Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь - Андерсен Йенс

В 1947 г. Лассе закончил гимназию. Много лет Астрид боролась за то, чтобы сын не запустил учебу, и теперь могла вздохнуть с облегчением. Осенью 1937 г., когда у Лассе начались проблемы в школе, Астрид записала в «кассовой книге»: «Ларс – мечтатель, забывающий о делах, таким он и останется». (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

Затем праздновали дома. Не хватало Стуре – он был в командировке в Португалии и прислал поздравительную телеграмму. Впрочем, поздравить выпускника на Далагатан собрались все стокгольмские друзья; пришел и Эссе, старый товарищ по играм с Аллеи Надежды. Семья из Виммербю не могла весной бросить хозяйство, но получила подробный письменный отчет о событиях этого дня, посвященного Лассе. Вечером между матерью и дочерью состоялся доверительный и примечательный разговор. Как в свое время маленькая Карин придумала имя Пеппи Длинныйчулок, так и теперь почти тринадцатилетняя дочка Астрид, сидя на кровати, подала матери идею, как нужно завершить историю о Пеппи, Томми и Аннике:

«Праздник закончился, Карин легла спать, и когда я зашла к ней, чтобы пожелать спокойной ночи, она горько заплакала и сказала: „Я никогда не хочу взрослеть“. Я решила, она считает, что быть взрослой – слишком большая ответственность, нужно работать и всякое такое. „Не хочу, чтобы ты состарилась“, – сказала она и еще сильнее зарыдала. После того как мы поговорили, она заметила: „Когда я говорю с тобой, все не так грустно – ты не умрешь, пока я не вырасту!“ И она снова заплакала, моя милая девочка. Я и сама помню, как все детство боялась, что кто-то в нашей семье умрет, я всегда молилась Богу о том, чтобы мы все умерли в один день».

Птицы скорби и певчие птицы

Если в наши дни вы отправитесь в Виммербю и прогуляетесь по увеселительному парку «Мир Астрид Линдгрен», то окажетесь в атмосфере добра, тепла, безопасности, вас окружат сильные, сумасбродные, радостные персонажи детских книг. Эта картина не лжива, но она и не рассказывает всей правды о творчестве, в котором отсутствие опоры, беда и скорбь присутствуют почти так же явно, как уют, радость жизни и наивный юмор.

В книгах Астрид Линдгрен полно одиноких людей и индивидуалистов. Есть взрослые и очень много детей и подростков. Как Пеппи Длинныйчулок, Крошка Нильс Карлсон, Кайса, Мио, Малыш и Карлсон, Расмус и Рай Оскар, дети с хутора «Южный Луг», Пелле с острова Сальткрока, Эмиль, Сухарик из «Братьев Львиное Сердце», Бирк и Ронья и многие другие. У них нет родителей, их оставили одних, приковали к кровати, заперли или лишили дома. Это единственные дети в семье или дети, у которых есть братья, сестры и родители, но в своих семьях все они лишены близости и поддержки.

Последствия одиночества, как и его причины, совершенно различны, но одно объединяет всех этих детей из книг Астрид Линдгрен: тоска по близкому контакту с другим живым существом. В литературном мире Линдгрен большинству людей удается найти друг друга – в фантазиях или в действительности. Возможно, они даже находят себя, потому что Астрид Линдгрен верит, что человек по природе своей – существо одинокое и силу нужно черпать в признании своего одиночества. В детстве, юности и старости нам всем надо учиться быть одним.

Впервые эта тема, пронизывающая все ее творчество, прозвучала в 1948 году, в окончании трилогии о Пеппи, когда Томми и Анника из окон своего дома видят Пеппи в окне кухни виллы «Курица» и удивляются ее абсолютному одиночеству, наблюдая, как она сидит за столом и смотрит на пламя свечи, а затем задувает ее – и на этом книга заканчивается. Через год в сборнике «Крошка Нильс Карлсон» появились другие одинокие дети, а Астрид Линдгрен, автор восьми романов, вернулась к малой прозе. И одновременно в двух новеллах сборника Линдгрен вновь обратилась к новому для детской литературы стилистическому приему – повествованию от лица ребенка, впервые использованному ею в книге «Мы все из Бюллербю» в 1947 году:

«Меня зовут Лиза. Я девочка, хотя, наверно, это и так ясно, раз меня зовут Лиза. Мне семь лет, но скоро уже будет восемь, и мама иногда просит меня:

– Лизи, ты уже большая, вытри, пожалуйста, посуду!

