Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918 - Эрих Людендорф

В последующие дни мы продолжали продвигаться вперед, русский фронт стал распадаться, и тактическое наступление превратилось в стратегическую операцию широкого масштаба, распространяясь далее на юг вплоть до Буковины. Русские войска в беспорядке отступали, их поразила бацилла революции. 2 и 3 августа мы с боями заняли Збруч, Черновцы и Кимполунг. На этом закончилась операция, начавшаяся 19 июля. Бои в Румынии носили сугубо местный характер.

Как и осенью 1916 г., в последнем наступлении немецкие войска показали себя с лучшей стороны, с радостью освободившись от тягот и пут нудной окопной войны. Австрийские войска, невзирая на солидную помощь с нашей стороны, продемонстрировали наглядно, что с пугающей быстротой теряют боевой дух.

Широкая наступательная операция Антанты, в начале лета 1917 г. призванная раз и навсегда покончить с Германией, постепенно затихла. Русская революция помешала скоординированным действиям на Западе и Востоке. Россия не смогла участвовать в совместном англо-франко-итальянском наступлении, а когда русские двинулись вперед, ее западные союзники к тому времени уже выдохлись. Хотя и не без труда и потерь, мы на Западе выстояли, а на Востоке даже преуспели. Военное поражение России сделалось очевидным всему миру.

Минули шесть месяцев подводной войны. Ее количественные результаты впечатляли, но она не достигла главной цели. У меня, правда, еще теплилась надежда, что предсказания главного морского штаба в ближайшее время все-таки реализуются. Но начал мучить вопрос: сможем ли мы построить столько подводных лодок, сколько их требуется? Во всяком случае, в условиях напряженной обстановки на фронте ОКХ не могло высвободить из сухопутных войск большое число специалистов для ВМС или им в угоду перекроить «программу Гинденбурга».

Пользуясь благоприятными обстоятельствами, созданными русской революцией, мы сумели упорным трудом и решительными мерами несколько разрядить напряженную военную ситуацию. При отсутствии единой воли как в Германии, так и в Австро-Венгрии переворот в России, хозяйственные неурядицы и возросшее влияние вражеской пропаганды усиливали факторы, снижавшие боеспособность обоих союзнических государств и сводившие на нет военные успехи. С этого момента надежда Антанты на внутренний развал в стане противника постоянно получала новую пищу. Все это очень затрудняло достижение мира путем переговоров и отдаляло время окончания вооруженного конфликта.

Рейхсканцлер фон Бетман и граф Чернин находились под сильным впечатлением от русской революции. Оба опасались, что нечто подобное может произойти и в их странах, и, принимая важные решения, постоянно думали об этом. Им следовало крепить силу духа народа, как мы укрепляли боеспособность войск в ходе ожесточенных схваток с врагом. Но их политика сводилась к неизменным уступкам внутреннему давлению; они перестали руководить народом. Оба государственных деятеля не заметили, какой непоправимый вред они нанесли своим поведением объединительным усилиям двух стран, а значит, и всей военной кампании. Оказавшись волею судьбы в чрезвычайно ответственный момент во главе своих народов, оба они не проявили волевых качеств, соответствовавших серьезности обстоятельств. Нужно было вести тяжелые бои и на внутреннем фронте. Графу Чернину приходилось труднее, имея дело со смешением многих наций. Господину фон Бетману было легче, необходимо было лишь поступать так, как того требовали характер войны и наше положение, учитывая стремление врагов уничтожить Германию. Ему следовало не заигрывать с практически недостижимой идеей примирения путем переговоров, а сплачивать народ, указать ему цели и задачи и дать войскам все, что мы просили. Нужно было вновь и вновь доходчиво разъяснять немцам, за что они сражаются, и раскрывать суть истинных намерений противника. И подавляющее большинство немцев опять, как и в 1914 г., пошло бы за ним. Но не желающих слушать дельные советы хватало во все времена.

В первых числах апреля 1917 г. германского кайзера посетил в Хомбурге император Карл в сопровождении графа Чернина и генерала фон Арца. Туда же вызвали рейхсканцлера, генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга и меня.

Пока их величества и главы правительств совещались, мы, т. е. генерал фон Арц, генерал-фельдмаршал фон Гинденбург и я, обсуждали сложившуюся военную обстановку и пришли в итоге к выводу: положение серьезное, но вовсе не безнадежное.

