Жизнь на палубе и на берегу - Владимир Шигин

В своих воспоминаниях адмирал П. Данилов оставил следующее описание эпидемии холеры в Херсоне, где строились корабли Черноморского флота в 1782 году: «Я ходил каждое утро осматривать свою команду с лекарем: люди все нагие, и сомнительных отсылали в карантин на степи в построенных шалашах, зараженных же в тяжелый карантин, а случалось во фронте падали и умирали. От такого смотра, возвратясь домой, я в прихожей раздевался, выливал на себя ведро уксуса и чеснок клал в рот. По улицам везде были кучи навоза с камышом и бурьяном, которые горели и воздух наполнялся дымом… Ежели случалось повстречаться с кем-либо, то каждый старался быть на ветре, а говорили между собой, будучи ровно на ветру. Много было и анекдотов во время сей заразы. Мичман Малыгин был, заразившись, и находился в карантине в своей казенной квартире. Случилось, что в ночь приехал в Херсон его товарищ мичман Владыкин и пристал к нему. Сколько Малыгин ни отговаривался, представляя ему, что он в карантине, что он заражен и, наконец, сказал и спать ему негде, тот отвечал, что он ляжет с ним в одной постели. В ту же ночь Малыгин умер, а Владыкин здоров, выдержал карантин и вышел. У одного шкипера в его отсутствие умерла жена в заразе, ребенок, лежа на ней, сосал ее грудь. В то самое время входит шкипер и капитан-лейтенант Веревкин. Первый боится подойти, а последний ребенка берет на руки и уносит с собою, выдерживает карантин и отдает отцу здорового ребенка».

Впрочем, как мы видим на примере капитан-лейтенанта Веревкина, присутствия духа российские моряки никогда не теряли. В Кронштадте по поводу бесконечных эпидемий даже сочиняли нехитрые куплеты:

Расскажи, крещенный люд,Отчего народы мрутС покрову до покровуНа проклятом острову.

Из воспоминаний адмирала Д. Н. Сенявина о начале его офицерской службы и об отношении к здоровью: «В начала 1780 года нас экзаменовали, я удостоен был из первых и лучших. 1-го мая произведен в мичмана и написан на корабль „Князь Владимир“. Чины явлены нам в Адмиралтейств-коллегии в присутствии всех членов вместе с тем дано нам каждому на экипировку жалованья вперед за полтрети т. е. 20 руб., да сукна на мундир с вычетом в год, да дядюшка Алексей Наумович подарил мне тогда же 25 руб. Итак, я при помощи мундира и 45 руб. оделся очень исправно. У меня были шелковые чулки (это был парад наш), пряжки башмачные серебряные превеликие, темляк и эполеты золотые, шляпа с широким золотым галуном. Как теперь помню, шляпа стоила мне 7 руб., у меня осталось еще достаточно денег на прожиток. Время тогда было благодатное, во всем изобилие и дешевизна чрезвычайная и, конечно, теперь невероятная. Правда, лакомых вещей было мало, но зато были мы сыты, румяны и хорошо одеты, одним словом, ни в чем не нуждались, и я могу сказать, будучи мичманом и далее капитаном, получая жалованья в год в первом чине 120 руб., а капитаном 450 руб., я жил, право, богаче как теперь в генеральском чине. В наше время мы, молодые, скоро и хорошо росли, но не скоро старились, до 20 лет называли нас „ребенок“, „молокосос“ и проч. Старики наши как будто бы нарочно заботились более о здоровье нашем, чем изнурять оное излишними науками, а паче, ни к чему после не пригодными. Я был тогда на 18-м году и резв до беспамятства».

Летом 1831 года в Кронштадте также вспыхнула эпидемия холеры. Смертность была очень большая. Матросы и обыватели, считая, что погибают от отравленной воды, расправлялись со всеми подозрительными личностями.

Всюду шествовали похоронные процессии. Черные плащи сборщиков трупов (из арестантов) в круглых широких шляпах и факелами в руках приводили людей в ужас. К осени холера утихла, а к зиме исчезла совсем, оставив после себя много сирот. Император Николай Первый, подавая пример подданным, первый выделил 5 тысяч рублей на сиротский дом для девочек. Еще 20 тысяч рублей собрали офицеры и матросы по подписке.

