Леди в саване - Брэм Стокер

Поэтому спустя какое-то время я вернулся к себе в комнату, закрыл окно, вновь задвинул решетку и опустил тяжелую штору; затем, загасив свечи, лег в темноте. Через несколько минут я, должно быть, заснул.

«Что это было?» — услышал я свой внутренний голос, как только сел в кровати, проснувшись. Я, скорее, припомнил, чем уловил слухом тревожный звук, похожий на слабый стук в окно. Несколько секунд я прислушивался машинально, но напряженно, затаив дыхание, а мое сердце учащенно билось, однако не от страха, как у робкой души, — я был весь ожидание. В тишине звук повторился — очень-очень слабо, но кто-то, несомненно, стучал в оконное стекло.

Я вскочил, отдернул штору и на мгновение застыл от ужаса.

На террасе, теперь в ярком свете луны стояла женщина в белом саване, пропитанном водой; вода капала на мраморный пол террасы, образуя лужицу, и тонкими струйками медленно стекала по влажным ступеням. Поведение и облачение женщины, сами обстоятельства ее появления — все внушало мысль, что, хотя женщина двигалась и говорила, была она не живой, а мертвой. Она была молода и очень красива, но воистину смертельно бледна. На неподвижной белизне ее лица, из-за которой она казалась холоднее мрамора под ее ногами, ее темные глаза блестели странно и соблазнительно. Даже в непостижимом свете луны, который, в конце концов, скорее обманчив, чем проясняет что-либо, я не мог не заметить одно удивительное свойство ее глаз. Им было присуще некое свойство преломления света, делавшее их подобными звездам. При каждом ее движении эти звезды представали еще более чудесными, лучащимися еще загадочнее и сильнее. Она обратила ко мне умоляющий взгляд, как только тяжелая штора была отодвинута, и красноречивым жестом попросила впустить ее. Я инстинктивно откликнулся: отодвинул стальную решетку и открыл доходящее до пола окно. Когда стеклянные створки открылись, я заметил, что она дрожала. Казалось, она так закоченела, что не могла двинуться с места. При виде ее полной беспомощности все мои мысли о странности происходящего улетучились. Не то чтобы я преодолел первоначальное впечатление о явленной смерти, вызванное ее погребальным облачением. Я просто не задумывался об этом вовсе; я был готов принимать происходящее таким, каким оно было: передо мной женщина, она в беде — вот и все.

Я так подробно останавливаюсь на том, что чувствовал, чтобы иметь впоследствии возможность разобраться в происшествии, провести сравнение. Все это настолько странно, настолько выходит за рамки нормального, что любая мелочь может впоследствии дать ключ к разгадке случая, который иначе остался бы необъяснимым. Я неизменно отмечал, что в непонятных обстоятельствах первое впечатление существеннее последующих выводов. Мы, будучи людьми, слишком недооцениваем инстинкт и превозносим разум, а ведь именно инстинктом природа щедро одарила весь животный мир, обеспечивая тем самым ему защиту и условия для жизнедеятельности.

Когда я ступил на террасу, позабыв о том, как одет, я обнаружил, что женщина просто заледенела от холода и едва ли могла двигаться. Даже после того, как я пригласил ее войти и подкрепил слова жестом — на случай, если она не знает моего языка, — она продолжала стоять столбом, лишь немного покачиваясь вперед-назад, будто у нее осталось ровно столько сил, чтобы держаться на ногах. Недолго до того, подумал я, что она упадет замертво. Поэтому я взял ее за руку, чтобы ввести в мою комнату. Но она, казалось, не могла от слабости сделать и шагу. Я легонько подтолкнул ее, желая помочь ей, но она пошатнулась и упала бы, если бы я ее не подхватил. Тогда, приподняв ее, я двинулся вперед. Теперь ноги ее, избавленные от веса тела, казалось, могли с усилием переступать, и таким образом — я почти что нес ее — мы вошли в комнату. Силы ее были на исходе; мне пришлось перенести ее через порог. Повинуясь ее знаку, я закрыл и запер окно. В тепле комнаты — пусть там было и сравнительно прохладно, однако не так сыро, как снаружи, — она, казалось, сразу начала приходить в себя. Спустя несколько секунд силы как будто уже вернулись к ней, и она сама задвинула тяжелую штору на окне. Мы оказались во тьме, и я услышал ее слова на английском:

— Света! Засветите!

Я нашарил спички и зажег свечу. Когда фитиль загорелся, она двинулась к двери комнаты и проверила, заперта ли дверь. Удовлетворившись осмотром, она направилась ко мне, и ее намокший саван оставлял лужицы на зеленом ковре. К этому моменту воск свечи уже таял, и я мог хорошо ее рассмотреть. Ее трясло как в лихорадке; она жалко куталась в мокрый саван. Я невольно спросил:

— Я могу что-нибудь сделать для вас?

Она ответила все так же на английском, и это был волнующий, пронзительно-нежный голос, который проник прямо мне в сердце и странным образом на меня подействовал:

— Согрейте меня.

Я бросился к камину. В нем не было дров, огонь не разводили. Я обернулся к ней и сказал:

— Подождите здесь всего несколько минут. Я позову кого-нибудь, попрошу помощи и огня.

Голос ее, казалось, зазвенел от напряжения, когда она нетерпеливо откликнулась:

— Нет, нет! Пусть лучше я… — она на мгновение запнулась в нерешительности, но, кинув взгляд на свой саван, торопливо продолжила: — останусь как есть. Я доверяю вам, но не другим; вы не должны обмануть мое доверие. — И тут же она чудовищно задрожала и вновь стала кутаться в свое погребальное одеяние столь жалобно, что сердце у меня сжалось.

Думаю, я человек практичный. Во всяком случае, я привык действовать. Я подхватил лежавший возле моей кровати халат из толстой темно-коричневой шерсти — конечно же, слишком длинный — и протянул ей со словами:

— Наденьте. Это единственная теплая вещь здесь, которая может вас согреть. Подождите, вам надо снять этот мокрый… мокрый… — я стал подыскивать ее одеянию название, которое не смутило бы ее, — этот костюм… платье, ну, неважно что. — Я указал на обшитую мебельным ситцем складную ширму в углу комнаты, скрывавшую место, где я обтираюсь мокрой губкой по утрам и где уже была приготовлена ванна с холодной водой, ведь я рано встаю.

Она печально поклонилась и, взяв халат длинной белой красивой рукой, понесла его за ширму. Послышался слабый шорох, затем глухой звук упавшего на пол мокрого одеяния, еще шорох, и через минуту она появилась, закутанная с головы до ног в длинный шерстяной халат, волочившийся за ней по полу, хотя она была женщиной высокого роста. Но она по-прежнему сильно дрожала. Я достал из буфета бутылку бренди, стакан и предложил ей выпить, но она жестом отклонила мое предложение, хотя горестно простонала:

— О, я так замерзла, так замерзла!