Клубника со сливками - Светлана Демидова

– Пожалуйста, – разохотился Валерий Петрович, поскольку уже почувствовал в юристе Маретине своего защитника и, возможно, прямо с небес припорхнувшего ангела-хранителя.

– Вы когда-нибудь угрожали расправой гражданке Полине Борисовне Хижняк?

– Простите, а кто это Полина… как вы сказали?..

– Валерий Петрович, таким образом, как вы это делаете сейчас, ни в коем случае нельзя отвечать на суде, – поморщился Игорь.

– На каком суде? – сразу испугался и еще более порозовел Гали-Ахметов.

– На суде по делу, возбужденному против вашей бывшей супруги Магды Александровны и агентства «Агенересс» в лице его владелицы Хижняк Полины Борисовны. Если вы не возражаете, то мы с вами прямо сейчас и составим несколько документов.

Валерий Петрович не возражал.

После похорон Евстолии Васильевны Егоров впал в еще более черную меланхолию, нежели та, в которой он пребывал до материнской кончины. Его абсолютно не заботила ни коллекция Николая Витальевича, ни квартира, на которую так сильно разевал рот Никита. Все равно она стояла пустой. Анечка сказала, что жить в ней одна ни за что не будет. Она вернулась в свою квартиру. Юрий из комнаты переехал спать на кухню. Анечка возражала, предлагала перегородить комнату шторкой, но он не захотел. Он вообще не знал, как себя вести с ней. Она приходится ему матерью, но сыновние чувства он испытывал только к Евстолии Васильевне, которой уже нет…

– Я вижу, ты тяготишься мной, Юрочка, – как-то сказала Анечка, и из ее выгоревших светлых глаз побежали мелкие слезинки.

– Да нет же… – раздраженно ответил он, потому что действительно тяготился.

Он не мог допустить, что отец по собственной воле изменял матери с Анечкой, а потому считал ее во всем виноватой. Конечно, благодаря ее блуду он и появился на свет, но лучше бы не появлялся. Бесполезная никчемная жизнь. Беззаконно зачатая, она и не могла сложиться благополучно. И в жены ему достаться могла только Лариса. К блуду – блуд! Он не может больше видеть Ларису. Его от нее тошнит. Жаль, что с такой женщиной живет его сын. Но что тут можно сделать? Несмотря на свою половую распущенность, Лариса хорошая мать. Она любит Илюшку, и он ее – тоже. Да и потом… разве существуют женщины другого типа? Все они одним миром мазаны… Разве что… Евстолия Васильевна… мама…

– Ты не слушаешь меня, Юрочка? – донесся до него невнятный Анечкин голос.

Егоров тряхнул головой и сказал:

– Нет, отчего же… Я слушаю… внимательно.

– Я не могу найти то письмо, про которое говорила.

– Про какое еще письмо?

– Ну… про то, которое является доказательством того, что ты сын Николая Витальевича…

– Мне наплевать на это письмо, – честно признался Юрий.

– Ты что же, согласен все отдать Никите?

– Честно говоря, мне все равно…

– А Илюша?

– А Илюше больше всего интересна компьютерная литература и комиксы.

– Что такое комиксы… Юрочка?

– Ну… книжки такие дурацкие… для дебилов…

– Что ты такое говоришь, Юра, – с упреком произнесла Анечка. – Илюша – умный мальчик.

– Я и не говорю, что он дурак. Я всего лишь о том, что ему не нужны книги моего отца.

– Так их же можно продать! Не зря же Никита так с ума сходит!

– Анечка, – Юрий впервые назвал ее не обезличенно, а тем именем, к которому привык с детства, и у самого из глаз чуть не брызнули слезы. Конечно же, он ее простит… Она же всю жизнь с ними. Никакой семьи, кроме их, егоровской… Надо простить… Может быть, отец ее просто пожалел? Может, он, Юрий, плод вовсе не блуда, который он так ненавидит, а жалости… Он подошел к вмиг съежившейся немолодой женщине с седой короной косы на голове, обнял ее и повторил: – Анечка… Пойми, пожалуйста, мне не нужны ни деньги, ни сами книги, из-за которых все… Кстати, я так и не понял, зачем мама… ну… Евстолия Васильевна… продала «Часослов»? При чем тут Лариса?

– Да все ведь ради тебя, Юра, – всхлипнула Анечка. – Уж поверь.

– Что значит «ради тебя»? Я не просил у… мамы денег.

– Евстолия Васильна очень испугалась той женщины…

– Какой?

– Той, на которую ты так смотрел…

– Смотрел?

– Ну да… Ее Риммой звали. Ты как-то ее привел, и Евстолия Васильна испугалась…

Егоров отпрянул от Анечки с ошеломленным выражением лица.

– Ничего не понимаю, – сказал он.

Анечка печально улыбнулась:

– Я тоже сразу догадалась, Юрочка, что ты в эту Римму влюблен. И не так, как в Ларису…

Егоров в ответ на эти ее слова только повел плечами и округлил глаза.

Анечка подобрала не попавшую в колос косы тоненькую прядку, ловко подколола ее старинной коричневой шпилькой и сказала:

– Мы обе поняли, что ты теперь станешь бывать у нас реже. Евстолия Васильна решила, что надо помирить вас с Ларочкой, чтобы все оставалось, как прежде. И ее нельзя винить, Юрочка… Ей немного уже оставалось. Евстолия Васильна хотела побыть с тобой подольше…

Анечка опять всхлипнула, а Егоров задумался. Да, эти немолодые женщины сразу все поняли, или, как говорит Илюшка, просекли. Ему не хотелось оставлять Римму даже на несколько минут. Он был счастлив, что они работают вместе, вместе едут с работы по магазинам и практически не расстаются. Римма буквально выталкивала его к матери.

– И все равно я не понимаю, при чем тут «Часослов».

– А при том, что…

По мере обстоятельного рассказа Анечки у Егорова холодело в груди. Что за чертовщина? Что еще за агентство? И что может сделать какое-то агентство с человеческими отношениями? Бред! Ад! Выходит, что мать с Ларисой каким-то непонятным образом «заказали» Римму?

– Но как? Откуда Лариса узнала про такое агентство? – гаркнул Егоров, и Анечка подпрыгнула на диване и даже схватилась за сердце.

– Нет… Лариса не знала… Она просто очень хотела, чтобы ты к ней вернулся, а Евстолия Васильна подсказала ей агентство, где занимаются как раз такими вопросами.

– Какими?

– Ну… возвращают заблудших мужей… кажется…

– Анечка!! Я не заблудший муж! Я с Ларисой разведен!!! Я ей вообще не муж!!! Я ей никто!!!

– Ну… видимо, они могут вернуть и не только мужей…

– Что там у них? Колдовство?! Черная магия?! Да говори же, черт возьми!!!

– Нет… то есть… я не знаю… Надо у Ларочки спросить…

– Анечка!!! Как ты можешь?! Эта твоя Ларочка спала даже с Никитой!!! Это же вообще ни в какие ворота не лезет! Кстати… – Егоров вдруг опять с ужасом уставился на замершую на диване женщину, – …я только сейчас сообразил, что ведь и ты… и с отцом, и с Никитой…

Анечка вдруг совершеннейшим образом успокоилась, выпрямила спину и неожиданно волевым голосом сказала:

– Не тебе меня судить, Юра. Ты не знаешь моей жизни. А что касается Николая Витальевича, то он любил меня.