакомых дам.

Эти дамы в одном из классов устроили чайную, в которой всё офицерство получало даром чай и незатейливый обед.

Шереховской был со мной мил и любезен. Однако на первый заданный мной вопрос о судьбе великих князей он не смог дать мне никакого ответа. Алапаевск ещё находился в руках красных. О Государе Шереховской сказал, что тот, по-видимому, казнён, и есть основание думать, что погибла и вся Царская семья.