ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

Пройдет два десятилетия, и уже во времена андроповского правления точно так же будет вести себя преемник Зорина Олег Трояновский, когда ему предъявят запись переговоров советских летчиков, сбивших корейский пассажирский самолет.

Положение в Карибском море принимало все более опасный оборот. Президент объявил блокаду острова, а это означало, что, если советские суда попытаются нарушить ее, они будут атакованы.

В затерянном в казахстанских степях совхозе Ярославский, где я оказался в тот вечер, как и по всему Советскому Союзу люди слушали приказ о задержке демобилизации отслуживших свой срок.

— Неужто опять война! — воскликнул чей-то женский голос в толпе у уличного репродуктора.

Никто не ответил. Гнетущая тишина стлалась над степью.

Мир повис на волоске. Примерно в то же время с обращением к народу выступил и Президент США. Он сообщил о том, что произошло, а в конце своей речи сказал:

— Тот путь, который мы избрали, полон препятствий, как и всякий путь, но он более других соответствует нашему характеру, мужеству нашего народа, нашим обязательствам перед всем миром. Цена свободы высока, но американцы всегда платили ее. Есть путь, на который мы никогда не встанем, — это путь капитуляции и покорности, — говорил Кеннеди. — Наша цель — торжество не силы, а права, не мир за счет свободы, а мир и свобода вместе. На нашем континенте и — будем надеяться — на всей земле. Дай Бог, чтобы цель эта была достигнута.

В Москве царило замешательство. ”Был такой момент, когда одну ночь я не спал дома, — вспоминал позднее Хрущев. — Я ночевал в Совете Министров, потому что нависла реальная угроза войны”.

Те, кто привел мир на грань войны, кто настаивал на более жестком антиамериканском курсе, а в их числе был и Андропов, теперь просто не знали, что делать. Одно дело было бряцать оружием, другое — оказаться под угрозой этого оружия. Сторонники жесткого антиамериканского курса прикусили язык. Теперь они предоставили Хрущеву самому искать выход. Однако пройдет всего четыре года, и Андропов вновь напомнит, что о ракетах забывать нельзя.

28 октября в Белом Доме получили письмо, в котором советский премьер выражал согласие прекратить строительство баз, демонтировать ракеты и вывезти их в Советский Союз.

’Таким образом, — писал Хрущев, — ...налицо все необходимые условия для ликвидации создавшегося конфликта.”

Мир наконец-то вздохнул с облегчением. Это было победой здравого смысла, но это было и поражением Хрущева. Те, кто толкал его на эту авантюру, теперь первыми осуждали его. Андропов открыто не выступал. Он еще не имел права голоса. Он ждал, когда он его получит. Ждать пришлось недолго. В ноябре он становится секретарем ЦК. Кубинские ракеты способствовали его восхождению к власти. До полного обладания ею ему оставалось ровно двадцать лет.

ПЕСТРОЕ ВРЕМЯ

С каждым вывозящим с Кубы ракеты советским кораблем позиции Хрущева слабели. Возможно, что сторонники более жесткого курса по отношению к США, которых в президиуме ЦК было достаточно, с помощью своего ставленника Андропова и спровоцировали размещение ракет в вотчине Ф. Кастро для того, чтобы подорвать позиции Хрущева. Через двадцать пять лет после событий в Карибском море посадит на Красной площади самолет западногерманский пилот-любитель Руст. И тогда тоже возникнут подозрения, что полет этот был специально организован для того, чтобы дать Горбачеву возможность избавиться от неугодных военачальников. А Горбачев, как известно, был тем, кому поручал вести дела болевший Андропов.

Это был хитрый план, и в любом случае Хрущев оставался в проигрыше. Если бы удалось удержать ракеты на Кубе, то силы тех, кто выступал против потепления отношений с США, укрепились бы. Пришлось убрать ракеты — тоже неплохо. Переговоры-то вел Никита Сергеевич. Он согласился их убрать. Стало быть, это он перед лицом всего мира показал свою слабость. Что же может быть лучше этого для тех, кто настаивает на сохранении жесткого курса?

Проповедником жесткого курса был Суслов. Свидетельством того, что он одержал победу, явилось укрепление позиций Андропова.

Это было какое-то неопределенное время.

