Клуб маньяков - Руслан Белов

Я смотрел на нее всего секунду. По истечении ее мое сердце крест-накрест полоснула необъяснимая тревога, я обернулся к вождю и увидел лицо человека, неожиданно обнаружившего изумруд в своем ящике для безделушек.

...Когда я, уже почерневший от недобрых предчувствий, вновь посмотрел в сторону двери, Лейлы и хозяйки дома в ее проеме не было... И я продолжил движение, прерванное мною в момент появления Гюль, то есть приблизил к себе бутылку с виски. Налив стаканчик, поднял глаза на вождя, с тем, чтобы выпить в его честь.

И увидел лицо человека искренне мне сострадающего.

"Ты понимаешь, что это девушка не для тебя, - говорили его улыбка, его глаза. - Что ты сможешь для нее сделать? Надуть ее пару-тройку раз? На мои деньги свозить на трехзвездочные курорты Кипра и Египта? Купить пакистанских и корейских тряпок на рынке?"

- Ты прав, толстомордый! - сказал я по-русски, подняв стаканчик и изобразив на лице дружескую улыбку. - Эта чудесная девушка не для изъеденного жизнью нищего человека. - Эта девушка для таких, как ты, толстомордых владетелей мира. Толстомордых и тупых... Ведь только превратив ее родник в сосуд для своей тлетворной спермы, ты поймешь, что всю эту божественную красоту сотворили не твои тряпки, но моя любовь к ней, наша любовь. For you, сукин сын!

И, выпив залпом, принялся за маринованные баклажанчики - самую замечательную в Систане-Белуджистане закуску.

- Спасибо, - поблагодарил меня вождь (естественно, по-английски) и, заметив, что я сную глазами по столу в поисках рыбы а-ля Забол, звякнул серебряным колокольчиком.

Перед тем, как на столе задымилась рыба, в столовой появились Лейла и Гюль.

Лейла была в обычной своей одежде. Она выглядела несколько возбужденной. Увидев себя в новой ипостаси, прочитав восхищение в глазах мужчин, она уже не могла быть прежней. И чувствовала, что никогда уже не сможет стать прежней. Но на вождя, раскрывшего (и оценившего) ее красоту, она смотрела не с благоговением, а настороженно, как кошка, которая не хочет, чтобы ее взяли в оборот в качестве мягкого мурлычущего инструмента...

Лейла спрятала от меня бутылку французского вина. Подумала, что я лыка не вяжу. А я вязал, да еще как. На меня нашел кураж, я рассказывал вождю, как вытряхну из его земли миллиард долларов, после чего он необходимо станет президентом, а, может быть, даже аятоллой Исламской республики Иран, а потом и Соединенных штатов.

Получив согласие вождя баллотироваться на пост президента страны, я навешал лапшички на аккуратные ушки Гюль. Бутылка французского вина исчезла со стола где-то между дифирамбами о красоте ее карих глаз и коммунистическими стихами Бодлера:

Неужто вы могли уверовать, ханжи,

Что можно плутовать, с Хозяином играя,

Что можно век прожить в бездельи и во лжи

И требовать за это рая??

...Домой мы поехали в первом часу ночи. За руль, разумеется, села Лейла. Примерно через час езды мой взгляд приобрел осмысленное выражение и она, уловив эту перемену настороженными глазами, спросила чуть слышно:

- Ты понимаешь, что произошло?

- Понимаю, - ответил я, закуривая. - Похоже, я потерял тебя. Вот ведь жизнь... Только-только почувствуешь себя счастливым, только-только начнешь дышать воздухом, полным умиротворенности, как сразу же на горизонте появляются песец с котенком...

- Вождь все сделает, чтобы я стала его четвертой его женой. Убьет мою мать, тебя. Нам надо бежать...

- Бежать без денег... Куда? Месторождение золота с собой ведь не прихватишь. Тяжеловато будет.

Лейла обернула ко мне личико, обернула, дабы одарить гневным взглядом. Мы шли на скорости около 220 километров в час (дороги в Иране, весьма приличны) и гнев ее едва не вогнал нас в кювет.

- Не нужно нам золото... И французская одежда не нужна, - выцедила она, выровняв машину. - Будем жить в пещере, если хочешь - на берегу океана.

- Я бы смог жить с тобой в шалаше... - горько усмехнулся я. - А ты? Ты ведь видела себя... Ты - достояние человечества. Люди должны видеть тебя. Твоя красота особенная, она сделает добрее любующихся ею. И ты понимаешь это, по глазам видно...

- Незабудка в весенней пустыне счастлива сама по себе. Ей не нужны зрители. Она знает, что ее предназначение родиться и умереть в пустыне. Ее предназначение - просто быть. Быть, хотя бы затем, чтобы какой-нибудь доморощенный философ-гипербореец пришел к выводу, что прекрасное - это не то, что нравится людям, не то, что преимущественно достается богатым, а то, что существует, потому что мир прекрасен.

- Ну-ну, как ты научилась говорить... - усмехнулся я. - Так говорят только тогда, когда хотят убедить себя. А ты знаешь, милая пустынная незабудка, что к сорока годам ты превратишься в форменную старуху? Этот климат, эта ваша однообразная еда без витаминов очень скоро превратят тебя в беззубую, сморщившуюся старуху.

