Повесть о партизане Громове - Сергей Омбыш-Кузнецов

18 октября полк Степана Толстых перерезал линию Кулундинской железной дороги между станциями Бурла и Карасук, разобрав рельсы, спилив телеграфные столбы и на большом протяжении порвав провода. Под откос был спущен воинский эшелон — под обломками вагонов погибло около пятисот белополяков. 20 октября особый подрывной батальон под командой Почитайлова взорвал железнодорожное полотно и мосты между Рубцовкой и Весёлым Яром, между Рубцовкой и Поспелихой. Станция Рубцовка оказалась блокирована.

С. С. Толстых — командир 12-го Карасукского полка

Наступление партизан началось рано утром по открытой степи. Белогвардейцы вели огонь с двух бронепоездов, не давая полкам продвигаться вперёд. И Главком, и командир корпуса не знали, что предпринять. Помощь пришла неожиданно. К полевой ставке прискакал на взмыленной лошади устъ-мосихинский партизан и весело отрапортовал:

— Товарищ комкор, наши "заводы Круппа" две пушки сготовили. Комиссар Аркадий Николаевич Данилов спрашивает: куда их поставить?

— Пушки?! — обрадовался Громов. — А ну, давайте их скорее сюда.

Партизан ускакал. Вскоре на двух парах упряжек пушки были доставлены. С ними приехал и Данилов.

— Вот какие отгрохали! — показал он Громову на самодельные пушки, установленные на передках телег. Стволы их были укреплены на деревянных станинах и обтянуты шинным железом. — Одну в Павловском рабочие смастерили, другую — наши, усть-мосихинские.

— Ставь-ка их на позиции, — приказал Громов, — да пальните по бронепоездам.

Партизаны галопом двинулись вперёд, развернули лошадей и поставили пушки на небольшой возвышенности.

— По белогвардейскому бронепоезду, батарея — огонь!

Пушки оглушительно рявкнули.

— Выдержали! Заряжай ещё, ребята! — крикнул Данилов.

Снова оглушительный взрыв, и… одну пушку разорвало, другую далеко отбросило назад. Осколками были убиты два партизана-пушкаря. Однако "артиллерия" успела свою роль выполнить — заслышав выстрелы, бронепоезда на полных парах ушли из Рубцовки.

— А-а, струсили!.. Кишка оказалась тонка!.. Подрывники там их встретят! — шумели им вслед партизаны.

Но подрывники их не встретили. Команды бронепоездов восстановили разобранный путь и удрали — одна в Барнаул, другая — в Семипалатинск.

Полки по приказу Мамонтова стали обходить Рубцовку с севера и востока. Громов с 6-м полком и интернациональной ротой — с запада. Колчаковцы засели в депо и не давали продвинуться вперёд.

Громов через связного приказал командиру эскадрона пробиться к водокачке и вывести её из строя. Зотов послал группу конников. Они перемахнули поле и были уже совсем у цели, как из окон депо белогвардейцы открыли частый огонь — и партизаны упали замертво. Зотов послал ещё одну группу — она также погибла, не достигнув водокачки. Командир эскадрона сбросил на землю шапку, вскочил на коня и помчался к водокачке. Партизаны с тревогой наблюдали за ним. Вот уже осталось триста, двести, сто сажен… и вдруг лошадь под Зотовым споткнулась и распласталась на земле.

— Убили! — зашумели партизаны. — Зотова убили!..

Но Зотов высвободился из-под коня и побежал к водокачке. Из депо снова захлопали выстрелы — командир эскадрона упал на землю и больше не поднялся.

Громову доложили о гибели группы партизан и командира эскадрона Зотова.

— Коня! — потребовал Громов.

Ординарец подвёл засёдланную лошадь, Игнат Владимирович вскочил в седло и не мог сразу попасть ногой в стремя. Со злостью рванул удила и помчался к позициям, занимаемым эскадроном Зотова. Поравнявшись с партизанами, отдал команду:

— Бейте по окнам депо, я поеду на водокачку! Назад буду возвращаться — сигнал подам.

Партизаны попытались его отговорить:

— Не езди, комкор, убьют. Лучше мы ещё раз попытаемся.

— Ничего, проскочу. У меня конь добрый, — проговорил Громов и рванул повод. Конь сразу же вынес его далеко вперёд.

Партизаны сосредоточили огонь по окнам депо. Громов перемахнул открытое место и скрылся у водокачки.

В котельной Игнат Владимирович нашёл человека в замасленной спецовке.

— Ты кто будешь? — спросил он его.

Человек минуту рассматривал Громова и, видимо, решив, что он для него не опасен, ответил:

— Здешний механик.

— А я командир партизанского отряда. Водокачку надо вывести из строя. Поможешь?

Механик едва заметно улыбнулся.

