Завтра не наступит никогда - Галина Романова

– Очень бравый офицер! – чмокала тогда языком старая еврейка, нарезая крупными кольцами кабачок, принесенный ей Сашкой. – Он быстро найдет того, кто шарахнул по голове Ритку.

И она при этом очень выразительно косилась на Машу, которая заваривала себе чай, устроившись на подоконнике. Маша молча пила несладкий чай, сахар закончился, а идти в магазин было лень. Крошила в руке ванильные баранки на четыре части, отправляла их в рот и задумчиво рассматривала улицу.

На улице теплело день ото дня. Все зеленело, расцветало, лужи подсыхали. Это значило, что скоро станет совсем жарко и тогда Звягинцева Надежда Степановна увезет в летний лагерь ее Гаврюшку. И она – Маша – может не успеть купить ему на лето сандалии, а из старых он вырос. А не успеет потому, что у нее нет денег совсем.

Вернее, деньги были, но потом они куда-то пропали. Она и пропажу не сразу обнаружила. Это прямо как со сломанной ножкой от стула получилось. Стоял себе в углу, стоял, она и внимания не обращала, есть у него четвертая ножка, нет ее. И в тайник свой за деньгами не лазила. Полезла уже, когда вся эта странная галиматья с ее стулом произошла.

Девица орет, носится, понятых за рукава из угла в угол таскает. Все что-то пишет, пишет, сдвинув с Машиного стола скатерть, соседей опрашивает. Один дурак и сказал, что ножка от стула будто бы Машки Гавриловой, сам, мол, помогал ей его выбрасывать. Потом энергичная девица заставила всех прочесть протоколы, заставила всех поставить свои подписи, приказала ей неуверенным тоном никуда не уезжать и умчалась.

И больше не являлась. Нет, Маша Гаврилова слышала, что носилась она по их подъезду, на разговор с людьми напрашивалась, но с ней мало кто говорить стал.

Больно уж шумная она и деловая.

Так вот, пропажу денег Маша Гаврилова и обнаружила после ее ухода. И так противно ей сделалось.

Что же, подумала она тогда, милиция до того докатилась, что начала из-под скатерти – а деньги там были спрятаны – у людей последнее вытаскивать? Тех денег-то было полторы тысячи. Маша их собирала Гаврюшке на летнюю одежку. Хотела его нарядить во все новенькое, и чтобы не такое было, как у всех. Он же не сиротка круглая, в самом деле. У него мать есть, хотя ее к нему и не допускают в последнее время.

– Вы, Мария, сначала проблемы с соседями решите, – заявила ей Звягинцева, загораживая проход в детскую группу. – И с милицией! А потом приходите сына навещать. У нас приличное заведение, между прочим.

– А я, между прочим, его мать! – возмутилась тогда Маша Гаврилова.

– Вас могут лишить материнства, дорогая, – ухмыльнулась Надежда Степановна.

– За что?! Я сейчас не пью!

– Пить бросили, зато начали убивать?! – прошипела змеей воспитательница младшей группы и захлопнула у нее перед носом дверь.

Так вот и пошло со дня смерти Марго, и покатилось. Все гадко, противно. Сначала все угрозы ее в адрес Марго ей в вину вменяли. Тут она отбилась. Потом эта ножка от ее стула странным образом нашлась, и будто в кровищи этой мерзкой кобылы. Затем к сыну перестали ее пускать. Сказали, что, пока идет следствие и она подозреваемая, сына ей видеть не позволят. Кто уже успел доложить-то? Может, Марго с того света названивает?

Тут еще и деньги пропали неизвестно куда. И уже есть стало нечего, потому что с работы ее тоже турнули. Откуда-то узнали, что ее следователи допрашивали.

– Да мало ли кого они допрашивают?! – кричала она в отделе кадров. – Я же работаю!

Но ее вытурили с работы. И чай она теперь пила без сахара. Соня иногда угощала чем-нибудь. Все жалела ее. Только Маше от ее жалости еще противнее делалось и жить не хотелось совсем. Соня вроде бы и жалела и тут же почти в открытую обвиняла Машу в убийстве Марго.

– Смотри, Машка, как бы за тобой не пришли, – вздохнула она вчера, когда принесла ей оладьев. – Может, сбежишь куда?

Бежать Маше было некуда. И она решила сидеть сиднем дома и ждать, когда судьба наконец ею распорядится.

Она и распорядилась, послав ей на порог бравого офицера с красивыми умными глазами, которые всегда будто немножко усмехались.

– Не надо меня бояться, Мария, – сразу повелел он, погрозив ей пальцем. – Нам ведь с тобой нечего скрывать друг от друга, так?

– Мне нечего, вам – не знаю, – пожала она худенькими плечами.

– Дай-ка мне твою хижину осмотреть внимательно. Позволишь?

Он нормальный мужик был, не нахальный, не лез на рожон. Он хорошо говорил, толково.

– Валяйте, – позволила она. – Только что это вам даст? Я никого не убивала!

– Я знаю, – кивнул он с серьезным видом. – Иначе ты бы давно грела своей задницей нары, Мария.

– Ух ты!

Она не знала, радоваться ей или обижаться на милицейского красавчика, еле протиснувшегося своими широченными плечищами в дверной проем. Но, кажется, он верил ей и не унижал совсем, как другие. Звягинцева Надежда Степановна, например, не пустившая ее увидеться с сыном. Или работодатели, побоявшиеся оставить ее за торговым прилавком только потому, что ее допрашивал следователь.

– Вот тебе и ух ты! – развеселился Орлов, распознав с лета растерянность гражданки Гавриловой. – Ты мне вот что скажи, Мария Гаврилова, ты частенько оставляешь ключ в замочной скважине?

– Как это? – не поняла она сразу.

– Вот выходишь ты из комнаты, в магазин там или помыться, запираешь комнату на ключ и потом оставляешь его, не убирая в карман. Часто ты так делаешь?

Орлов был очень терпеливым, очень. Он ведь еще в тот первый свой визит торчащий ключ по ту сторону двери заприметил и на заметку себе привычку хозяйки этой комнаты взял. И вспомнил также, что давным-давно в такой же вот коммуналке жил его дядька. И так же вот, когда в кухню выходил, в туалет или ванную, комнату либо не запирал вовсе, либо с торчащим в замочной скважине ключом оставлял. В коммуналке же все на виду, кто на глазах у всех в комнату соседа попрется? Никто. Так думал каждый про себя и про соседа. Так же, видимо, думала и Маша Гаврилова, раз ключ имела обыкновение оставлять в замке, когда отлучалась.

– Ключ-то… – она растерянно поморгала. – Так в кухне когда или в ванной, даже и с мусором когда ухожу, не запираю. Если только на работу, в магазин или к сыну иду, тогда запираю. А когда в доме-то, чего зря замком щелкать?

– А ключ для чего в замке торчит?

– Так замок старинный английский, захлопнется вдруг, тогда не войдешь. Вот и страхуюсь, и на предохранитель ставлю, и ключ оставляю в замке на всякий случай.

– Отлично, Мария. – Орлов шлепнул здоровенными ладонями, того гляди вприсядку пойдет. – А теперь тебе придется основательно напрячь память и кое-что вспомнить. Идет?

– Постараюсь.

Совсем этот бравый офицер засмущал бедную Машу Гаврилову. Где же ей было памяти-то этой взяться? Пропита она давно, память ее. Сейчас хоть и перестала выпивать, а голова по-прежнему туговато варит. Оттого, может, и стул со сломанной ножкой проморгала.