Обмен убийствами - Саймон Керник

Тем не менее, как подчеркнул Джо, он умеет обращаться с оружием, а значит, не пустит его в ход без крайней необходимости, Нам ни к чему устраивать перестрелку в борделе. Все нужно проделать аккуратно и профессионально. Это всегда ведет к успеху. И если Калински не расположен был разговаривать, меня это устраивало. Хватало несмолкаемой болтовни Джонни.

Я уселся поудобнее, приготовившись к долгому ожиданию. Меня это не угнетало, в армии нас прежде всего приучали терпеливо выжидать нужного момента.

Прошел еще час, затем второй. Калински заерзал, потянулся и стал рассказывать нам историю о том, как однажды у него была женщина, обожавшая, чтобы Калински надевал вязаный шлем с прорезями для глаз и лупил ее по заду обрезом, обзывая при этом богатой грязной шлюхой. Кажется, Калински думал, будто это делало его похожим на мачо, но лично мне было бы неприятно, если бы женщина, с которой я сплю, потребовала, чтобы я надел на лицо маску. Хотя я мог понять подружку Калински. Красавцем его нельзя было назвать: изрытым оспинами лицом он походил на лягушку.

Мы с Джо никак не отреагировали на его признание, и, видя, что его сексуальные отношения с представительницей высшего света остались без внимания, он снова погрузился в мрачное молчание. «Вот и хорошо», – с удовлетворением подумал я.

Я слышал, как Джонни заявил, что ему нужно сходить по-маленькому, прямо тебе раскапризничавшийся ребенок. Когда до Таггера дошло, о чем речь, он предложил ему пописать в пустую бутылку из-под минералки, но Джонни наотрез отказался, ответив, что лучше подождет. Голос у него был очень раздраженный.

Без десяти три послышался шум приближающейся машины, я весь напрягся, надеясь, что момент настал. Но сигнала от Таггера не последовало. Это был какой-то другой охотник за развлечениями, приехавший закончить здесь вечер.

В три часа ночи Джонни наконец уступил требованиям природы, и послышалось, как он долго мочится в бутылку.

В пять минут четвертого я сказал Джо, что, пожалуй, на этом можно закончить. Калински пробормотал что-то одобрительное, и задремавший Джо сонно кивнул. Я стукнул в перегородку четыре раза. Джонни включил мотор, и мы медленно двинулись с места.

Я закурил, надеясь, что нам не придется дежурить здесь бог знает сколько ночей. Но ведь в этом-то и смысл охоты. Часы, порой целые дни ожидания, а затем несколько восхитительных мгновений выброса адреналина и возбуждения, которые обрушиваются на тебя внезапно, но зато надолго остаются в памяти, заставляя испытывать гордость.

Вторник,

пятью днями раньше

Гэллен

Я не ездил по этой дороге с тех пор, как несколько месяцев назад открылось дело Роберта. Это была красивая улица, с обеих сторон обсаженная деревьями, с большими стоящими немного в глубине белыми виллами, которая тянулась на север от Лоуэр-Холлоуэй-роуд мимо зеленого парка Хайбери-Филдс. Настоящий оазис тишины в шумном городе. С того места, где я сейчас стоял, глядя вниз по склону в сторону Клеркенуэлла, мне был виден величественный шпиль Юнион-Чэпел на Аппер-стрит, который высился над деревьями, растущими в парке. Рекламы лондонских агентств недвижимости, стремящихся придать довольно унылым жилым комплексам средней руки видимость общины, чтобы продать дома подороже, так и пестрят словом «деревня», но в данном случае это место действительно походило на уютную деревеньку, словно расположенную в центре Глостершира. Даже движение было тихим. Здесь так и пахло большими деньгами.

Именно это послужило еще одной причиной, по которой мне захотелось попристальнее изучить прошлое Тони Фрэнкса. Человек, работающий в охране, не мог позволить себе жить в таком богатом районе. Насколько я помнил, большинство его обитателей были банкирами и адвокатами, людьми с огромными средствами. Кажется, Тони говорил, будто являлся совладельцем фирмы, в которой работал, хотя я точно не помнил, а досье на него этого не подтверждало. В тот раз меня мало интересовал сам Тони Фрэнкс. Преступлений за ним не числилось, следствию он не препятствовал и не входил в число подозреваемых. Мы предполагали, что Роберт был похищен преступником-педофилом, который воспользовался сумрачным утром и пустынной улицей, чтобы совершить преступление. Невысокий и худой Роберт вряд ли смог бы серьезно сопротивляться, если преступник оказался здоровенным верзилой.