Генерал фон Арц поддержал это мнение и в отношении оборонительных рубежей, удерживаемых австрийскими войсками, но добавил, что из-за нехватки стратегического сырья и значительной убыли в живой силе армия двуединой монархии сможет воевать только до зимы. Вместе с тем никто из нас не сомневался в необходимости пока продолжать войну со всей энергией. Как сложится обстановка к зиме, предсказать было невозможно.

В полдень в 12.00 состоялись переговоры с участием рейхсканцлера, графа Чернина, генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга, генерала фон Арца и меня. Перед началом рейхсканцлер спросил меня, не считаю ли я, что настало время выступить с предложением о мире. Ответить я мог только так: Антанта уже приготовилась к решающей битве, а потому, на мой взгляд, сейчас для подобных инициатив с военной точки зрения момент неподходящий. Больше этот вопрос не затрагивался. Граф Чернин предложил для скорейшего достижения мира передать французам Эльзас-Лотарингию. Австро-Венгрия, мол, со своей стороны, согласится на присоединение Галиции к Польше и на объединение последней с Германией. На этом наш разговор прервался: рейхсканцлера и графа Чернина вызвали к обоим монархам.

За завтраком в частной беседе граф Чернин поделился со мной своими соображениями. У меня не было причин таиться, и я прямо высказал графу, что я думаю по поводу его предложений. Его польский проект показался мне весьма сомнительным: как отнесется к нему Польша? Как это отразится на наших восточных землях? Весь этот план удивил меня тем более, что польская политика Австро-Венгрии в Варшаве нисколько не учитывала интересы Германии. В этом проекте все было неопределенно, кроме передачи Эльзас-Лотарингии французам, о чем, по моему мнению, пока мы не побеждены, не могло быть и речи. Всякий народ, потерявший чувство самоуважения и собственного достоинства, непременно гибнет. Эльзас-Лотарингия – немецкая земля, и для нас дело чести защищать свои владения до последней капли крови; с этим были согласны все политические партии, за исключением независимых социал-демократов. Если бы какое-либо правительство и ОКХ проигнорировали это непреложное правило, то были бы сметены возмущенными народными массами. Уступка Эльзас-Лотарингии была бы недвусмысленным свидетельством нашей слабости, которое противоречило бы фактам. Антанта, безусловно, оценила бы подобные проекты как откровенное признание нашего военного поражения и непременно увеличила бы свои требования к ним.

Об отторжении Галиции от Австро-Венгрии граф Чернин разговора не возобновлял. Однако вскоре он с большим рвением и довольно ловко выступил в защиту австрийско-польского плана решения проблемы, разоблачив истинные намерения Австро-Венгрии. Мы с генерал-фельдмаршалом не без основания опасались, что это решение подорвет союзнические отношения, создаст прямую угрозу немецким восточным землям и насущным интересам Германии. Польша станет претендовать на исконно германскую территорию, а прусские поляки – ей подыгрывать, венское правительство волей-неволей превратится в ходатая этих желаний, что в конце концов приведет к конфликту между Германией и Австро-Венгрией.

Тема скорейшего мира часто обсуждалась в Австро-Венгрии. Теперь нам известно, что император Карл обращался к странам Антанты с предложением сепаратного мира. В русле этой идеи он в середине апреля в письме его величеству кайзеру рассуждал о заключении мира с большими, если потребуется, уступками со стороны Четверного союза. Это письмо и другие похожие послания кайзер передал рейхсканцлеру для ответа. Нам с генерал-фельдмаршалом, а также начальнику главного морского штаба, как военным специалистам, поручалось дать экспертную оценку содержавшихся в посланиях предложений. На этот раз наши мнения полностью совпали с точкой зрения рейхсканцлера.

Как указал в своем ответе рейхсканцлер, учитывая большие надежды, которые связывают страны Антанты с предстоящим наступлением, добиться у них согласия на заключение мира можно только путем капитуляции. Такой мир немецкий народ, дескать, не поймет и не примет. Тем более что ситуация в России нам благоприятствует. Сильные антивоенные настроения в этой стране, возможно, позволят начать мирные переговоры, которые проложат дорогу к всеобщему миру. Такова была официальная реакция германского правительства на письмо императора Карла.

А граф Чернин и в последующем не упускал случая затронуть проблему мира. По-прежнему выступая за германские уступки Франции, он тем не менее так и не смог представить доказательства наличия у государств Тройственного согласия готовности пойти на мировую или обрисовать хотя бы в общих чертах приемлемый путь к прекращению враждебных действий. Разумеется, он бы наверняка это сделал, если бы такой путь в самом деле существовал и граф его обнаружил.