На первый взгляд оно казалось пестрым. Могло создаться впечатление, что все еще продолжается оттепель. В своей пьесе „Иван Иванович” герой, который изобретает „культ Петрова”, коммунист-драматург Назым Хикмет, эмигрировавший из Турции в Советский Союз и на собственном опыте убедившийся во лжи коммунизма, заставляет зрителей сделать вывод, что такие вот Иван Ивановичи, а иными словами, они сами и виноваты в создании культа личности. Один культ осуждали, но уже в полном расцвете был культ нового вождя, наградившего себя пятью золотыми геройскими звездами. Зачитывались до дыр иные номера ,»Нового мира”, руководимого А. Твардовским, где впервые увидел свет ,,Один день Ивана Денисовича” А. Солженицына, который будет удостоен Нобелевской премии, но за чтение изданного на Западе романа другого лауреата Нобелевской премии Б. Пастернака ,Доктора Живаго” могли и арестовать.

Осуждая Сталина, но не сталинизм, существование которого отрицалось, режим провозглашал свою приверженность ленинизму, однако создавшего „Союз за возрождение ленинизма” начальника кафедры Военной академии им. Фрунзе генерала П. Г. Григоренко исключили из партии и отправили в сумасшедший дом.

Об этом мало кто знал. Все это происходило рядом, но в то же время было скрыто от глаз. Да большинство еще боялось или не хотело заглянуть правде в глаза. Выбор продуктов стал меньше, но еще можно было, по крайней мере в столице и некоторых крупных центрах, без больших проблем купить в магазинах мясо и такие колбасы, как чайная, докторская, краковская. Не ощущалось нехватки в сыре, масле и молоке. Хлеб за рубежом еще не закупали. Появилось больше импортных вещей в универмагах. Начали ломать хранившие память о прошлом древние особняки Старого Арбата и возводить предвещающее стандартизированное будущее коробки небоскребов на Калининском проспекте. Раскупали билеты в новый театр „Современник” и Театр на Таганке, входили в моду песни бардов, распеваемые под гитару, смотрели передачи с чемпионатов мира по фигурному катанию, где блистали Людмила Белоусова и Олег Протопопов, ходили в новый театр в Кремлевском Дворце Съездов, где аплодировали акробатическим миниатюрам первой чемпионки Советского Союза, ставшей и заслуженной артисткой, Зинаиде Евтиховой, читали „Неделю”, придуманное зятем вождя Аджубеем новое приложение к редактируемым им „Известиям”, слушали новую вторую программу „Маяк” и заполняли построенные в разных городах дворцы спорта, где проходили хоккейные матчи.

Уже вовсю распространялся самиздат, где ходили в списках и ,Ленинградская программа”, называвшая номенклатуру правящим классом, и программа Союза коммунаров, и документы Всероссийского со-циал-христианского освобождения народов и множество других материалов, несмотря на их различие, свидетельствующих о зарождении в обществе движения, ставящего своей целью пробуждение чувства гражданственности, причастности всех к принятию решений и ответственности за судьбу страны. Возле памятника Маяковскому все

еще продолжали читать стихи. Иногда даже очень смелые. О провале целинных земель говорили, но еще только шопотом, а в Целинограде радовались новым домам, выросшим в пыльной степи. Им радовались и в других городах Советского Союза. По их московским прародителям их называют ’’Черемушками”. Спустя немного времени станут называть ’’хрущебами”. Но пока — это радость. Как-никак, а отдельная квартира, приносящая освобождение от кошмаров коммунального общежития. Многие поверили обнародованной в 1956 г. широковещательной программе, уверявшей, что через каких-нибудь двенадцать лет, к 68-му году, проблем с жильем вообще не будет. Каждый будет жить в отдельной квартире или в своем доме. Настанет 68-й год, и о той программе никто и не вспомнит.

Повсюду еще висели лозунги, призывавшие перегнать Америку по производству мяса и молока. Но после того, как застрелился секретарь Рязанского обкома Ларионов, скупавший и мясо, и молоко в соседних областях и рапортовавший о перевыполнении планов, провал стал очевидным. До Америки было так же далеко, как и прежде. И самым популярным сделался лозунг, выведенный на бортах грузовиков как предупреждение неосторожным водителям: ”Не уверен — не обгоняй!” В вечернем небе над Москвой вспыхивали слова: ’’Партия торжественно провозглашает, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме”.

А в Новотроицке рабочие маслокомбината отказались упаковывать масло, предназначенное для отправки на Кубу. Самим его не хватало. Плохо стало со снабжением даже в таком крупном городе,как Харьков. Страна сидела на голодном пайке. И в довершение всего 1 июня 1962 года в газетах появляется”обращение ЦК КПСС и Совета Министров СССР ко всем рабочим и работницам, колхозникам и колхозницам, рабочим и работницам совхозов, советской интеллигенции, ко всему советскому народу”.