Завтра не наступит никогда - Галина Романова

– А почему подбросил не сразу? Почему?! И звонила почему-то женщина, а не мужчина. Почему?!

Она бы, может, и сама додумалась, что да почему, но вино немного мысли туманило. Орлов, который сидел напротив, с его насмешливыми глазами тоже мешал. Смотрел как-то непривычно, будто не с ней, а сам с собой теперь разговаривал. И она все никак не могла сосредоточиться и все время таращилась на его щетину, пробившуюся к вечеру на подбородке и скулах, и потрогать ее хотелось непременно, ну просто до зуда в пальцах.

Тут еще дождь зашуршал по листьям высоченной липы. Влада точно знала, что под окнами Орлова здоровенная липа растет, она под ней полчаса бродила, прежде чем решилась позвонить ему. Походит, походит, задерет голову, отыщет в густой листве аккуратный светящийся квадрат его кухонного окна и снова принимается ходить. Страшновато было напрашиваться в гости. Но и не пойти она не могла. Не дожила бы до утра со своей новостью.

И вот теперь по истомившимся от безветрия листьям застучал дождь, и дождь этот тоже здорово мешал. Шелест его убаюкивал, уводил мысли прочь от немыслимой кровавой истории, надуманной от начала и до конца. История эта вдруг показалась глупой, никчемной и совсем неважной сейчас. А важным казалось то, как Орлов на нее смотрит поверх фужера, когда пьет вино. И что, например, он в этот момент думает. И как бы он отнесся к тому, что она ему сейчас возьмет и скажет…

– Что?! – он уронил кусок пиццы на стол, кусок, надкусанный ею, и снова повторил, будто подавился: – Что ты сказала только что, Удалова?!

– Я…

Если он возмутится или засмеется, задумала Влада, она уйдет сейчас навсегда и никогда уже не вернется, а завтра напишет рапорт и переведется в другой отдел. И никогда его больше не увидит. Никогда!!! И ходить под его окнами не будет, и караулить, как того другого, предыдущего, по их общим местам.

Хотя о чем это она? У них же нет с Орловым никаких общих мест. Они никогда нигде не отдыхали вместе. Никогда не ходили никуда. Все их общее упаковывалось по папкам, перевязывалось тесемками и называлось ДЕЛОМ под номером таким-то. Это вот и было их общее: несуразное, лишенное красоты и романтизма. Оно не могло связать, не могло сделать их счастливыми и не могло заставить полюбить друг друга.

Это их общее смердило подлостью, кровью, смертью, и в нем не было места милому убаюкивающему шороху дождя за окном. Не было места томной неге, не позволяющей выбраться из-под общего одеяла утром. И удочке одной на двоих, застывшей над озерной гладью туманным утром, тоже не было места. И утра такого быть не могло. И вороватых поцелуев при всех в электричке не могло у них быть, потому что…

– Что ты сказала только что, Удалова?! – заорал Орлов, выскочив из своего уютного угла, в котором трусливо прятался от нее, а вдруг бы плечом плеча коснулся, что тогда было бы. – Повтори, что ты сказала, быстро!!!

– Я ничего не говорила. – Влада опустила глаза, вжав голову в плечи так, что, кажется, только кончики ушей торчали. – Я просто попросила меня поцеловать, и все.

– И все!..

Он ахнул или удивился? Возмутился или все же обрадовался? Посмотреть на него, нет? Чего он встал над ней и молчит? Может, самой уйти, не ждать, пока он выгонит? Он теперь все сразу поймет про нее, дуру. И что в гости к нему напросилась не из-за преступления этого идиотского. И что вина со значением принесла.

Зачем?! Зачем она все это затеяла?! У него же до сих пор перед глазами другая женщина. Та, из-за которой он долго и мучительно страдал. И нет, и не может быть в его жизни другой такой же. Может быть воровато, наспех, мимоходом, как бы нехотя. Но так, как с той, – никогда.

Она вздрогнула всем телом, когда его пальцы легли ей на плечо.

Надо же! С ее предыдущим так никогда не было, чтобы от одного прикосновения, даже через ворох одежды, так жгло. И повиновения никогда в себе такого Влада не помнила. Чуть он потянул ее плечо на себя, она покорно поднялась и уставилась глаза в глаза.

– Мне уйти? – спросила она, когда уже просто молчать сил не стало. – Я что-то не то сказала?

– Лучше бы тебе, конечно, молчать, но… – проговорил наконец он глухо и тихо, будто хотел, чтобы его не услышали. – Но что сказано, то сказано…

На ней под сарафаном и футболкой все было кружевное и очень тонкое, почти неосязаемое. И Орлов страсть как боялся все это испортить и порвать. Он медлил, путался пальцами, задыхался, потом вдруг начинал думать, что это все она специально надела для него, все такое красивое и ажурное, как паутина. Именно сегодня и именно для него. Ведь не может женщина каждый день, в свои трудовые будни носить такое под одеждой.

Она же работает! Как же можно работать в таком белье, это же цветочная пыльца какая-то, а не белье. И тут же понимал, что это бред. Что она могла каждый день надевать на себя такое и сидеть напротив него и прятать все это под длинными юбками, сарафанами и блузками. И быть при этом серьезной и деловитой. И он тоже был ей под стать.

А теперь как же? Как будет теперь? Разве он сможет теперь усидеть спокойно, зная, что…

И он опять торопился, и что-то трещало по швам, и думать про то, что будет завтра, совсем не хотелось. К черту здравый смысл, ехидно намекающий левинским голосом, что Орлов не мог, не имел права, не должен был!..

– Его кто-то спугнул, – вдруг произнесла Влада сонным голосом, поклевывая губами его плечо.

– Что? Кто спугнул, кого?

Конечно, он не понял. А кто бы понял после всего, что случилось? Только что все рвалось, трещало, взрывалось, ослепляя, обдавало жаром, при чем тут?..

– Тот мужик, которого ты назвал Сашей, должен был оставить улику, свидетельствующую против Гавриловой, где-то на самом виду, но не сделал этого, потому что его кто-то или что-то спугнуло, – пояснила она с капризной ноткой. – Потом это он сделал уже из опасения попасться на глаза следствию, нужно было увести подозрения от себя. Марго ведь умерла, а не должна была. Так ведь?

– Ты неисправима, троечница. – Орлов рассмеялся, прижимая ее к себе с силой, распластал громадную пятерню на ее спине и придавил к себе, чтобы не выскользнула. – До утра не могла подождать?

– А напугать его мог тот, кого он увидел возле кабины лифта, – вместо ответа продолжила Влада рассуждать, не забывая касаться губами его горячей кожи, и жмурилась при этом от удовольствия и неги, которых, как ей казалось часом раньше, не могло быть у них на двоих. – А это как раз и был тот, кто вкатил Марго лошадиную дозу смертоносного средства. Мог наш Саша видеть убийцу?

– Запросто.

Орлову не хотелось именно сейчас говорить об этом. Хотелось немного поговорить о них двоих. И знать не знал, как и с чего начать, но говорить о них двоих хотелось.