Из воспоминаний художника-мариниста А. П. Боголюбова, служившего лейтенантом, об эпидемии холеры в Кронштадте: «Наступила холера 1846–1847 годов. Скучная была жизнь в этой нездоровой крепости, народ мёр сильно, адмирал Дурасов храбро ходил по экипажам и больницам, водил меня за собою. Раз я ехал с ним на катере в Раниенбаум, на пути гребец почувствовал себя дурно. Приехав в Ковш, адмирал вышел и тотчас же велел мне отвезти больного обратно в госпиталь. По пути больного терли щетками, но с ним была сильная сухая холера, и когда его понесли на носилках ребята, он скончался. Впечатление было неприятное, но что делать, от судьбы не убежишь… Я уже в это время был второй год в лейтенантском чине, и мне дали орден Св. Анны 3-й степени, что немало меня установило в среде товарищей. Но осенью добрый мой адмирал А. А. Дурасов вдруг захворал холерою и на вторые сутки скончался. В нем и его семье я потерял истинно добрых и почтенных людей, ибо адмиральше очень многим обязан по части светского воспитания, которому она меня выучила, часто подсмеиваясь остроумно над моими резкостями слова и действий. Они переехали в Петербург, а я серьезно захворал, что и пригвоздило меня в Кронштадте».

В это же время произошел и холерный бунт в Севастополе. Там врачи, стараясь предупредить кронштадтский кошмар, переусердствовали в профилактических мероприятиях: людей заставляли обливаться холодной водой, город изолировали от остальной России, что сразу вызвало большой рост цен на продукты. Бунт начался в матросских слободках центральной части города и Корабельной стороны. Часть врачей при этом была убита. После подавления бунта несколько матросских слободок было снесено, и многие матросские семьи выселены из Севастополя.

Ведущая роль в лечении моряков в портах принадлежала госпиталям. Еще в 1723 году Петр велел учредить в Кронштадте госпиталь, который и построили в 1730 году – три деревянных на каменном основании флигеля. Однако очень скоро оказалось, что этого явно недостаточно. Во время частых эпидемий госпиталь был переполнен и условия содержания больных были невыносимыми. В то время так и говорили:

Коли жизнь не мила —Поезжай в гошпиталя!Как микстуру одолеешь,С легким сердцем околеешь!

Именно поэтому в 1740 году был построен дополнительный госпиталь в Ораниенбауме и часть больных отправляли туда. Оба госпиталя вмещали 400 человек. Там имелась аптека, церковь, кухня, конторы и квартиры врачей.

К примеру, Архангелогородский морской госпиталь 30-х годов XVIII века был рассчитан на 100 коек, для его оснащения было закуплено по 12 чаш оловянных больших и малых, 50 деревянных тарелок, 100 больших войлоков и 60 подушек оленей шерсти. В каждой госпитальной палате стояло по 9 кроватей, отдельная палата для больных «селивацией» (сифилисом) на 12 человек. Кроме того, были предусмотрены помещения для «анатомии» (прозекторская), лекаря, подлекаря, комиссара и священника, здания для погребов, сарая, бани (в том числе отдельная для больных сифилисом). Лекарства для госпиталя бесплатно отпускались морской аптекой, для отставных морских чинов – за плату.

При каждом морском госпитале обязательно была аптека. При каждой аптеке была лаборатория, для надзора за которой выделялся караул из гарнизона. Караул был не лишним, так как в лаборатории могли изготовить не только лекарство, но и яд. Помимо лаборатории рядом с каждой флотской аптекой в обязательном порядке садили огород для целебных растений.

В обязательном порядке при каждом госпитале была и церковь, где можно было поставить свечку за здравие, помолиться целителю Пантелеймону, ну а если не поможет, то и отпеть. А вот типичный штат морского госпиталя середины XVIII века: штаб-лекарь, комиссар, аптекарь, писарь, 2 подлекаря, 4 лекарских ученика, 2 надзирателя, 1 пивовар, 6 поваров и хлебников, 24 работника и 30 инвалидов на пропитании. Помимо всего прочего морские госпиталя были и основной базой для подготовки флотских фельдшеров. В госпиталь они поступали как школьники для обучения медико-хирургической науке. Набирали их из солдатских, матросских и унтер-офицерских детей. Как правило, ежегодно набиралось от 4 до 10 человек в возрасте 12–13 лет, которые учились от 3 до 5 лет, после чего производились в фельдшеры и распределялись на корабли и флотские части.

В 1761 году Кронштадтский госпиталь полностью сгорел, но всех больных спасли и перевели на полковой двор. Решили строить новый госпиталь, но в 1764 году в Кронштадте произошел новый пожар, и стало уже не до нового госпиталя. Теперь больных матросов временно расположили во дворце в Средней гавани, а кроме того, наскоро выстроили несколько временных бараков. Во дворце больными матросам было плохо. Здание долго без ремонта, текла крыша, палаты тесные и все соединены от чего трудно изолировать заразных больных. В 1783 году дворец… сгорел. Поэтому почти тысячу больных разместили где попало. Разумеется, о качественном лечении говорить уже не приходилось.

Строительством нового госпиталя руководил адмирал Самуил Грейг, но и новый, выстроенный им, госпиталь был сырым и вмещал менее половины имеющихся больных. С 1788 часть больных стали снова отправлять в Ораниенбаум.