На берегах Ганга. Торжество любви - Грегор Самаров

— Конечно, конечно, — подтвердил Питт, — и компания ведь при согласии лорда Дундаса не дала хода заключению палаты общин. Все забыто, но на бумаге заключение нижней палаты все-таки существует еще, оно зарегистрировано в актах; официально его не уничтожили. Пока существует облеченное в законную форму решение нижней палаты, король не может оказывать личности, против которой принял такое решение парламент, никаких почестей и не может пожаловать его местом пэра в верхней палате.

— Я думаю, было бы справедливо, — сказал Гастингс, — взять обратно такое решение, после того как тот, который его внес, убедился в его неосновательности. Я считаю, что легко и теперь это поправить. Ваша светлость располагает большинством голосов в нижней палате, и ее решение, наверное, могло бы повлиять совершить такой акт справедливости.

— Без сомнения, — кивнул головой Питт, — так и будет сделано, но ваши враги затеяли новый удар, и именно он сделает надолго невозможным дарование вам какой-либо почести.

— Невозможным для министра Вильяма Питта, который часто показывал, что ему чуждо это слово маленьких людей! — возразил Гастингс голосом, в котором звучал легкий упрек.

— Я говорю о том, что парламент собирается предъявить вам обвинение. Бурке уже объявил в нижней палате, что ходатайствует о разрешении заняться серьезно одним джентльменом, недавно вернувшимся из Индии, а я знаю, что уже намечены обвинительные акты, и особенно упирают на два пункта: войну против рахиллов и ваши действия против раджи из Бенареса Шейт-Синга.

Гастингс наморщил лоб. Угрозой блеснули его глаза.

— Война с рахиллами, — отвечал он, — сделала царство Аудэ вассальным государством Англии, а мое обращение с Шейт-Сингом закрепило за Англией богатый Бенарес.

— Я знаю, — подтвердил Питт. — Ни один английский суд не осудил бы вас, и я не мог бы осудить, но вы поймите, что пока какое-либо обвинение висит над вами, ни король, ни министерство не смеют дать вам никакого почетного отличия.

— Я понимаю, — оживился Гастингс, — но я знаю, что такое обвинение может быть принято к рассмотрению лишь большинством голосов, которое принадлежит вашей светлости. И если вы хотите стать другом, то в вашей власти его не допустить.

— В том-то все и дело, — сказал Питт тихо и с особенным ударением. — При теперешнем большинстве голосов в нижней палате и в палате лордов в отношении вас никогда не примут обвинительного приговора. Совсем другое дело — вовсе не возбуждать обвинения. Многие из ваших и моих друзей считают, что в ваших собственных интересах следует рассмотреть обвинение и таким способом добиться полного оправдания вашего управления. Правда, есть голоса людей, которые являются вашими и моими друзьями, но которые все же стоят за рассмотрение обвинения, желая выслушать оправдательные доводы, и тогда бы потребовалось совсем особенное мое влияние, чтобы уговорить их подать голос за то, чтобы вовсе не возбуждать обвинения против вас. Я хочу убедиться в том, что вы действительно будете мне другом и союзником в достижении тех великих целей, которые я себе наметил.

— Как, вы во мне сомневаетесь, ваша светлость? — спросил Гастингс. — Я никогда не предавал друзей и, конечно, не начну с вас, если вы как друг протянете мне руку!

— Дело идет не о личной дружбе, — пояснил Питт. — В политике в моем положении дружбой называется единомыслие в основных принципах общего дела и уверенность встретить у того, кого мы называем своим другом, полную поддержку собственным стремлениям. Такая поддержка тем ценнее, если тот, от которого ее ожидаешь, доказал, что он не знает страха и в состоянии противостоять даже бушующим волнам народного голосования. Поэтому необходимо, чтобы мы условились в главных принципах, которым я как государственный человек и министр решил неизменно следовать, чтобы вы могли убедиться и подумать, можете ли вы разделить мои взгляды и присоединиться к моим стремлениям.

— Я слушаю вас, — внимательно поглядел на Питта Гастингс.

— Я далек от желания, — начал Питт, — нарушать исторические и конституционные права палаты общин, из которой я сам вышел, и особенно палаты лордов, которая на основании существующего закона призвана к управлению страной. Чего Стюарты могли добиваться и на что они благодаря своим историческим правам смели надеяться, то было бы нелепостью и преступлением со стороны Ганноверского дома, Итак, я всеми силами воспротивился бы нарушению конституционных прав палаты общин, откуда бы оно ни шло. Но, — продолжал он все энергичнее и горячее, — я не хочу, чтобы нижняя палата считала себя центром парламентского управления, как к тому стремятся Фокс и другие. Фокс своим биллем, передающим управление громадным азиатским государством исключительно в руки министров, как раз создал бы положение, крайне опасное и роковое для величия Англии. Министры зависели и будут всегда зависеть от нижней палаты, и если они теперь, согласно ост-индскому биллю, без особого контроля будут господствовать над таким громадным государством, как Индия, то выйдет наоборот: у них в руках окажутся все средства, чтобы влиять на выборы. Тогда возникнет деспотизм нижней палаты и министерства, противоречащий духу истинной свободы, и величия Англии будет зависеть от капризов правительства и такого большинства, на которое собственно нация не может оказывать воздействия. Нижняя палата всегда является, если правильно толковать конституцию, выражением ее настроения и общественных потребностей, которые оказывают свое влияние на законодательство, сдерживая его там, где честолюбие власть имущих превышает естественные силы страны. Им никогда не должна принадлежать руководящая власть, иначе ее последствием будет постоянное бесцельное колебание. Король, не говоря уже о верхней палате, исторически заключающей в себе лучшие силы народа, должен всюду давать твердое направление. Сильная, неизменно повинующаяся основным законам рука должна управлять государственным рулем в лице короля и палаты лордов. Нижняя же палата должна внимательно следить, чтобы при преследовании национальных целей высокомерие и излишнее усердие не натолкнули бы корабль на рифы и мели.

— Я понимаю, — оживленно кивнул Гастингс. — Я вполне проникся воззрениями вашей светлости. Я не такой деспот, — улыбнулся он, — чтобы, по словам моих врагов, оспаривать у английского народа историческое право принимать участие в управлении, но я также вполне убежден в необходимости единой воли, преследующей твердую цель и независимой от влияния минуты, в тех случаях, когда дело идет о национальном величии и могуществе, а также о новых завоеваниях.