Сокрытые лица - Сальвадор Дали

– Более того, – сказал Грансай, упиваясь сложностью ситуации, – моя задача потребует от всех сотрудничества… Знаете, в чем сила политика? В противоположном от ожидаемого всеми: вместо дальнейшего раскола меж теми, кто уже и так его враги, он должен объединять их в некоем подобии союзничества. Два врага, которых вынуждаешь ударить по рукам ради нападения на тебя, повержены сразу: их союз сделает их немощными. Но давайте на сегодня прервемся с рассуждениями о теории действия, – вздохнув, заключил он.

– Я всего лишь слушаю вас и сдаюсь на милость суровых принципов ваших политических действий, – снисходительно произнес д’Ормини.

– Тогда, быть может, станете записывать? Я продиктую вам общую стратегию, которую нужно будет приспособить под разные властные структуры, а потом мы подумаем о людях, которые лучше всего смогут донести мои цели до них, официально или конфиденциально.

Д’Ормини развернул список, который крутил в руках.

– Я все здесь отмечу, – сказал он. – Вот, в случае с британцами вам придется иметь дело с Министерством экономической войны.

– Вы же знаете, каким про-британцем я становлюсь, и только британцам об этом известно.

– Это само собой, – ответил д’Ормини, а когда Грансай поглядел на него с сомнением, добавил: – Вы же знаете: я совершенно одного с вами мнения по их поводу.

– Как британцы на это отреагируют?

– Позволят американцам сделать по-своему, – ответил князь.

– А какая американская организация может вмешаться? – спросил Грансай.

– Госдепартамент и американские наблюдатели в Северной Африке.

– Нет ничего проще, – сказал Грансай. – Америке наблюдатели нужны, чтобы наблюдать, а наблюдать – чтоб держать наблюдателей. Вот я и дам им блистательную возможность наблюдать ситуацию с Грансаем и разбираться в ней – будет им пробное дело, по которому они потом смогут выстраивать свою будущую политику.

– Если им интересно наблюдать, ничего лучше вас для этого не найти, – сказал д’Ормини.

– Наша стратегия в этом деле никаких больших трудностей не представит, – продолжил Грансай, будто пропустив последнюю реплику князя мимо ушей. – Кому-то придется выдать мою «тайну» поездки на Мальту громадными, шумными заголовками, как для бродвейского спектакля. – Д’Ормини собрался сделать об этом пометку, но Грансай остановил его: – Не записывайте ничего из этого – просто слово «театр».

– Комедиант, – сказал д’Ормини.

Князь так произнес это слово, что граф вздрогнул. Д’Ормини продолжил горестно и отстраненно:

– Думаете, когда оскорбили меня, я не понял, что вы намеренно ломаете комедию, чтобы задержать меня здесь до четырех утра, и я спозаранку принялся бы хлопотать о вашей поездке на Мальту? Я вас уже слишком хорошо знаю! И вот что занятно: каким бы отвратительным ни казались, вы все равно поражаете воображение! Видите ли, я, в отличие от ваших любовниц, не боюсь с вами разговаривать. Но обращаться со мной, как с вашими любовницами, вы не можете, иначе рискуете сделаться моим врагом.

Грансай не ответил, поняв по непреклонному тону д’Ормини, что на сей раз ссора может оказаться непоправимой. Князь тут же стал ему признателен за это.

– Видите ли, – сказал он, – хоть у вас и не вышло меня облапошить, во всяком случае две вещи вам удались: одна была вам нужна, а вторая безразлична. Во-первых, поскольку вы знаете, что все вами желаемое обязано воплотиться, вы мою безусловную поддержку ваших планов выиграли; во-вторых, вы глубоко меня задели… Запах смерти лип ко мне с детства!

Грансай положил руку на плечо д’Ормини – с капитанской звезды у него на рукаве свисала, подрагивая, золотая нить. Д’Ормини убрал руку графа и, изменившись в голосе, вернулся к теме будущей миссии на Мальте.

– С немецкой стороны вам предстоит общаться с Комиссией по перемирию.

Грансай принялся ходить по каюте.

– С немцами все просто. Им придется поразмыслить о необходимости усиления правительства Петэна.

– И о насущности предотвращения арабского бунта, – добавил д’Ормини.

– Да, это очень важно. Думаю, у меня найдутся средства, чтобы разжечь небольшой арабский бунт, который мы сможем контролировать. Завтра вечером я встречаюсь с профессором-коммунистом Бруссийоном.

