Чёрный помидор - Андрей Бондаренко

— Отставить, однако, — велел стоявший недалеко от палатки Костька. — Ни к чему.

— Очень даже к чему, — заупрямилась Айлу. — Пристрелю гадину. Не мешайте мне, зайсан…

— Инги уже завершил охоту, однако.

— Как это?

— Так это. Сама взгляни, однако.

Девушка всмотрелась в изумрудно-зелёную озёрную гладь: под обрывом плавно расходились широкие круги, а ещё и белёсые пузыри активно пузырились.

— Уволок он её в пучину, однако, — печально вздохнул шаман. — Теперь скушает. И детишек, однако, накормит…. Хорошая была лошадка. Покладистая и добрая, однако. Ласточка, одно слово. Только любопытная и мечтательная — сверх всякой меры. Вот, однако, и поплатилась за это. Бывает…. Ладно, проехали, однако. Главное, что наши путники живы. Поняли, однако, что случилось. Развернулись и к берегу плывут…. Вообще-то, они молодцы. Отчаянные, однако…. Как считаешь, Айлу?

— Отчаянные. Таким помочь — не грех…

Писаревы, отплёвываясь и надсадно хрипя, выбрались на берег.

Анна, как и ожидалось, тут же упала на светло-жёлтый песочек и зашлась в отчаянных рыданиях:

— А-а-а-а…. Бедная моя Ласточка…. А-а-а-а…. Несчастненькая животинка…. А-а-а-а…. За что? Возвращаемся, милый, назад, в Питер. Возвращаемся…. А-а-а-а….

— Нет, мы дойдём до конца, — бережно обнимая хрупкие плечи жены, возразил Сергей.

— И-к-к…. Что ты сказал?

— Мы обязательно дойдём до конца…. Как же иначе? Теперь-то ты веришь, что здесь всё — по-настоящему?

— Верю, Серёжа, — перестав плакать и помолчав с четверть минуты, согласилась Анна Петровна. — Всё-всё — по-настоящему. Надо — дойти…. Только на чём теперь я поеду дальше? То есть, на ком?

— На Темене, однако, — решил подошедший Костька. — А Айлу — на одной из «тягловых». Походные вещички, однако, слегка переложим. А кое-что и здесь оставим. Ничего страшного, однако…

Мисти (в «образе» пожилого алтайского шамана), сидел у ласкового костерка, разожжённого на краю алтайского горного плато, заканчивал скромный походный завтрак и рассуждал про себя: — «И что, интересно, надо этим непонятным деятелям, увязавшимся за нашим отрядом? Хотят убить Писарева, мол, в Санкт-Петербурге это было сделать несподручно? А, собственно, зачем его убивать — с таким-то хитрым завещанием? Может, здесь замешана личная месть? Или же что-то другое? Хрень навороченная…».

Раздался тихий подозрительный шорох, и Артём, обернувшись, удивлённо захлопал ресницами: высокий колосок дикого овса, мелко-мелко задрожав, начал плавно опускаться под землю. Опускался, опускался и вскоре исчез.

— Ерунда законченная, — негромко прокомментировал Мисти. — Причём, очередная, хитрая и насквозь аномальная…. Хотя, если вдуматься, ничего странного и хитрого. Это же, скорее всего, просто цокор трапезничать изволит. То есть, такой крот алтайский, который никогда не появляется на земной поверхности. Подкапывает, понимаешь, подземную часть растения, потом крепко хватается зубами и затаскивает добычу в свою нору. Был колосок, и нет колоска. Диалектика…

Глава пятнадцатая. Замок Вентордеран и прочее

За этот световой день (после того, как одежда супругов Писаревых была высушена у жаркого костра), путешественники, переходя из одной узкой горной долины в другую, прошли порядка тридцати пяти километров.

К вечеру заметно похолодало, задул противный и настойчивый северо-восточный ветер. Общее «отрядное» настроение, и без того после гибели Ласточки неважное, ухудшалось прямо-таки на глазах.

Походный лагерь они разбили на берегу узкого весёлого ручейка, установили палатки, развели костёр.

— Будем рыбу ловить, однако, — объявил Костька. — Рыбалка, она много чему способствует. Однако, многому. В частности, э-э-э…

— Нормальному и позитивному мироощущению, — любезно подсказала Айлу.

— Во-во, однако. Ему самому.

— А, как и чем мы будем рыбачить? — поинтересовался Писарев. — И на какую наживку?

— Обыкновенно будем, однако. Сейчас срежу несколько молодых ореховых прутьев. Они гибкие, прочные и достаточно длинные. А леска, поплавки, грузила и крючки, однако, у меня всегда с собой…. Наживка? Возьми-ка, путник, топор, однако. Раскурочь вон тот гнилой берёзовый пенёк. И, однако, набери жирных короедов…

Рыбалка прошла успешно: было поймано — под восторженные женские вопли и визги — полтора десятка пятнистых трёхсотграммовых форелей и несколько мелких хариусов.

— То, что старенький очкастый доктор прописал, — довольно улыбаясь, подытожила Айлу. — Сейчас почистим рыбку и зажарим её на углях.

— Зажарим, однако, — согласился Ворон. — А ещё и выпьем немного. У меня в вещмешке, однако, и бутылочка с горькой алтайской настойкой отыщется. Потребим, что называется, для…м-м-м…

— Для подъёма общего тонуса?

— Ага, однако. Спасибо, племяшка внучатая…

Они почистили, пожарили, потребили и закусили.

А ещё и поболтали немного: так, ничего особенного — стандартный походный трёп у костра, но с лёгким философским налётом. Для тех, кто понимает, конечно. Походный костёр — дело такое…

Сентиментальный и слегка захмелевший Иван Павлович даже песенку — о костре — исполнил:

В пути, на перепутье наших дней. Под шум дождя, в туманной полумгле. Я разожгу костёр — среди полей. Подумаю, конечно, о тебе.

Подумаю — о наших светлых днях. Представлю пред собой — твои глаза. И вот уже под пламенем огня Смолою по дровам — течёт слеза. Смолою по дровам — как по щеке…

А может, я не прав был — вот, тогда? Когда ушёл — мгновенно, налегке, Забыв про наши светлые года?

Забыв про всё, лишь ревности вагон.

И конь храпит, да трудности пути. Да этот тихий, еженощный сон, Где ты мне шепчешь нежное — «прости». Костру гореть — до самого утра.

И тлеть закату — долго и всерьёз.

Ну, а рассвет — он во главе угла. Прошу, не надо глупых этих слёз. Не надо слёз — всем бедам вопреки. С утра обратно — поверну коней. На тоненькой излучине реки. На перепутье — наших трудных дней. На тоненькой излучине реки. На перепутье — наших трудных дней…

На западе простирался изломанный и серьёзный горный хребет, и над одной из его седловин — в последних отблесках янтарно-оранжевого заката — к небу величественно поднимался столб бело-серого дыма.

— Это что — чья-то туристическая стоянка? — указав на дым рукой, спросила Анна Петровна.

— Нет, однако, — загадочно усмехнулся Костька. — «Огненный язык» проснулся. И, однако, дымит слегка…

— Язык?

— Так принято называть вулканы.

— У кого — принято? — проявил дотошность Писарев. — У тубаларов? И откуда, зайсан, на Алтае — взялись действующие вулканы? Это вы так пошутить изволили?