тест - тест

Сама хозяйка стояла неподалеку. Увидев застрявшего в кадке немца, она вихрем подскочила к нему со словами: "Окаянный, последнюю посудину раздавил!" — по-мужски замахнулась на него лопатой. Бойцы едва отняли у женщины ее грозное оружие...

— Что с ним? — удивился Кравченко, кивнув на гитлеровца, который, с трудом вытащив себя из кадки, как- то сразу сник, начисто утратил недавнюю свою павлинью осанку.

— Все очень просто, Андрей Григорьевич,— заметил Плотников. — О практике обращения с пленными фашист судит по-фашистски. Я хотел подойти к нему поближе, а он решил, что сейчас по зубам схлопочет.

Пленного увели в избу, и он там выложил все, что знал о готовящемся на Курском выступе наступлении гитлеровских войск. Трудно сказать, что так внезапно развязало язык хозяину сбитого "стукача". Впрочем, не исключено, что и конфузливое происшествие с помойной кадушкой, которое успел зафиксировать своим фотоаппаратом удачливый сотрудник корпусной газеты Куприянов...

Поступала техника, прибывал личный состав. Людей тут же распределяли по подразделениям. Командир корпуса приказал всех офицеров, от ротного и выше, для ознакомления направлять к нему.

В один из дней к дежурному по штабу корпуса обратились три танкиста, все капитаны. Тот, проверив предписания, направил их к Кравченко, который размещался рядом, в небольшом крестьянском домике с террасой. Часового около избы не было. В этом отношении генерал был несколько беспечен, охрану своего фронтового жилья считал излишней. Офицеры, обтерев тряпкой запыленные сапоги, поправив гимнастерки и фуражки и оставив на террасе вещмешки, хотели уже постучать, но вдруг услышали звуки баяна. Потом мелодия смолкла и из избы раздался голос:

— Кто там? Входите!

Чуткий генерал, оказывается, услышал шаги.

Офицеры перешагнули порог, представились.

— Вот и хорошо,— сказал Кравченко.— А теперь садитесь, отдохните чуток.— И показал кивком на широкий топчан. Сам он сидел на стуле, около стола, с баяном на коленях.

Когда офицеры чинно расселись, генерал озорно подмигнул им и, тронув клавиатуру, вдруг пропел куплет песни из кинофильма про Александра Пархоменко:

Ты ждешь, Лизавета,От друга привета.Ты не спишь до рассвета,Все грустишь обо мне...

Потом, вздохнув, застегнул мехи баяна и поставил его на комод.

— Ну что ж, показывайте свои "мандаты", — потребовал он.

Капитаны протянули ему предписания. Генерал стал просматривать их, произнося вслух:

— Капитан Ковалев Никита Григорьевич, девятьсот шестого года рождения... Капитан Лагутин Василий Николаевич, с тринадцатого... Капитан Гаврюшенко Иван Петрович, с восемнадцатого.

Командир корпуса положил предписания на стол перед собой, стал интересоваться учебой, которую офицеры только что закончили в Магнитогорске, их семейным положением, чем занимались до службы в армии. Удовлетворив свою любознательность, сказал:

— Только по секрету... Предстоит большое сражение, так что скоро получите богатейшую возможность закрепить теорию практикой.— Генерал кратко проинформировал офицеров об обстановке под Курском и Белгородом.— А сейчас решим так: Ковалев и Лагутин принимают под свое начало батальоны. А вы, товарищ Гаврюшенко, как самый молодой из вашей троицы, назначаетесь пока начальником штаба. Годится?

Офицеры выразили полное удовлетворение новыми назначениями, хотя, конечно, понимали, что вопрос "годится?" задан просто так, как присловье: в армии, а тем более на фронте, всерьез такой вопрос задают довольно редко.

— А теперь конкретно: вы, капитан Лагутин, идете в двадцать вторую бригаду, а Ковалев и Гаврюшенко — в двадцать первую, к Овчаренко. Очевидно, оба будете в сто сорок девятом танковом батальоне. Там комбата Григорьяна пришлось освободить от должности. Без предварительной инженерной разведки проводил полевые занятия, и, как результат, на неизвлеченных вражеских минах три танка подорвались. К счастью, без жертв. Сейчас машины восстанавливаются.

Командир корпуса отдал офицерам предписания, сделав на них необходимые резолюции направил в штаб для выполнения неизбежных при .назначениях людей формальностей.

В просторной крестьянской избе, где располагался политотдел бригады, беседовали подполковник Полукаров и инструктор политотдела майор Целищев. Сегодня инструктор покидает бригаду, уезжает с повышением.

— Если по-честному, Михаил Сергеевич, то мне очень жалко тебя отпускать,— говорил Полукаров.— Тем более перед большими событиями, ожидаемыми в наших краях. В то же время хочу, чтобы ты, как политработник, рос дальше. Не век же в инструкторах ходить.

Расставаться с фронтовым товарищем всегда тяжело. Встретятся ли еще?

— Сколько времени мы с тобой вместе?

— Скоро год, Георгий Степанович.

— А партийных билетов вручили — ого сколько!

— Около пятисот,— уточнил Целищев.

— Сколько раз ходили в танковые атаки!

— Редко какую пропускали...

Вспомнили павших боевых товарищей.

Постучав, в дверь заглянул водитель газика и доложил, что машина готова. Вышли во двор. Глянули вверх и удивились: какое чистое и густо-голубое небо! Было раннее утро.

— Георгий Степанович, никак, вражеские самолеты?— насторожился Целищев.

— Да, для них такое небо — находка. Подожди минутку, я, кажется, сейф не закрыл.— Полукаров побежал к крыльцу.

Только закрыл за собой дверь, как огромной силы взрыв во дворе потряс все вокруг. Зазвенели оконные стекла, половину крыши смело, будто срезало... Георгий Степанович пулей вылетел из избы, осмотрелся. Майора Целищева во дворе не оказалось.

Еще не успела осесть бурая пыль, а сюда уже подъехала санитарная машина. Из кабины выскочила военфельдшер медсанвзвода бригады Татьяна Дейчак.

— Товарищ подполковник, вы не ранены? — крикнула она, озабоченно глянув на свежую, дымящуюся воронку, на выбитые окна избы, покореженную крышу.

— Вроде не зацепило, а вот Михаил Сергеевич куда-то со двора исчез.

Татьяна словно знала, где находится пропавший, и бросилась в огород. Там, за смородиновыми кустами, неподвижно лежал майор Целищев. Татьяна проверила пульс.

— Дышит,— сообщила она подбежавшему Полукарову,— сердце функционирует.— И крикнула в сторону Машины: — Санитары!

...Михаила Сергеевича с тяжелой контузией увезли в госпиталь. 

2.

В начале июля доукомплектование бригад было завершено. Провели несколько двухсторонних учений. В ротах прошли общие собрания личного состава с повесткой дня: "Бить врага по-гвардейски!".

...Задолго до рассвета комбриг Овчаренко вызвал к себе командиров и политработников подразделений. Полковник был загадочно возбужден и немногословен.

— По данным разведки,— без всякого вступления сообщил он,— сегодня между пятью и шестью утра немецко-фашистские войска на Курском выступе должны перейти в наступление. Нашей бригаде приказано действовать на южном фасе выступа. Конкретно о боевых задачах бригады и батальонов поговорим на месте.

Его заместитель по политчасти Полукаров поинтересовался расстановкой коммунистов и комсомольцев, спросил, назначены ли агитаторы.

Объявленная после этого во всех подразделениях боевая тревога как рукой смахнула крепкий сон гвардейцев. Батальоны получили приказ на марш...

Ночью бригада подошла к хутору Озеровский. На его окраине колонну встретила заранее приехавшая сюда оперативная группа во главе с полковником Овчаренко. Здесь же были подполковник Полукаров, новый начальник разведки лейтенант Андроников, заместители командиров батальонов капитан Зудилин и старший лейтенант Дианов.

Комбриг приказал Андроникову немедленно связаться с командирами обороняющихся соседних стрелковых частей и уточнить у них обстановку, а 3удилину и Дианову сосредоточить танки в известный уже им районах тщательно замаскировать их.

Командиры батальонов майор Феоктистов, капитаны Ковалев и Недайводин получили боевую задачу, из которой им стало известно, что их 5-му танковому корпусу, приданному 6-й армии, предстоит вести оборонительные бои. На правом фланге, левее Яковлевки, обороняется 1-я танковая армия, на левом — 2-й танковый корпус. 21-я танковая бригада к трем часам ночи занимает оборону в районе хутора Озеровский — Калинин с целью отразить танковые атаки противника, наступающего из Белгорода, а при первой же возможности — контратаковать его.

В эти дни вражеская авиация проявляла чрезвычайную активность. По нескольку раз в сутки она наносила массированные удары по боевым порядкам наших войск. Воздух и земля дрожали от гула самолетов, грохота орудий, разрывов снарядов и бомб. В солнечную погоду отчетливо было видно, как поднимавшаяся снизу сплошная дымно-пыльная туча расползалась по чернеющим, густо заросшим бурьяном полям.