- Пусть! А если я буду стремиться к обладанию всеми существующими благами, только из-за того, что они у кого-то есть, если я буду постоянно думать, что у меня что-то есть из вещей, а чего-то нет, то моя душа превратится в беззубую сморщившуюся старуху.

Выпалила и вдруг рассмеялась:

- А кого ты предпочтешь? Меня, старую и беззубую с моей душой, или меня молодую со старой, сморщившейся душой?

- Конечно, тебя! - засмеялся я и чмокнул Лейлу в щечку. Раз, затем другой, а потом, распалившись, впился в губы, да так страстно, что машина, повиляв по шоссе, вылетела в пустыню.

***

Спустя вечность мы очнулись под равнодушным звездным небом. Со всех сторон нас окружали черные безжизненные горы, под нами холодела каменистая бесплодная земля, умеющая исторгнуть из себя лишь колючий безлистый кустарник; она была покрыта одеялом, которое мы всегда возили с собой.

Мы были наги и счастливы.

- У тебя на родине такое же небо? - спросила Лейла, прижавшись ко мне теснее.

- Да, - ответил я, переведя свой взор на Большую Медведицу. - Почти такое же...

- Почему "почти"?

- Понимаешь, звезды связаны с людьми, которые под ними живут. И, глядя на них, можно почувствовать...

- Почувствовать, есть ли рядом любимый человек?

- Да...

- И там, под своими холодными северными звездами, ты чувствовал себя одиноким?

- Я чувствовал, что рядом живут мои любимые сын и дочь, чувствовал, что я им нужен и чувствовал, что тебя нет... Нет на несколько тысяч километров вокруг...

- А сейчас ты чувствуешь, что я у тебя есть и чувствуешь, что детей твоих нет...

- Я чувствую, что наше небо стало шире, я чувствую, как оно замкнулось вокруг нас... Я чувствую, что у меня есть сын и дочь, я чувствую, что они меня любят, и я чувствую, что скоро их будет больше...

Лейла обняла меня. Ее тепло проникло в самое сердце.

- Так мы уедем к океану? - спросила она, прикоснувшись носиком к моему. - До него на нашей машине двенадцать часов езды... Ты будешь ловить рыбу, и смотреть на корабли. А я буду растить наших детей, и стараться к сорока годам не состариться... Будешь ездить в Чохорбахорский порт за фруктами и витаминами, чтобы у меня не выпали зубы.

- Ахмад-шах не оставит нас в покое...

- Оставит, никуда не денется... Он белудж...

- Ну и что?

- Как только губернатор-иранец узнает о золоте, у Ахмад-шаха появятся проблемы. Кстати, Гюль мне передала документы. Теперь ты можешь жить в Иране на законных основаниях...

- Замечательно! Натурализовался, значит.

- И еще перед уходом она шепнула мне, чтобы мы с тобой поскорее уезжали. И дала немного денег... Чувствовала свою вину.

- А золото?

- Тебе оно нужно? - ясным солнышком улыбнулась Лейла. - Ты разве не чувствуешь, что рядом с тобой лежит пятьдесят килограммов самого чистого в мире золота? И самого легкого?

- Конечно, чувствую, - засмеялся я и вплотную занялся губами своей возлюбленной.

- Поздно уже, - вырвалась она минуты через две. - И не забывай, что я беременна. И что послезавтра мы едем к океану и перед дорогой нам надо хорошенько отдохнуть.

***

Начало следующего дня у нас ушло на сборы, точнее на прощание с матерью Лейлы. А к обеду приехал вождь и попросил показать ему участок, который я считаю перспективным на золото.

Мы, сопровождаемые свитой из четырех человек, ходили по Чехелькуре часа полтора. Все это время вождь отмечал что-то у себя в дневнике и на стотысячной топографической карте. После того, как вопросов у него не осталось, он сделал знак стоявшему у меня за спиной человеку и тот ударом палки превратил мою голову в сверхновую звезду.

Глава 7. Они заодно! - Альтернатива для лиса. - Никого кроме нас в целом

свете не было.

Пришел я в себя в хорошо знакомом мне месте, месте в котором прошли одни из самых душещипательных минут моей жизни.

Я пришел в себя в склепе. В бедре ныла рана. Рядом с ней сидел лис.

Сидел и смотрел на меня как на старого, аппетитного друга.

"Ахмад-шах с Хароном заодно... Все они заодно, - подумал я, воткнувшись взглядом в каменистые своды. - Второй раз мне отсюда не вырваться... Хотя... Может быть, Лейла сможет что-нибудь предпринять? Она же на все пойдет, чтобы выручить меня, на все. Нет, не хочу, не хочу, чтобы спасала, не хочу, чтобы рисковала жизнью! Пусть сидит дома, пусть идет в жены к этому гаду... Пусть спит с ним, толстомясым, пусть делает все, что ему захочется... Пусть делает все, чтобы родить мне девочку... Не мне, себе... Меня уже не будет, от меня останутся одни только кости, точнее, те из них кости которые не сможет разгрызть это мерзкое животное".