Сегодня погода была теплой и солнечной в отличие от тех холодных февральских дней, когда мы совершали обход соседних домов и расспрашивали их обитателей об этом едва ли не самом ужасном преступлении, которым мне пришлось заниматься. Я стоял в том самом месте на Ранмейн-авеню, где в последний раз Роберта видел живым один бухгалтер, направлявшийся на работу. Без пяти семь Роберт шел мимо подъездной дорожки, по которой выезжал бухгалтер. Тот сразу узнал Роберта, потому что мальчик был в шерстяной шапке с зеленой светоотражающей ленточкой. Мальчик занимался доставкой газет уже полгода, и они часто встречались по утрам. Роберт помахал ему рукой, и бухгалтер тоже ему махнул. Рассказывая об этом, бухгалтер не выдержал и заплакал: его сын был такого же возраста. Я понимал его чувства. Нет ничего ужаснее, чем смерть ребенка, тем более для его родителей. Я тогда решил во что бы то ни стало раскрыть это дело и привести преступника к ответу, и каким же беспомощным я себя чувствовал, когда нам пришлось оставить дело, так как мы не нашли никаких улик.

Трудно поверить, как столь отвратительное преступление могло совершиться в таком тихом и мирном месте, и, на мой взгляд, самое ужасное в работе полицейского – это сознание, что на самом деле человек нигде не может чувствовать себя в безопасности. В свободной стране эти мерзкие негодяи разгуливают, где им заблагорассудится!

Мне хотелось прийти сюда одному. Я объяснил Беррину, будто так будет быстрее. А ему поручил собрать побольше информации о «Международных контрактах» и выбить у Леппела список сотрудников, работавших в Боснии. На самом деле я хотел посетить место, где произошло одно из самых запомнившихся мне нераскрытых преступлений, и как следует поразмыслить о том, что же все-таки случилось в то промозглое серое утро.

Редакция газеты, которую Роберт доставлял жителям этого района, располагалась на Хайбери-гроув, в полумиле от Ранмейн-авеню и примерно на середине его маршрута. Он следовал по этой довольно короткой улице, возвращался назад по соседней Фейрфилд-авеню, после чего по Хайбери-гроув снова приходил в редакцию. Я был уверен, что Роберта схватили именно на Ранмейн-авеню. Даже в то раннее утро на улице время от времени показывались машины и пешеходы. Его обязательно увидел бы кто-нибудь, кроме того бухгалтера. Мальчика трудно было не заметить.

Дом Фрэнкса находился в ста ярдах дальше по улице оттого места, где в последний раз видели Роберта, и газеты ему не доставлялись. Я медленно направился к дому, стараясь вспомнить точно, как шел Роберт, кому приносил газеты, но без особого успеха. С тех пор прошло слишком много времени и совершилось изрядное количество преступлений, история маленько Роберта Джонса уже отошла в прошлое. Конечно, его родители и сестра никогда его не забудут, но даже они со временем все реже думают о нем, а для всех остальных он стал смутным вое поминанием, улыбающимся, вечно юным мальчишкой, лицом на фотографии, время от времени становящимся предметом грустного разговора. Случившееся было не просто трагедией, а несправедливой трагедией. И однажды кто-то непременно заплатит за свое преступление.

Дом Фрэнкса представлял собой пристройку к огромной вилле, расположенной в глубине от дороги, в которой находились не меньше дюжины просторных квартир и имелось два парадных входа с портиками. Двухэтажная пристройка появилась гораздо позже самой виллы, вероятно, в шестидесятых. В отличие от белой виллы стены пристройки были покрашены светло-голубой краской, поэтому она сразу бросалась в глаза. Вообще дом выглядел симпатичным; небольшой, но в отличном состоянии: на обоих этажах окна со стеклопакетами, перед входом небольшая, недавно выложенная плитами подъездная дорожка с маленькой парковкой, на которой с трудом уместились бы две машины. Высокая каменная стена отделяла ее от основной парковочной зоны перед самой виллой, как будто ее жители не желали иметь ничего общего со своим более скромным соседом.

Сегодня на дорожке перед домом Фрэнкса не было машин. Посмотрев сквозь кружевные занавески внутрь, я разглядел чистую, хорошо обставленную комнату без каких-либо признаков жизни. Я позвонил в дверь, но никто не ответил, и тогда я заглянул в почтовый ящик. Он был забит брошюрами, на полу под ним высилась целая груда всякой рекламной ерунды, накопившейся не меньше чем за неделю. Похоже, он уехал.

Я направился к ближайшему портику виллы, там на стене были звонки в три квартиры. Табличка под звонками предупреждала, будто дом оборудован телекамерами, хотя я ни одной не заметил. Мне пришлось долгожать на кнопку домофона, пока наконец ответил женский голос.