— Мы уже всё предусмотрели. Ни один эшелон беляки не смогут вывести со станции. Воды нет. Подождите минутку… — Механик сходил куда-то и принёс мешок с грузом. — Вот, возьмите: здесь золотники и другие части, без которых машины не будут работать. Мы ещё утром их сняли, как заслышали, что партизаны на Рубцовку идут.

Громов порывисто шагнул к механику и, пожимая ему испачканную мазутом руку, сказал:

— Спасибо, товарищ!

Игнат Владимирович привязал мешок с частями к седлу, под прикрытием партизанского огня благополучно вернулся назад.

В это время мимо партизанских позиций ехал куда-то в ходке комиссар Романов. Рядом сидела женщина. Их "сопровождала рота "спасения революции".

Партизаны после занятия железнодорожной станции.

Громов с адъютантом подскакали к Романову. Комкор раздражённо выругался:

— Для охраны шлюх, комиссар, достаточно и одного человека. Выбирай любого, остальные со мною станцию брать будут.

Романов попытался возражать, но Громов не стал его слушать, скомандовал:

— Рота, за мной! — И вздыбил коня.

Никто не последовал за ним.

— Предупреждаю, — выкрикнул Громов, — за неисполнение приказа предам военно-полевому суду. Адъютант, передай командиру полка Голикову: обезоружить роту спасения.

Романов, ругаясь, оставил с собой четырёх человек, с остальными Громов двинулся в сторону депо. К ним присоединились другие партизаны.

К утру взаимодействием всех полков Рубцовка была очищена от белых.

Громов, организовав отправку с рубцовских складов захваченных у белых трофеев, возвращался в ставку. Недалеко от неё он встретил Макса Ламберга. Тот был взволнован.

— Товарищ Громов, мне надо несколько вам говорить, — обратился он к Игнату Владимировичу.

— Говори, друг, говори. Я слушаю. — Громов соскочил с седла и подошёл к Ламбергу.

— Я был в штаб. Ой, что там Романов делал. Ругался с Главком, кричит: зачем с Громов объединялся. Громов всех наших партизан побьёт. Надо арестовать Громова, а нет — сами партизаны его будут стрелять.

— Спасибо, Макс, — проговорил Громов. — Я учту это. А ты на всякий случай пошли ко мне для связи двух партизан и с ротой промаршируй несколько раз мимо Ставки. Понял?

— Понял.

Игнат Владимирович, стараясь успокоиться, пошёл пешком к Ставке. В помещении были лишь Мамонтов и Романов. Мамонтов что-то вычерчивал на листе пожелтевшей бумаги, Романов, поддерживая голову руками, полудремал за столом.

Громов хлопнул его по плечу, спросил:

— Ну что, комиссар армии, немного не доспали?

Романов вскинул голову, метнул сердитый взгляд на Громова и раздражённо бросил Мамонтову:

— Ты, Ефим Мефодьевич, расскажи своему комкору, как вести себя надо.

Мамонтов хитро улыбнулся, ответил:

— Ты — комиссар, вот и расскажи, а я послушаю.

— Хорошо, я скажу, — зло бросил Романов и встал из-за стола. — Хотя ты, товарищ Громов, и являешься комкором, но кто тебе дал право бить наших партизан и отбирать отвоёванное у буржуев добро? Партизаны бунтуют, требуют тебя расстрелять. И они правы, правы! Я их поддерживаю…

— О каких партизанах ты речь ведёшь? — перебил его Громов.

— Не знаешь, да? — прохрипел Романов. — Всё знаешь, только притворяешься. Валенком партизана бил, это помнишь?

— Это помню, — спокойно ответил Громов. — А ты что же, хотел, чтоб я награду ему выдал за подобные дела, — и вдруг рассердился: — Ты, комиссар, потворствуешь мародёрам, вместо того, чтобы вести с ними борьбу. Армию разлагаешь…

— А что случилось? — поинтересовался Мамонтов.

— Мы же с тобой договорились, Ефим Мефодьевич, всеми мерами бороться с грабежами, а сегодня утром еду по городу, встречаю группу партизан из 2-го полка, и у всех за спиной мешки с награбленным. Вытряхнул я тряпьё из мешков, у одного, верно, ещё детские валенки оказались. Спрашиваю: для чего их набрал? "Зима ведь скоро, — отвечает, — а у меня, видишь, сапоги развалились". Разозлился я и говорю: снимай сапоги, надевай валенки! Он стал натягивать на ногу, да разве натянешь, если они и двенадцатилетнему мальчишке не годны. Ну, я и не удержался, отхлестал его этим валенком. Между прочим, комиссар, они все на тебя ссылались: товарищ Романов, мол, и тот ничего против не имеет, а ты, комкор, свои порядки устанавливаешь…