– Арабы пока не станут шевелиться, – возразил д’Ормини.

– Я сказал «маленький бунт». Бруссийон обещал спровоцировать беспорядки на тунисских рынках, когда мне это потребуется…

– Но, кроме немцев, нам придется потягаться и с французами, и в их случае будем иметь дело с посольством и североафриканскими властями.

– Знаете, – сказал Грансай, – как ни парадоксально, с Францией будет труднее всего. Как мне убедить их активно участвовать в миссии, доверенной мне ими же? Слишком уж все просто! А испанцы?

– Ими займусь я, – ответил князь, – мы в отличных отношениях, нам потребуется лишь одно слово – «приказ»…

– Вот видите, – резюмировал Грансай, – нам удастся так представить мою миссию, что все участники узнают о ней только благоприятное и при этом будут делать вид, что не вполне осведомлены о моих действиях. – Он впал в созерцательное молчание, а затем сказал: – Война в конечном счете есть положение дел, при котором все стороны пребывают в согласии, если не считать того, что они дерутся, тогда как мир – это общее несогласие, но без драки. И то, и другое – лишь фазы политической жизни. А куда я подевал свою расческу? Должно быть, оставил у вас в доме – прошлым вечером она была при мне!

Осажденный трудностями, Грансай становился все капризнее, как беременная женщина, и теперь его подавленный недавно в разговоре с князем гнев, кажется, готов был прорваться – судя по излучавшим ненависть глазам.

– Я все могу выдержать, – продолжил он в ярости, – могу перебиться без самого необходимого, но мне нужна возможность расчесать волосы на идеальный прямой пробор металлической расческой!

– Холодной, – сказал д’Ормини, улыбаясь графу как истеричному чаду. Грансай успокоился.

– Но это правда, – добавил он, – если волосы у меня в математическом порядке, а ботинки дважды в день начищены – то есть эти два ритуала соблюдены, – с души моей смыты и удалены все пятна сомнения и раскаяния, и я вновь чувствую себя чистым и пригодным к деятельному общению.

– Хуже всего то, – сказал д’Ормини, собираясь уйти отдыхать, – что вы говорите правду. Не забудьте, что завтра утром я организую вам беседу с вашей новой жертвой – месье Фосере.

Начав следующее утро с телефонных звонков с целью подвести фундамент под свою миссию во благо Виши, граф Грансай с равным рвением и не менее рьяно взялся за необходимые подковерные переговоры, кои должны были гарантировать ему успех во втором и главном замысле его поездки на Мальту, а именно – в заговоре против Виши в поддержку революционной деятельности, которой он занялся еще до отъезда из Парижа с целью организовать будущие силы сопротивления против захватчиков. Иными словами, с одной стороны, он старался упрочить свое официальное положение в глазах тех, кто доверился ему со своими планами, и каждое усилие обустраивал так, чтобы оно увенчивалось победой; с другой стороны, он изготовился развязать беспощадную войну против тех, кому служил, таким образом предавая старших в иерархии, наделивших его доверием и надеявшихся на его преданность. Чтобы вишистская миссия удалась, примерно все, что ему нужно, – личная безусловная поддержка князя Ормини. Князь, чья политическая позиция была более-менее центристской, на деле имел серьезное влияние в самых разных официальных кругах и мог считать все двери для себя открытыми. Но чтобы владеть ситуацией в новой rôle конспиратора-ученика, ему необходимо было установить связь с крайностями, то есть с одного конца – с роялистами, а с другого – с коммунистами. Как ему одновременно заручиться поддержкой и тех, и других? Вот что вызывало почти единственную его озабоченность последних двух недель.

С одной стороны, Грансай изображал смутный интерес к роялистскому заговору – чтобы добиться доверия Фосере, очень активного роялиста и талантливого человека, пытавшегося создать в Северной Африке политику прямого понимания между Англией и Америкой. В то же время граф вышел на связь с профессором-коммунистом Бруссийоном, который, говорили, поддерживал отношения с тридцатью коммунистическими депутатами, заточенными в Париже, и знал все окольные пути нелегальщины. Грансай, поняв, что добился достаточного влияния на Фосере и Бруссийона, решил вернуться к той же тактике, какую применил накануне к д’Ормини: внезапно вспылить и поссориться. Наивнее князя и совершенно не знакомые с характером графа, они неизбежно поймались на эту удочку. Почуяв, что настал миг заручиться доверием своих жертв, Грансай высчитал с поразительной точностью и совершеннейшим лицемерием, когда следует устроить спектакль гнева.