А Лассе и Боссе говорят:

– Маленьких играть в индейцев не принимаем!

Так какая же я все-таки, большая или маленькая? По-моему, если одни считают, что я уже большая, а другие – что еще маленькая, значит я в самый раз»[28].

Написать детскую книгу так, словно автору удалось проникнуть в детское сознание, и сделать ребенка единственным рассказчиком – странный поступок и не comme il faut. Еще в 1940-е детей предпочитали видеть, но не слышать. В мировой литературе крайне редко встречались дети, которые рассказывали о себе и своем окружении и только о том, что знают сами, как Лиза из «среднего» дома. И главное, так, чтобы их не перебивал голос взрослого. Самый известный прецедент – «Приключения Гекльберри Финна» (1884), но фактически за пятьдесят лет до классического произведения Марка Твена в художественной литературе – литературе романтизма – уже звучал первый намек на «детский голос». Это были «Сказки, рассказанные детям» Андерсена (1835), где слово получили многие мальчики и девочки. Уже в 1826 году тот же Андерсен экспериментировал с революционным подходом в стихотворении «Умирающее дитя», от начала до конца озвученном умирающим ребенком, который скоро должен был один-одинешенек предстать пред Господом. После эпохи романтизма рассказчик-ребенок использовался преимущественно в эпистолярном жанре, природа ребенка, как и его голос, находила выражение лишь в пределах рамочного повествования, которое в целом велось от лица взрослого рассказчика. Как в произведении Лауры Фитингхофф «Дети из Фростмофьеллет» (1907) – о полном приключений бегстве семи сирот от голода, – которое считается первым реалистическим детским романом в Швеции.

А потому книга «Мы все из Бюллербю» стала эпохальной, хотя в 1947 году никто из шведских критиков не обратил особого внимания на маленькое сенсационное местоимение в начале книги: «Я». Лиза раскрывает нам мир ребенка, живой и естественный. Через своего малолетнего рассказчика взрослый писатель еще глубже проникает в природу ребенка, выражает его радость, любопытство, печаль и одиночество. Это мы и наблюдаем в творчестве Астрид Линдгрен около 1950 года: детское «я» быстро распространилось дальше, на еще одну книгу о Бюллербю, написанную в 1949 году, и в том же году перешло в «Крошку Нильса Карлсона». Эта книга состоит из девяти рассказов о современных детях, их одиночестве и потребности в заботе и внимании.

Астрид Линдгрен с самого начала своей писательской карьеры прилежно и увлеченно встречается с главными читателями своих книг по всей Швеции, как на этой фотографии 1950 г. На Дне книги, и не только, она читает вслух, подписывает книги и рассказывает, каково это – быть писателем. Линдгрен всегда подчеркивала, что прежде всего пишет для своего внутреннего ребенка. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

В двух рассказах, начинающихся словами «Вот что я вам расскажу», рассказчиками выступают девочки, и оба рассказа – об отсутствии у одинокого ребенка товарища-ровесника. Хотя и у Барбру, и у Бритты-Кайсы есть мама и папа и они живут вместе, из обеих историй понятно, что взрослые не могут заполнить эмоциональную пустоту в жизни ребенка, особенно если они к нему невнимательны. Этот кардинальный вопрос воспитания занимал Астрид Линдгрен всю жизнь, и в сентябре 1952 года она для журнала «Перспектив» написала довольно длинное письмо под заголовком «Больше любви!» об отношении родителей к детям. В письме говорится, что никогда и ничто не заменит любви, которую ребенок недополучит до того, как ему исполнится десять лет: